Миядзава Кэндзи - ЗВЕЗДА КОЗОДОЯ
— Я — Начальник электричества.
Кёити немного успокоился и спросил:
— А что это такое — Начальник электричества? Это такой вид электричества, что ли?
Старичок рассердился.
— Какой несмышленый ребенок! Не вид электричества. Начальник всего электричества — это всему голова, самый главный в этом деле. Ну, как военачальник.
— Быть военачальником, наверное, очень интересно? — спросил Кёити задумчиво, а старичок так заулыбался, что все лицо покрылось морщинками.
— Ха-ха-ха, конечно интересно. И саперы, и драгуны, и артиллеристы — это все моя армия.
Старичок причмокнул, надул одну щеку и посмотрел в небо, затем как закричит шагавшему мимо него столбу:
— Эй, кто позволил глазеть по сторонам?
Столб от испуга аж подскочил, нога у него подкосилась, но он тут же выправился и зашагал дальше. А за ним шагали и шагали все новые и новые столбы.
— Ты, наверное, слышал эту историю… Ее все знают. Один молодой человек жил в Англии, в Лондоне, а его отец в Шотландии, в Киркшире. И вот сын отправил отцу телеграмму… Я даже переписал ее в записную книжку.
Старичок вытащил книжицу, достал здоровенные очки и с серьезным видом нацепил их на нос.
— Ты по-английски-то понимаешь? Ну вот, там было написано так: «Send my boots instantly», ну, в общем «Пришли незамедлительно мои сапоги», а отец из Киркшира взял и повесил сапоги на один из моих столбов. Ха-ха-ха, дурака свалял, да? А вот еще одна история. После отбоя новобранцы в казармах иногда пытаются погасить свет — знаешь как? Они дуют на электрические лампочки! И это не только в Англии, много где такое случается… А вот среди моих солдат нет таких неграмотных. Да и в твоем родном городе, когда появились первые электрические лампы, все только и судачили о том, сколько же масла тратит на них в месяц электрическая компания! Глупости, верно? Просто нужно знать, как я, например, закон сохранения энергии и второй закон термодинамики. Ну как, дисциплинированная у меня армия? Даже в марше об этом поется!
Столбы, смотря прямо перед собой, гордо прошествовали мимо, а затем грянули хором.
Доттэтпэ, доттэтэ, доттэтэдо!
Имя армии телеграфных столбов
Гремит во всем мире!
В этот момент далеко-далеко на железнодорожных путях засветились два маленьких красных огонька. Старичок сразу же засуетился.
— Ох, вот незадача, поезд идет. Нельзя, чтобы нас кто-то видел. Пора заканчивать парад.
Старичок высоко поднял руку, повернулся к строю телеграфных столбов и гаркнул:
— Армия, стой, раз-два!
Столбы тут же застыли все на своих местах, и все стало так, как обычно. А военный марш сменился привычным гудением проводов: «ган-ган».
Поезд с грохотом приближался. Ярко красным огнем горел уголь в топке паровоза, а перед ней, широко расставив ноги, стояли два закопченных кочегара и швыряли в нее уголь.
Однако все окна в вагонах были темными. Вдруг старичок сказал:
— Ох, света нет! Какой скандал!
Тут он вдруг съежился, и, словно заяц, шмыгнул под набегающий поезд.
— Осторожно! — крикнул Кёити, пытаясь остановить его, — и тут во всех окнах пассажирских вагонов вспыхнул свет, а какой-то малыш замахал руками и закричал: «Свет дали!»
Телеграфные столбы притихли, семафор с глухим стуком поднял сигнальную руку, а месяц зашел за прозрачные облака. Поезд подтянулся к станции.
ОТКУДА ПОШЛИ ОЛЕНЬИ ТАНЦЫ
На западе между сверкающих перистых облаков неожиданно пробились косые красные лучи заходящего солнца. Они залили поросшее мхом поле, и колосья мисканта, покачиваясь из стороны в сторону, вспыхнули, будто объятые белым пламенем. Я так устал, что прилег отдохнуть. Свист ветра превратился в слова, и я услышал историю об оленьих танцах, издавна исполнявшихся в горах и полях области Китаками.
Давным-давно на этом месте не было ничего, кроме высокой травы да черной рощи, но однажды сюда с восточного берега реки Китаками пришел мальчик по имени Кадзю. Он пришел вместе с дедушкой. Здесь они распахали маленькое поле и стали выращивать чумизу[26] и просо.
Как-то раз Кадзю свалился с каштана на землю и повредил левую коленку. Такие болезни местные жители лечили на горячем источнике, бившем в западных горах. Там для этого даже была поставлена маленькая хижина. Стояла чудесная погода, и Кадзю отправился в путь один. Он взял с собой еды, пасту мисо для супа и котелок, и, прихрамывая, медленно-медленно побрел по полю, серебристому от проклюнувшихся колосьев. Миновав несколько ручейков и каменных плато, Кадзю уперся в огромную горную гряду. В этом месте деревья стояли редко, земля поросла мхом «сугигокэ».[27] Солнце уже клонилось к западу, освещая косыми лучами сизые верхушки ольховых деревьев.
Кадзю свалил со спины поклажу, достал лепешки из конского каштана и чумизы и решил немного перекусить. Колосья мисканта серебрились, колыхались и, словно волны, бежали по полю. Кадзю жевал лепешку и любовался чудным видом черных ольховых стволов, возвышавшихся над полем мисканта.
После такого нелегкого путешествия так устаешь, что и кусок в горло не лезет. Кадзю так и не смог доесть до конца маленький кусочек лепешки из конского каштана — размером не больше самого каштана.
— Оставлю это оленям. Пусть придут и полакомятся, — сказал про себя Кадзю и положил кусочек лепешки под белый цветок болотного белозора. Опять забросил котомку за спину и медленно-медленно зашагал дальше.
Пройдя совсем немного, он вдруг вспомнил, что на месте привала забыл полотенце, поспешно развернулся и зашагал обратно. Он еще совсем недалеко отошел от черной ольховой рощи, вот и решил вернуться — дело-то нетрудное.
Однако, приблизившись к рощице, Кадзю остановился, как вкопанный.
Там были олени.
Пять или шесть оленей, вытянув влажные носы, медленно шли к роще.
Осторожно, чтобы не шевельнулись колосья мисканта, Кадзю ступил на мох, поднялся на цыпочки и стал наблюдать.
Похоже, оленей заинтересовал кусочек его лепешки из конского каштана.
— Как же они быстро прибежали, — хихикнул Кадзю в кулак.
Низко-низко пригнувшись, он стал тихонько подкрадываться поближе.
Высунув голову из-за колосьев мисканта, Кадзю чуть не ахнул от удивления и снова спрятался в заросли. Шестеро оленей водили хоровод вокруг поляны, на которой он недавно отдыхал. Кадзю наблюдал за ними, затаив дыхание.
В этот момент солнечный луч упал на вершину ольхи, она прямо вспыхнула серебряным светом, словно это было не дерево, а некое живое существо, тоже наблюдавшее за оленями.
Засеребрился каждый колосок мисканта, а оленья шерсть приобрела сказочно красивый оттенок.
Кадзю встал на одно колено и с восхищением смотрел на оленей. Образовав большой круг, они водили хоровод. Присмотревшись внимательней, Кадзю заметил, что хоровод они водят вокруг чего-то, лежащего на земле. Все морды, глаза и уши были словно прикованы к этому месту, время от времени олени делали острожный, неуверенный шаг вперед, словно что-то неумолимо влекло их к себе.
И в самом деле — в центре круга лежал кусочек его лепешки из конского каштана, однако вовсе не лепешка околдовала оленей, а то самое белое полотенце Кадзю, которое валялось рядом, сложенное углом. Кадзю осторожно подогнул больную ногу и уселся на мох поудобнее.
Олени замедлили кружение. То один, то другой заносил переднюю ногу по направлению к центру. Казалось, вот-вот кто-то осмелится, сделает последний шаг, но всякий раз, олени чего-то пугались и отскакивали назад. Стук их копыт отдавался сладостным гулом глубоко-глубоко в черной земле под поляной. Затем олени перестали кружиться, подошли совсем близко к Кадзю и остановились рядом с полотенцем.
Внезапно у Кадзю зазвенело в ушах. Он даже задрожал. Он услышал мысли оленей, колеблющиеся, словно волны дрожащих на ветру колосьев мисканта.
Кадзю даже засомневался — а не чудится ли ему все это? Но нет, он и впрямь понимал, что говорят олени. А говорили они вот о чем:
— Ну, может, я попробую?
— Подожди. Опасно. Еще немного понаблюдаем. Вот что услышал Кадзю. А вслед за тем такие слова:
— Раньше так ловили лисиц — кидали им приманку. Отравленную приманку. Вот такую, казалось бы, ерунду — лепешку из конского каштана.
— Да-да, именно так!
— А может, это что-то живое? — неуверенно спросил один олень.
— Да-а, похоже на то…
Между тем самый храбрый, видимо, решившись, выпрямил спину, сделал шаг вперед и направился к центру круга.
Остальные олени стояли и смотрели на него.
Олень вытянул шею, и на дрожащих ногах медленно, через силу стал подходить к полотенцу. Но вдруг он подпрыгнул и отпрянул назад. Пятеро остальных оленей бросились врассыпную. Самый храбрый олень, наконец, остановился как вкопанный, успокоился, и тогда только остальные тоже медленно повернули обратно.
