Элвин Уайт - Голос лебедя-трубача
Скунс тем временем вслепую прыгал из стороны в сторону, натыкаясь то на кочку, то на пенек, то на камень. Всем было до слез его жалко.
Сэм терпеливо ждал на крыше, свесив палку с петлей. Он был похож на рыбака, ожидающего клева. Когда скунс оказался около столовой, Сэм быстро нагнулся, накинул петлю на банку и резко рванул. Петля затянулась, и банка соскочила с головы скунса. Зверек от неожиданности подпрыгнул, окатил зазевавшегося мистера Брикля струей вонючей жидкости и задал стрекоча в лес. Мистер Брикль отпрянул назад, оступился и рухнул на землю. Мальчишки, зажав носы, прыгали вокруг него. Мистер Брикль отряхиваясь, поднялся на ноги. Все вокруг здорово воняло скунсом. Он в том числе.
— Поздравляю, Сэм! — кряхтя, сказал мистер Брикль. — Благодаря тебе лесной зверь свободен, а наш лагерь пропитан ароматами дикой природы. Не сомневаюсь, что сей благоуханный эпизод надолго сохранится в нашей памяти. Такое не скоро забудешь.
— Ко-хо! — протрубил Луи. По озеру прокатилось эхо.
В воздухе стоял густой мускусный запах. Мальчишки прыгали на берегу, зажав носы. Некоторые хватались за животы, прикидываясь, будто им вот-вот станет плохо. Мистер Брикль объявил, что пора купаться.
— Вода смоет запах, — пробормотал он, направляясь к своему домику переодеваться.
Каждый день после обеда мальчишки расходились по палаткам на тихий час. Одни читали, другие писали домой, притворяясь, что их в лагере плохо кормят. Остальные просто валялись на койках и болтали. Однажды в тихий час мальчики из палатки, где жил Эпплгейт, принялись его дразнить. Уж больно чудное у него имя.[3]
— Эй ты, Эпплгейт Скиннер! — крикнул один. — Откуда у тебя такое дурацкое имя?
— Так меня мама с папой назвали, — ответил Эпплгейт.
— А знаете, как его по-взаправдашнему зовут? — расхохотался другой мальчишка. — Эпплгейт Кислый. Эй ты, кислятина-вырви глаз!
Дразнилка так понравилась, что все в палатке тут же ее подхватили.
— А ну-ка, потише! — прикрикнул дежурный.
— По-моему, не смешно, — буркнул Эпплгейт.
— И впрямь, какой же он Кислый? — давясь от смеха, прошептал третий мальчишка. — Он Червивый. Эпплгейт Червивый — фу-у, гадость!
Новое предложение было встречено дружным взрывом хохота.
— Да тише вы! — разозлился дежурный. — Всю палатку разнесете. Оставьте Эпплгейта в покое.
— Да-да, оставьте его в покое, — прошептал кто-то, — а не то, гляди, сгниет и будет Гнилой Эпплгейт.
Мальчишки сунули под подушки головы, чтобы заглушить смех.
Эпплгейт и вовсе пал духом. Когда кончился тихий час, он пошел на пристань. Насмешек он не терпел, а потому решил расправиться с врагами. Никому ничего не сказав, он столкнул в воду каноэ и направился в нем через озеро к противоположному берегу. Ему предстояло преодолеть одну милю. Никто не заметил, как он отплыл.
Эпплгейту никак нельзя было уплывать на каноэ одному. Он не сдал зачет по плаванию; зачет по гребле на каноэ он тоже не сдал, — значит, он нарушил правила. Когда он выплыл на глубину, примерно в четверти мили от берега, подул сильный ветер. На озере поднялись волны. Управлять каноэ стало трудно, и Эпплгейт не на шутку перепугался. Внезапно в борт каноэ ударила волна, и оно закрутилось на месте. Эпплгейт изо всех сил работал веслом, но его рука соскользнула, и он потерял равновесие. Каноэ перевернулось, и Эпплгейт оказался в воде. Одежда быстро пропиталась водой и отяжелела. Ботинки тянули его ко дну, и ему едва удавалось держать над водой хотя бы голову. Вместо того, чтобы ухватиться за каноэ, он поплыл к берегу, что было сущим безумием. Ему в лицо ударила волна, и он наглотался воды.
— Помогите! — завопил он. — Спасите меня! Тону! Не вытащите — вашему же лагерю хуже будет! Помогите! Спасите!
Вожатые выбежали на берег, попрыгали в каноэ и лодки и устремились к тонущему мальчику. Один даже сбросил мокасины и сам поплыл к Эпплгейту. Мистер Брикль выскочил на пристань, взлетел на вышку, схватил мегафон и закричал:
— Держись за каноэ, Эпплгейт! Не бросай каноэ!
Но было поздно. Эпплгейтт барахтался в воде, быстро теряя силы. Он уже не сомневался, что скоро пойдет ко дну. Вода уже заливала легкие. Он понял, что недолго сможет держаться.
Впереди всех шла лодка Сэма Бивера. Сэм налегал на весла, не жалея сил. Но люди все равно были слишком далеко.
Когда по лагерю разнесся первый крик о помощи, Луи выходил из-за угла домика начальника лагеря. Он сразу заметил Эпплгейта и всей душой откликнулся на его зов.
«Долететь туда я не смогу, — пронеслось у него в голове, — у меня недавно выпали маховые перья. Но доплыть я смогу быстрее, чем эти лодки».
Сбросив на берег дощечку, мел и трубу, Луи кинулся в озеро и устремился вперед, отталкиваясь от воды сильными перепончатыми лапами и помогая себе крыльями. Даже летом, когда лебеди не могут летать, плавают они удивительно быстро. Мощные крылья Луи рассекали воздух. Его лапы так и мелькали между волн, словно он не плыл, а бежал по ним. В мгновение ока он оставил позади все лодки. Оказавшись рядом с Эпплгейтом, он быстро нырнул, просунул длинную шею между ног мальчика и выскочил на поверхность с Эпплгейтом на спине.
С берега и из лодок раздались громкие крики радости. Эпплгейт лежал у Луи на спине, вцепившись ему в шею. Спасение пришло в последнюю минуту. Еще немного, и он пошел бы ко дну.
— Слава Богу! Молодец, Луи! — кричал в мегафон мистер Бриклы — Лагерь «Кукускус» не забудет этот день! Спасено наше доброе имя! Нас по-прежнему будут называть безопасным лагерем!
Луи не обращал на крики никакого внимания. Он осторожно подплыл к лодке Сэма, который втащил Эпплгейта к себе и усадил на корму.
— Ну и вид у тебя был — верхом на лебеде! — усмехнулся Сэм. — Скажи спасибо, что жив остался. Тебе же запрещено плавать на каноэ!
Но Эпплгейт был слишком измучен и напуган, чтобы отвечать. Он только сидел, уставившись прямо перед собой, и, тяжело дыша, выплевывал воду.
Вечером того же дня, за ужином, мистер Брикль усадил Луи справа от себя, на почетное место. Когда все поели, он поднялся и произнес речь:
— Все мы видели, что произошло сегодня на озере. Эпплгейт Скиннер нарушил правила нашего лагеря, выплыл один на каноэ и перевернулся. Он уже тонул, когда лебедь Луи, стремительно обогнав все лодки, доплыл до него и вытащил из воды. Так Луи спас жизнь Эпплгейту. Встанем же и поблагодарим его за это!
Все мальчики и вожатые повскакали с мест. Они кричали «Спасибо!» и «Молодец, Луи!», хлопали в ладоши и колотили ложками по жестяным тарелкам. Потом все уселись на свои места. Луи чувствовал себя очень неловко.
— Ну, Эпплгейт, — обратился мистер Брикль к мальчику, — надеюсь, что твое чудесное спасение заставило тебя изменить отношение к птицам. Ведь когда ты приехал в лагерь, в самый первый день, ты заявил, что они тебе безразличны. Каковы же теперь твои чувства?
— Меня тошнит, — буркнул Эпплгейт. — Если бы вы чуть было не утонули, вас бы тоже тошнило. У меня еще полный живот озерной воды.
— Это понятно, но как насчет птиц? — напомнил мистер Брикль.
Эпплгейт задумался, а потом сказал:
— Ну, я, конечно, благодарен Луи за то, что он спас мне жизнь. И все-таки, птиц я не люблю:
— Как же так? — изумился мистер Брикль. — Невероятно! Птица спасает тебе жизнь, а ты после этого заявляешь, что птицы тебе безразличны! Что же ты имеешь против них?
— Ничего, — пожал плечами Эпплгейт. — Ровным счетом ничего. Я просто к ним равнодушен.
— Ну ладно, что с тобой делать, — вздохнул мистер Брикль. — Оставим все как есть. Но наш лагерь гордится Луи. Он у нас выдающийся вожатый — замечательный трубач, необычная птица, прекрасный пловец и верный друг. Он заслуживает медали. Я действительно намерен писать прошение о награждении Луи медалью «За спасение утопающих».
Сказано — сделано. Мистер Брикль написал письмо, и спустя несколько дней из Вашингтона приехал человек и привез медаль «За спасение утопающих», которую он в присутствии всего лагеря повесил на шею Луи рядом с дощечкой, мелом и трубой. Медаль была очень красивая. На ней были выгравированы слова:
ЛЕБЕДЮ ЛУИ ЗА ВЫДАЮЩЕЕСЯ МУЖЕСТВО, ПРОЯВЛЕННОЕ ПРИ СПАСЕНИИ С РИСКОМ ДЛЯ ЖИЗНИ ЭППЛГЕЙТА СКИННЕРА.
Луи снял дощечку и написал: «Благодарю за медаль. Это великая честь для меня».
А про себя подумал: «Пожалуй, груз становится тяжеловат для моей шеи. У меня уже и так труба, дощечка и мел, а теперь еще и медаль. Увешан, как рождественская елка. Надеюсь, что смогу летать, когда отрастут маховые перья».
Вечером, когда сгустились сумерки, Луи протрубил отбой. Еще никогда его труба не звучала так прекрасно. Человек, что привез медаль, заслушался его. Он с трудом верил своим глазам и ушам. Вернувшись в город, он рассказал об увиденном всем знакомым. Слава Луи росла; его имя стало известным. О лебеде, который умеет играть на трубе, заговорили повсюду.
