Кейт ДиКамилло - Как слониха упала с неба
— Пожалуйста, — повторил мальчик.
Внезапно Ханс Икман вспомнил, как звали собаку. Роза. Имя всплыло в памяти, как будто последний фрагмент картинки встал наконец на место. Ханс обрадовался. «Невозможное скоро сбудется», — уверенно подумал он.
Взгляд его скользнул за дверь — мимо полицейского, мимо мальчика, в кромешную тьму. И Ханс увидел, что в воздухе что — то кружится. Снежинка. Ещё одна. И ещё.
— Заходите, — сказал Ханс Икман и распахнул дверь. — Заходите в дом. Снег пошёл.
Снег и в самом деле пошёл. Над всем городом Балтизом. Он падал на землю, забеляя тёмные улицы и переулки, на новую черепицу оперного театра, на тюремные башни и крышу доходного дома, где располагались меблированные комнаты «Полонез». Он красиво лёг на изогнутую ручку огромных ворот, которые прорубили для слонихи во дворце графини Квинтет, а на кафедральном соборе он прикрыл головы горгулий причудливыми, но довольно забавными белыми шляпками. Сами же горгульи, казалось, сбились вместе потеснее, глядя на город сверху вниз с отвращением и завистью.
Снег кружился под фонарями, которые каждый вечер горели на широких балтизских бульварах. А невзрачное и унылое здание, где находился «Приют сестёр вечного света», он окутал такой плотной белой пеленой, точно стремился скрыть его от людских глаз.
Снег, наконец, пошёл.
Он шёл, а Барток Уинн спал и видел сон. Ему снилось, как он обтёсывает камень. В руке у него был резец. Ему снилась работа, которую он знал и любил: он делал фигурки из камня. Только во сне это были не горгульи, а люди. Одна фигурка — мальчик в зимней шапке, другая — маленький мужчина с большими усами, третья — сидящая женщина, а рядом явно её слуга. Он вытёсывал всё новых и новых человечков и не уставал им удивляться.
— Вот ты какой, — говорил он во сне. — И ты! А ты кто?
Он улыбался. Поскольку дело было во сне, человечки, которых он сделал из камня, улыбались ему в ответ. Снег шёл, а сестра Мари, сидевшая у входа в «Приют сестёр вечного света», тоже видела сон.
Ей снилось, будто она летит высоко над миром и широкие монашеские одежды развеваются позади нее, точно пара черных крыльев. В глубине души сестра Мари всегда верила, что умеет летать, поэтому сейчас она безумно обрадовалась такой удаче. Как приятно, что мечты воплощаются в жизнь!
Сестра Мари посмотрела вниз, на мир под собой, увидела миллионы звёзд и подумала: «Значит, я лечу вовсе не над Землёй? Я лечу гораздо выше! Я лечу по — над звёздами и внизу вижу небо!»
Но потом её осенило. Нет — нет, это всё — таки Земля, а звёзды — вовсе не звёзды, а живые существа, твари божьи. И все они — и нищие, и собаки, и сироты, и короли, и слоны, и солдаты — излучают свет: то погаснут, то загорятся, точно маленькие маяки. Всё, что Бог создал за дни творения, сейчас сияло и переливалось.
Сердце монашки раздулось в груди, точно воздушный шар, и подняло её ещё выше, а потом ещё выше. Но как бы высоко ни летела сестра Мари, она не теряла из виду маленькую сияющую Землю.
— Ох, — громко произнесла во сне сестра Мари, сидя на стуле у дверей приюта. — Какое удивительное ощущение. Но разве я этого не ожидала? Напротив, ожидала. Я ожидала, что всё будет именно так.
Глава 16
Ханс Икман толкал кресло с мадам ЛеВон, а Лео Матьен крепко держал за руку Питера. Все четверо быстро двигались по заснеженным улицам в гору, к дворцу графини Квинтет.
— Что происходит? — встревоженно повторяла мадам ЛеВон. — Куда вы меня везёте? Ничего не понимаю!
— Думаю, время пришло, — сказал Ханс Икман.
— Время? Какое время? Куда пришло? — ещё больше забеспокоилась мадам ЛеВон. — Не смейте говорить загадками.
— Время вернуться в тюрьму.
— Но сейчас середина ночи, а тюрьма совсем в другой стороне! — запротестовала мадам ЛеВон. Она махнула рукой с браслетами на запястье и кольцами на каждом пальце. — Тюрьма вон там! В противоположном направлении!
— До тюрьмы у нас есть ещё одно дело, — сказал Лео Матьен.
— Какое? — спросила мадам ЛеВон.
— Забрать слониху из дворца графини Квинтет, — ответил Питер. — Её надо отвести к фокуснику.
— Забрать слониху? — Мадам ЛеВон заёрзала на каталке. — Как это — забрать слониху? Зачем вести её к фокуснику? Он что, спятил? Мальчик, ты спятил? И полицейский тоже спятил? Да вы что, все с ума посходили?
Ханс Икман ответил не сразу.
— Да, — помолчав, сказал он. — Думаю, в этом дело. Все чуть — чуть сошли с ума.
— Вот как? Тогда понятно. Тогда мне хоть что — то понятно, — сказала мадам ЛеВон.
Они молча двинулись дальше — знатная дама со своим слугой и полицейский с мальчиком. Только поскрипывали колёса каталки да топали три пары ног, но все эти звуки приглушал устилавший мостовую снег.
Однако мадам ЛеВон всё — таки нарушила тишину.
— Ничего не понимаю, — сказала она, — но всё это очень интересно, крайне интересно. Мне кажется, что может произойти что угодно. Всё что угодно!
— Именно так, — отозвался Ханс Икман.
Меж тем фокусник мерил шагами свою крошечную тюремную камеру.
— А что делать, если у них всё получится? Если они и вправду приведут сюда слониху? Тогда мне уже не отвертеться. Придётся произнести заклинание. Придётся всё — таки с ней расстаться. Увы, увы…
Внезапно фокусник перестал метаться по камере. Подняв голову, он поглядел в крошечное окошко под потолком и с изумлением увидел, что в воздухе танцуют снежинки.
— Надо же! — сказал он вслух, хотя рядом никого не было. — Снег пошёл. Как красиво…
Он замер под окошком — просто смотрел, как падает снег. И боль от предстоящего расставания с самым великим чудом, которое ему довелось совершить в жизни, вдруг утихла.
— Что ж, — сказал фокусник. — Чему быть, того не миновать.
Он так одинок, так давно, так отчаянно и безнадёжно одинок. Возможно, он и остаток дней проведёт в одиночестве — здесь, в тюрьме. Неожиданно он понял, что сейчас важны не фокусы, не заклинания, а нечто куда более простое и одновременно куда более сложное, чем вся его магическая наука. Ему захотелось, чтобы рядом с ним была живая душа. Чтобы можно было взять близкого человека за руку, подвести к окну, чтобы смотреть вместе на падающий снег, — чтобы любить и быть любимым.
— Видишь? — сказал бы он, глядя на снег. — Ты это видишь?
Питер, Лео Матьен, Ханс Икман и мадам ЛеВон остановились перед внушительными двустворчатыми воротами, прорубленными для слонихи в стене дворца графини Квинтет.
Питер вздохнул.
— Для начала постучим, — сказал Лео Матьен. — Да — да, сначала надо постучать.
— Верно, — согласился Ханс Икман. — Давайте постучим.
Все четверо подошли к воротам, постучали, а потом принялись дубасить по ним кулаками.
Время остановилось.
У Питера возникло ужасное чувство, будто он делает это всю жизнь: стоит, и барабанит в наглухо запертую дверь, и просит, чтобы его впустили в неизвестность, в такое место, про которое ему ничего не ведомо. Да и есть ли оно вообще? Пальцы у него заломило от холода. Снег колол лицо и валил все сильнее.
— Может, это сон? — сказала из своей каталки мадам ЛеВон. — Может, нам всё это просто снится?
Питеру вспомнилось, как открылась дверца в пшеничном поле и как он держал на руках Адель. А потом он вспомнил, какими глазами смотрела на него слониха. Сколько в них было отчаяния.
— Пожалуйста! — закричал он. — Впустите нас!
— Впустите! Прошу вас! — подхватил Лео Матьен.
— Мы очень просим! — вторил им Ханс Икман.
Наконец со скрежетом отодвинулся засов, откинулся крюк, повернулся ключ в замке и медленно, словно нехотя, створки начали открываться. На пороге стоял маленький горбатый человечек. Он шагнул на улицу, поочерёдно подставил щёки — сначала левую, потом правую — падающему снегу и рассмеялся.
— Вы стучали? Что вы хотите? — спросил он и опять засмеялся.
Когда Питер объяснил ему, зачем они пришли, Барток Уинн захохотал.
— Значит вы, ха — ха — ха, хотите отвести слониху, хи — хи — хи, в тюрьму, к фокуснику? Ой, не могу, смешно! Чтобы он там поколдовал и отправил её, уах — ха — ха, домой?
Он так хохотал, что даже потерял равновесие и плюхнулся прямо на снег.
— Что тут смешного? — спросила мадам ЛеВон. — Скажите же нам, мы тоже хотим посмеяться вместе с вами!
— Вместе со мной? Что ж, смейтесь! Ведь завтра я превращусь в хладный труп. Ха — ха — ха! Правда смешно? Вы только представьте: просыпается графиня поутру, а слонихи — то и нету! Хаха — ха! Кто позволил украсть ее? Не кто иной, как Барток Уинн! А подать сюда этого, хи — хи — хи, Бартока Уинна!
Человечек буквально сотрясался от хохота, а потом он уже не успевал делать вдох, и смех его стал беззвучным — горбун только раскачивался, открыв рот.
— Ну а если вас тут поутру тоже не будет? — спросил Лео Матьен. — Вы ведь можете исчезнуть вместе со слонихой?
