Лазарь Лагин - Старик Хоттабыч
– Ты меня очень обидел, о сладчайший Волька, отказом от моего скромного подарка. Твое и мое счастье, что я обещал тебе не обижаться, в противном случае я сделал бы с тобой нечто непоправимое, о чем сам в дальнейшем весьма бы сожалел. Ибо я полюбил тебя всей душой и особенно не могу не ценить прекрасное бескорыстие твоей дружбы. Но больше богатства от меня и не ожидай. Я всегда буду делать все, что ты мне прикажешь, но на руки ты впредь не получишь ни одного золотого.
– Ну вот и чудесно, – отвечал с некоторым сожалением Волька. – Тут у меня с ребятами имеется к тебе одно интересное предложение. Мы давно собираемся попросить тебя пойти с нами в цирк.
– С любовью и удовольствием, – сказал Хоттабыч. – Если хочешь, мы можем поехать туда на верблюдах.
– Нет, что ты, не стоит тебе затрудняться, – возразил Волька с подозрительной поспешностью. – Давай лучше, если ты не боишься, поедем в трамвае.
– А чего тут бояться! – обиделся старик. – Трамвай как трамвай, дело обыкновенное.
– Значит, поехали, – засуетился Волька.
И через полчаса Волька, Женя, Сережа и Хоттабыч были уже в Парке культуры и отдыха, у входа в госцирк шапито.
Старик принципиально возражал против покупки билетов. Он попытался даже усмотреть в этом некую недооценку своего могущества.
– Нет, вы не знаете еще Гассана Абдуррахмана ибн Хоттаба, – сказал он с легкой горечью и, попросив ребят подождать где-нибудь неподалеку, подошел к будке администратора, около которой гудела длинная очередь жаждавших получить контрамарку.
Время от времени из окошечка высовывалась взъерошенная голова администратора. Он сердито кричал:
– Напрасно дожидаетесь, граждане! Контрамарок нет и не будет! Цирк набит до отказа.
Но очередь не двигалась с места, и администратор в сердцах с треском захлопывал окошечко.
Хоттабыч в очередь не полез, а, встав в сторонке, что-то зашептал, сосредоточенно глядя в стенку, за которой притаился администратор, обессилевший от суровой борьбы с контрамарочниками.
Он глядел так, не моргая глазами, до тех пор, пока из окошечка не высунулся администратор с белым листочком бумаги в руке.
– Кто здесь товарищ Хотапченко? – выкрикнул он с заговорщическим видом.
– Я тот человек, которого ты ищешь, – сказал старик с достоинством, и только успел взять в руки контрамарку, как окошечко с шумом захлопнулось, чуть не прищемив ему пальцы.
– Безобразие! – заволновались в очереди. – Тут люди ожидают с шести часов вечера! Сами говорят, что не будут выдавать пропусков, и сами же выдают без очереди! Позовите сюда директора! Мы так дела не оставим.
Администратор не вытерпел, открыл окошко, выкрикнул из него:
– Товарищ Хотапченко – командировочный! – и снова захлопнул окошко, на сей раз уже окончательно.
– Все мы командировочные! – заорали неуверенными голосами из очереди и стали постепенно расходиться, так как уже прозвонил третий звонок.
Хоттабыч с ребятами вошел в цирк, залитый светом множества ярких электрических ламп.
В одной из лож, около самой арены, было как раз четыре свободных стула, но Хоттабыч категорически отказался занять эти места.
– Я не могу согласиться, – сказал он важно, – чтобы хоть кто-нибудь в этом помещении сидел выше меня и моих глубокочтимых друзей. Это было бы ниже вашего и моего достоинства.
Спорить со стариком было совершенно бесполезно, и ребята скрепя сердце уселись на самой верхотуре, в последнем ряду амфитеатра.
Вскоре выбежали униформисты в ярких, расшитых золотом ливреях и выстроились по обе стороны выхода на арену. Шпрехшталмейстер зычным голосом объявил начало представления, и «первым номером обширной программы» выехала на арену наездница, вся усеянная блестками, как елочный Дед Мороз.
– Ну как, нравится? – спросил Волька у Хоттабыча.
– Не лишено интереса и для глаз приятно, – осторожно ответил старик.
За наездницей последовали акробаты, за акробатами – клоуны, за клоунами – дрессированные собачки, вызвавшие сдержанное одобрение Хоттабыча, за собачками – жонглеры и прыгуны. Выступлением прыгунов закончилось первое отделение, и наши друзья пошли погулять.
Когда после сигнала все снова уселись по своим местам, к Хоттабычу подошла девушка в кокетливом белом переднике, с большим подносом на руках.
– Эскимо не потребуется? – спросила она у старика, и тот, в свою очередь, вопросительно посмотрел на Вольку.
– Возьми, Хоттабыч, это очень вкусно. Попробуй.
Хоттабыч попробовал, и ему понравилось. Он угостил ребят и взял себе еще одну порцию, потом еще одну и наконец, разохотившись, купил у обомлевшей продавщицы сразу все сорок три кругленьких, покрытых нежной изморозью пакетика с мороженым. Девушка обещала потом прийти за подносом и ушла вниз, то и дело оборачиваясь на своего удивительного покупателя.
– Ого! – сказал Женька и подмигнул своим приятелям. – Старик дорвался-таки до эскимо.
В какие-нибудь пять минут Хоттабыч уничтожил все сорок три порции. Он ел эскимо, как огурцы, сразу откусывая большие куски и смачно похрустывая. Последний кусок он проглотил как раз в тот момент, когда в цирке снова зажглись все огни и шпрехшталмейстер, выйдя на середину арены, торжественно провозгласил:
– Мировой… комбинированный… аттракцион – китайский артист Мей Ланьчжи!
Все в цирке зааплодировали, оркестр заиграл туш, и на арену, улыбаясь и раскланиваясь во все стороны, вышел немолодой уже китаец в расшитом драконами синем халате. Это и был Мей Ланьчжи.
Пока его ассистенты раскладывали на маленьком столике все, что было необходимо для первого фокуса, он продолжал раскланиваться и улыбаться. При улыбке у него ярко поблескивал во рту золотой зуб.
– Замечательно! – прошептал завистливо Хоттабыч.
– Что замечательно? – спросил Волька, энергично хлопая в ладоши.
– Замечательно, когда у человека растут золотые зубы.
– Ты думаешь? – рассеянно спросил Волька, внимательно следя за начав П1имся номером.
– Я убежден в этом, – ответил Хоттабыч. – Это очень красиво и богато.
Мей Ланьчжи кончил свой первый номер.
– Ну как, знаменито? – спросил Волька у Сережи таким тоном, как будто это он сам проделал фокус.
– Спрашивает! – восторженно ответил Сережа, и Волька тут же громко вскрикнул от удивления: у Сережи оказался полный рот золотых зубов.
– Ой, Волька, что я тебе скажу, – прошептал в то же время Сережа, – ты только не пугайся: у тебя все зубы стали золотые!
– Ребята, не трепитесь и не мешайте смотреть, – повернулся к ним Женя Богорад, и приятели увидели, что и у него во рту блестели тридцать два золотых зуба.
– Это, наверное, работа Хоттабыча, – сказал с тоской Волька.
И действительно, старик, прислушивавшийся к разговору приятелей, утвердительно кивнул головой и простодушно улыбнулся, открыв при этом, в свою очередь, два ряда крупных ровных золотых зубов.
– Даже у Сулеймана ибн Дауда – мир с ними обоими! – не было во рту такой роскоши, – хвастливо сказал он. – Только не благодарите меня. Я уверяю вас, вы достойны этого небольшого сюрприза с моей стороны.
– Да мы тебя и не благодарим, – сердито возразил ему Женя, но Волька, испугавшись, как бы старик не разгневался, дернул Женю за руку.
– Понимаешь ли, Хоттабыч, – начал он дипломатично, – это слишком будет бросаться в глаза, если сразу у всех нас четверых, сидящих рядом, все зубы окажутся золотыми. На нас будут смотреть, и мы будем очень стесняться.
– И не подумаю стесняться, – сказал Хоттабыч.
– Да, но вот нам все-таки будет как-то не по себе…
– Ну и что же? – спросил нетерпеливо Хоттабыч.
– Так вот мы все тебя просим, чтобы до тех пор, пока мы не вернемся домой, у нас были во рту обычные костяные зубы.
– Восхищаюсь вашей скромностью, о юные мои друзья, – сказал немного обиженно старик, и ребята с облегчением почувствовали, что зубы в них во рту потеряли свой металлический привкус и обрели прежний вид.
– А когда вернемся домой, они снова станут золотыми? – с беспокойством спросил Женя, но Волька раздраженно ответил:
– Ладно, потом увидим! Может, старик про них позабудет.
И он с увлечением принялся смотреть на головокружительные фокусы Мей Ланьчжи и хлопать вместе со всеми зрителями, когда тот из совершенно пустого ящика вытащил сначала голубя, потом курицу и, наконец, мохнатого веселого белого пуделя.
Только один человек сердито, не выказывая никаких признаков одобрения, смотрел на фокусника. Это был Хоттабыч.
Ему было очень обидно, что фокуснику хлопали по всякому пустяковому поводу, а он, проделавший со времени освобождения из бутылки столько чудес, ни разу не услышал не только аплодисментов, но ни одного искреннего слова одобрения.
Поэтому, когда снова раздались аплодисменты и китаец, перед тем как перейти к следующему номеру, начал раскланиваться во все стороны, Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб огорченно крякнул и, невзирая на протесты зрителей, полез через их головы на арену.
