Кэтрин Патерсон - Каменное сердце
Король поклонился Чарльзу и снова пожал ему руку. Затем Де Квинси начал тянуть Чарльза к выходу.
— Но, — взмолился Чарльз, — пожалуйста, скажите мне, что я должен делать. Я так ничего и не знаю об этом.
Король, казалось, удивился и даже немного обиделся.
— Ты, похоже, совсем не слушал, что написал Ягабог. После некоторых кратких указаний он пишет следующие слова: «Когда найдешь их, предоставь им действовать на их усмотрение». Так вот. Я нашел тебя, и все остальное я предоставляю тебе. Секрет моего успеха в должности Короля, Человеческий Мальчик, в том, что я всегда умел находить правильного исполнителя для каждой задачи и после этого ни во что не вмешиваться. Разве я не прав, Де Квинси?
Поэт поклонился.
— Вы совершенно правы, Ваше Величество.
И затем, когда Де Квинси снова начал подталкивать Чарльза к выходу, Король сам задержал их.
— Единственное, что я должен приказать, — сказал Король. — Де Квинси, пожалуйста, убедись, что перед тем как Чарльз уйдет, ему споют знаменитый ноктюрн. Это величайшее заклинание против злых ночных духов и всех ночных существ вообще. Проследи, чтобы он выучил его наизусть, прежде чем он приступит к своему рискованному предприятию.
Так что когда они вышли наружу через отверстие, Де Квинси установил камушек под листом папоротника, усадил Чарльза на старую перевернутую шляпку желудя и спел ему песню, написанную, как он объяснил, поэтом по имени Роберт Геррик, который знал о пикси больше, чем кто-либо другой — не считая, конечно, Шекспира.
Вот песня, которую он спел.
Картина ночи
Светляк — на тропинке мета,
Твой путь осветят кометы;
Жди эльфов тотчас,
Чьи искорки глаз
Сверкнут, добавляя света.
II
Ни мнимый огонь блудячий,
Ни гад и ни червь кусачий
Тебя не спугнут;
А призраков тут,
Ступай, не страшись тем паче.
III
И тьма не падет на плечи, —
Хоть дремлет луна, замечу;
Все звезды в ночи
Зажгутся: лучи —
Бессчетные в небе свечи.[1]
Чарльзу очень понравилась эта волшебная песня.
Он быстро выучил ее и пообещал, что научит ей и Юнити, если сможет. Он не забыл также добавить, что Де Квинси, по его мнению, очень хороший певец, что было правдой. Хотя про себя он подумал, что окружающие больше ценили бы пение и другие таланты Де Квинси, если бы он не создавал вокруг них такой шумихи.
Затем, полный дум о великих деяниях, ожидавших его, Чарльз направился к дому. Голова его была так занята мыслями о Болотном Скакуне и Джеки-Жабах, что он напрочь забыл о том, что ростом он по-прежнему оставался не выше пикси. Но он очень быстро об этом вспомнил, когда большая пустельга, приняв Чарльза за мышку или ящерицу, спикировала вниз. Если бы Чарльз не закричал, пустельга наверняка схватила бы его своим острым клювом и унесла себе на ужин.
Он со всех ног поспешил обратно к щели между камнями. Де Квинси, который тоже только что вспомнил об этом и поэтому поджидал его, сделал Чарльзу строгий выговор за глупость и вернул ему его нормальный размер.
После чего мальчик наконец добрался домой. Той ночью он рассказал Юнити о том, что они должны делать, а на следующее утро они рассказали об этом грелке. Грелка заметно нервничала — как и всегда, впрочем, — но целиком полагалась на их волю.
Глава 9
Скакун
Джеки-Жаб можно увидеть только ночью, поэтому Чарльз с Юнити знали, что, если они хотят найти Болотного Скакуна, им нужно пробраться на болото после наступления темноты. Но что они будут делать, когда найдут его? Юнити было интересно, поможет ли тут дружеская беседа, и грелка согласилась, что сначала они должны попробовать поговорить со Скакуном по-доброму. Но Чарльз был совершенно уверен в том, что, когда дело касается Джеки-Жаб, доброта — это пустая трата времени.
— Он хочет отменить право вето, а премьер-министр на это не согласен. Я не знаю, что такое вето и почему Скакун хочет его отменить. Но похоже на то, что Король решил поддерживать премьер-министра, так что когда мы встретим Болотного Скакуна, первым делом мы должны будем сказать ему об этом.
— Нужно будет помягче сообщить ему это, — сказала грелка. — Мы должны сказать, что нам очень не хочется разочаровывать его, но вето пока нельзя насовсем отменить. Но, возможно, если он будет умницей и принесет свои извинения, на какое-то время его все-таки можно будет убрать.
— Нет, — твердо возразил Чарльз. — Я не буду этого говорить. Я позволю ему начать первым и посмотрю, дружелюбен он или нет.
— А интересно, как мы узнаем его, когда увидим? — сказала Юнити.
— Мы не узнаем его, — ответил Чарльз. — Я всего два раза в жизни видел Джеки-Жаб, и они все выглядят одинаково. Они выходят на болото в теплые ночи и скачут туда-сюда, как мушки, порхающие над водой. Они светятся тусклым странным светом — не таким ярким, как свет ночника, и более синим.
— А они опасны? — спросила грелка.
— Конечно, — ответил Чарльз.
— Тогда я бы предпочла, чтобы вы отправились без меня, — сказала грелка. — Сейчас у меня слишком расшатаны нервы для таких приключений.
— Ты должна пойти. Ягабог упоминал тебя. Кроме того, — мягко продолжал Чарльз, — мы с Юнити будем петь песню, которой меня научил Де Квинси; я не сомневаюсь, что она защитит нас.
И следующей же темной теплой ночью все трое отправились на большое болото. Это было опасное место, но Чарльз хорошо его знал, а Юнити верила Чарльзу. Однако как только нога бедной грелки коснулась грязи, она запросилась на ручки, так что дальше Юнити понесла ее на себе. Затем они с Чарльзом запели песню Роберта Геррика.
Как только они закончили пение, в разных местах болота показались огни не менее четырех Джеки-Жаб. Это были маленькие язычки неяркого пламени, которые медленно разгорались и затем снова гасли. Один из фонариков был ярче и ближе остальных, и, позабыв об опасности, Чарльз с Юнити поспешили к нему.
— Добрый вечер, мистер Джеки… — но ничего больше Чарльз сказать не успел, потому что внезапно почувствовал, что погружается все глубже и глубже в холодную трясину. Грязь булькала и хлюпала, засасывая его ноги, словно живая. Все болото и вправду содрогалось, тряслось и дрожало самым сверхъестественным и жутким образом. Чарльз обнял рукой Юнити, которая крепко схватила грелку, и через пару секунд они уже были в безопасности на поросшей ситником кочке и смотрели на содрогающуюся трясину, которая чуть было не поглотила их. Грелка вопила от ужаса и так яростно вцепилась в Юнити, что чуть ее не задушила, но эти вопли были ничем по сравнению с пронзительным и грубым хохотом Джеки-Жаба.
— Чтоб я обожрался, если я не подумал, что потопил эту парочку! — Крик исходил от отвратительного крошечного чудовища меньше трех дюймов ростом, волосатого как паук, с глазками, похожими на рубины, и металлически-синими крылышками. Чарльз увидел, что он сидит на лошадином черепе и держится за бока, покатываясь со смеху. Рядом с ним стоял его фонарь.
Чарльз ужасно разозлился на эту маленькую вульгарную тварь, которая едва не утопила в смертоносной трясине его самого и его любимую сестренку, не говоря уже об их бедном резиновом друге.
— Не думай, что мы хоть немного тебя боимся! — прокричал он. — Ты жестокий маленький трус, если пытался утопить меня и мою сестренку.
— Твоя правда, — сказал Джеки-Жаб. — Вы оба могли утопнуть в любую минуту.
— Конечно, могли. И я хочу знать, почему ты пытался это сделать?
— Будь я проклят, если не смогу ответить, — сказал бесенок. — Это и есть мое дело — сажать людишек в лужу в этих вот самых болотах.
— Но это же ужасно. Мы никогда тебя не обижали, не так ли?
— Не могу сказать, что обижали, да.
— Мы никогда не говорили про тебя ни одного недоброго слова, правда?
— Нет, не слыхал.
— А интересно, почему тогда ты такой злой? — сказала Юнити. Поскольку ответа на это у Джеки-Жаба не было, он решил сменить тему беседы. Но как раз в этот момент Чарльз увидел в синем свете фонаря, что на шее у Джеки-Жаба висит Каменное сердце — теперь сжавшееся до подходящего ему размера.
— А, так ты сам Болотный Скакун, — сказал Чарльз.
— Да, это мое имя и есть, хотя откуда, черт побери, ты это взял, я не могу понять.
— Я понял это, увидев эту вещь на твоей шее.
— А интересно, не будешь ли ты счастливее без нее, — сказала Юнити.
— Нет, нет! — ответил он. — Это кусочек волшебства, и он сделал меня Королем Болотной Страны. И скоро он сделает меня Королем Волшебной Страны!
— Это государственная измена! — вскричал Чарльз. — Тебе отрубят голову за такие речи!
