Никольская Олеговна - Про Бабаку Косточкину-2
А может быть, так?
Письмо поворотипо сопотан.
— Добрый вечер, — ко мне подошла молодая официантка. — Вам как обычно? Горячий шоколад и пончик?
— Бабака?! Ты?!!
На всякий случай я протер глаза.
Передо мной стояла моя собака, Бабака, во всей своей красе: в черном форменном платье, белом переднике и с кружевной наколкой в волосах (на голове у Бабаки был белый парик).
— Ты что здесь делаешь, Бабаконька?!
— Тихо! — сквозь зубы процедила Бабака. — Не привлекай к нам внимания.
В одно мгновение в бистро все стихло. Я глянул по сторонам: синие мальчики, все как один, смотрели в нашу сторону и напряженно молчали.
— Так вам горячий шоколад? — подчеркнуто вежливым ледяным тоном повторила Бабака. — С пончиком?
Синие мальчики не сводили с меня глаз.
— Д-да, будьте любезны, — как можно непринужденнее сказал я и выдавил из себя миниатюрную улыбочку.
— Аделаида! — истошным голосом проорала Бабака в направлении кухни. — Два кофе и тульский пряник!!
Тотчас мальчики отвернулись, и в зале бистро снова стало шумно.
— Как? — поразился я. — Моя сестра Аделаида тоже здесь?!
— Нет, это другая, — ответила Бабака. — Я сяду? — она кивнула на пустующий у моего столика стул.
— Ну конечно, Бабака, садись, пожалуйста! — засуетился я.
— Вообще-то нам с клиентами не полагается, — сказала Бабака, усаживаясь напротив меня. — Ну что, намыкался?
— Ой, намыкался, Бабаконька! Очень намыкался! — закивал я.
Я был ужасно рад видеть это родное лицо в этом противном Иначе! И не чье-нибудь, а именно Бабакино! Увидь я сейчас маму или, скажем, папу, я бы обрадовался немножко меньше. С Бабакой все-таки мы были очень близки. Мы были наперсниками, а это что-нибудь да значит! Сколько раз мы попадали с ней в переделки! Сколько раз вместе садились в лужу и вместе же из нее вылезали! Вместе мы съели не один пуд соли, и потому я знал, был просто уверен: Бабака оказалась здесь не случайно. Тем более что на ней был парик. В японской контрразведке, где несколько лет работала Бабака, все носили именно такие белые парики. Она мне рассказывала.
Нам принесли кофе и пряник. Мы молча его съели (силы все-таки нужно было подкрепить в первую очередь), и Бабака спросила:
— Это у тебя что? Каштан?
— Это шифровка, — сказал я шепотом, озираясь. — Мне кто-то из Полтергейстовых в карман сунул.
— Ну-ка, дай сюда! — Бабака выхватила у меня половинки каштана, покрутила их в лапах и воткнула в кадку с фикусом. — Никакая это не шифровка! — сказала она так громко, что синие мальчики опять стали подозрительно на нас оглядываться.
— Но как же?.. — я не понимал, что она делает. Она же меня выручать должна!
Из затруднительного положения! А она что делает?
— Ты зачем пришел?
— В смысле, в бистро? — не понял я. — Перекусить. И подумать.
— Перекусил? Подумал? А теперь вали-ка отсюда, да побыстрей!
— Бабака, ТЫ ЧТО? — я просто был потрясен таким ее поведением.
— А то! А то, что все твои догадки и раздумья, все твои домыслы гроша выеденного не стоят!
— Яйца ломанного, — поправил я.
— Вот именно!
— Но как же тогда Человек-Кактус? Ведь он говорил…
— Он наврал.
— То есть, как это? — опешил я.
— С три короба. Здесь вообще никому верить нельзя. Все, что тут говорят, полная белибердовина! Усек?
— Но ведь есть еще Хавроний, Головорезы Зайцевы, Зазеркальский… Они что, тоже… того?
— Все! Все подчистую — того! — прошептала мне Бабака страшным шепотом. — А теперь, Костя, сматывайся. Пока не поздно.
Но было уже поздно.
Глава 20
опять «Синий дилижанс»,
или Что посеешь и пожнешь
Почтеннейшая публика! Дамы… Вернее, господа и… господа! — безусый конферансье обвел синих посетителей бистро цепким взглядом. — Только сегодня и только у нас, проездом из Монте-Карло, Рио-де-Жанейро и Камня-на-Оби великолепные, неподражаемые, восхитительные и несравненные Горячий Шоколад и По-о-о-о-о-о-о-о-ончик!
— Опоздали! — в сердцах выругалась Бабака. — Теперь сиди и не возникай!
Но я и не возникал. Бабака пригвоздила меня к стулу одним лишь взглядом.
«Что-то теперь будет?» — тоскливо подумал я, глядя на сцену.
Занавес уехал вверх, и деревянные подмостки осветил одинокий луч прожектора. Вернее, он осветил весьма странную парочку.
Один из этой парочки, судя по всему, был Горячим Шоколадом. Он был напудрен, румян и налит в стеклянную чашку. Второй был Пончиком. На нем был костюм из клубничной глазури и лаковые штиблеты. В пухлых ручонках Пончик держал небольшую гармошку, а у Горячего Шоколада изо рта торчала дудка. Оба то и дело подпрыгивали, гримасничали и улыбались неестественными улыбочками.
— Сатирические куплеты! — громко объявил Пончик и хихикнул.
— Кошмар, — фыркнула Бабака.
— Может, мы пойдем? — предложил я.
— Сиди пока, — зыркнула Бабака глазюками.
— Сатирические куплеты на злобу дня! — повторил Горячий Шоколад и оглушительно дунул в дудку.
Пончик подхватил его на гармошке и запел противным голосом:
Нет страны милей Иначе,
Хорошо живётся тут.
Все дружны, а это значит:
С потрохами продадут.
— Ла-ай, ла-ай, ла-ай, ла-ла-ла, ла-ай, ла-ай, ла-ай! — проорал следом Горячий Шоколад.
Синие мальчики одобрительно закивали. Им нравились сатирические куплеты.
— Это они точно подметили, — шепнул я Бабаке. — Не в бровь, а в глаз!
Горячий Шоколад и Пончик запели дальше.
К нам из Так проник лазутчик,
Всё вынюхивает здесь.
Будьте бдительны и лучше
Перестаньте пить и есть.
Ла-ай, ла-ай, ла-ай,
Ла-ла-ла,
Ла-ай, ла-ай, ла-ай!
— Что это? Про кого это? — заерзал я на стуле.
— Цыц! — пригрозила мне Бабака.
Синие мальчики зашушукались, а куплетисты опять запели:
Все мальчишки здесь похожи,
Если Синий, значит, свой,
Но один — розовокожий,
Лишь прикрылся синевой.
Ла-ай, ла-ай, ла-ай,
Ла-ла-ла,
Ла-ай, ла-ай, ла-ай!
— Что они такое поют? — всполошился я.
— Не дергайся, — Бабака больно сжала под столом мою коленку.
Посетители «Синего дилижанса» занервничали. Они стали озираться по сторонам и подозрительно приглядываться друг к другу. На себе я тоже поймал пару враждебных взглядов.
На всякий случай я вместе со всеми стал хмуриться и озираться.
Все мальчишки тут считают,
Что умны, ну, просто страх!
Ах, когда ж мозги оттают
В этих синих головах?
Ла-ай, ла-ай, ла-ай,
Ла-ла-ла,
Ла-ай, ла-ай, ла-ай!
Краем глаза я заметил, как один из синих мальчиков (он был довольно рослый и мускулистый) поднялся из-за стола и направился в нашу с Бабакой сторону.
С кожей розовой мальчишка
Здесь сидит. Его бы взять,
Не раздумывая слишком,
Очень строго наказать.
Ла-ай, ла-ай, ла-ай,
Ла-ла-ла,
Ла-ай, ла-ай, ла-ай!
Я стрельнул Бабаке глазами, но она продолжала сидеть сиднем.
Дураки и простофили,
Не дойдёт до них никак.
Так и не определили,
Где шпион сидит из Так.
Вот же он, розовогадкий,
Со своей собакой тут.
За столом сидят у кадки
И момент удобный ждут.
Ла-ай, ла-ай, ла-ай,
Ла-ла-ла,
Ла-ай, ла-ай, ла-ай!
Это были уже какие-то не сатирические куплеты, а черт-те что и сбоку бантик! Какая же это сатира? Это чистой воды донос! Ну, с меня хватит!
Я встал из-за стола и двинулся к выходу, но дорогу мне преградил мускулистый Синий Мальчик. Вернее, он был светло-голубой — почти такой же, как я. А мерзкая парочка на сцене во все горло заорала:
Ну! Скорей его держите!
Не уйти от нас ему!
Вы лазутчика вяжите!
Да, в тюрьму его, в тюрьму!
Ла-ай, ла-ай, ла-ай,
Ла-ла-ла,
Ла-ай, ла-ай, ла-ай!
Толпа синих мальчиков двинулась на меня. Признаюсь, это было жуткое зрелище. У них были совершенно дикие лица — со скрежещущими зубами и гуляющими туда-сюда желваками. Даже не лица — морды. Причем всех оттенков синего. Здесь были морды лазурные и лавандовые, сапфировые и кобальтовые, аквамариновые и ультрамариновые, иссиня-черные и цвета морской волны. Морды цветов: индиго и ляпис-лазурит, деним и маренго, прусская синь и персидская сирень, пармская фиалка и даже ярко-синий электрик.
