Владимир Руткивський - Бухтик из тихой заводи
— Гм-гм… — неопределённо ответил Бухтик. Разговаривать на эту тему ему не хотелось. — В общем, мой отец просил, чтобы ты ещё что-нибудь вспомнил… Хотя бы примерно такие…
Бухтик наморщил лоб и медленно начал:
Люблю я заводь каждо лето,
Когда кукуют птички где-то…
Ещё больше наморщив лоб, он окончил:
И рада вся моя душа,
Что не кукуют в камышах!
После этого с гордостью посмотрел на Серёжу.
— Вот какие это стихи! — сказал он. — Я их сам придумал. Целую ночь не спал… Можешь прочитать что-нибудь похожее?
Серёжа рассмеялся и покачал головой.
— Какие же это стихи? — возразил он. — Нет, это очень плохие стихи!
Лицо Бухтика разочарованно вытянулось.
— Вот как… — сказал он. — Очень плохие, да? Ты уверен в этом?
— Уверен, — ответил Серёжа. — Каждый мальчишка скажет тебе то же самое.
Бухтик в огорчении почесал затылок.
— Ладно, я тебе верю… Тогда вспомни что-нибудь другое. Только поторопись, а то отец мне уже проходу не даёт! Всё спрашивает: когда же придёт Серёжа и прочитает стихи?
— Будут вам стихи, — твёрдо пообещал Серёжа. — Обязательно будут!.. Только читать их буду не я.
— Не ты? А кто?
— Один… одна девочка, Оля. Правда, она сейчас болеет, но через два дня ей разрешат выйти на улицу. Вот тогда мы и придём с ней к заводи.
Бухтик кивнул головой.
— Ладно, подождём.
А Витя, почёсывая бока, сидел в сторонке и с опаской поглядывал на Бухтика. Он всё ещё был уверен в том, что этот гость — переодетый мальчишка. Ну и что из того, что хвост не оторвался? Просто он был очень хорошо приклеен. Или пришит. Только и всего.
И вдруг Вите в голову пришла неожиданная мысль. А что, если…
— Послушай, Бухтик… — начал он.
— Ну? — Бухтик повернул к нему лицо. — Слушаю.
— Я… хотел тебя спросить… Хочешь стать артистом?
— Это ещё зачем?
— Как зачем? Ведь артисты самые знаменитые люди! Все их знают, аплодируют им…
— Неправда, — возразил Бухтик. — Самые знаменитые люди — изобретатели. Такие, как я. Они изобретают. Потом — поэты. Я об этом узнал из ящика с картинками… как его…
— Из телевизора, — подсказал Серёжа.
— Ну да… Я смотрел передачи через окно, пока не познакомился с Серёжей.
«Ох и притворяется!» — с восхищением подумал Витя.
— Но и артисты тоже известны всем, — продолжал он настаивать.
— Это правда, Серёжа? — спросил Бухтик.
— Правда.
— Тогда не знаю… — нерешительно произнёс Бухтик. Но было видно, что ему уже очень хотелось быть артистом.
— Как же он будет играть людей? — спросил Серёжа. — Он же… Он ведь Бухтик!
«Сговорились, — окончательно решил Витя. — Ладно, пусть думают, что я им верю…»
— А ему и не нужно играть людей, — ответил он. — Зачем ему их играть? Он будет бесёнком в «Сказке о попе и о работнике его Балде». Понятно?
— А-а, — сказал Серёжа. — Что ж, это ты неплохо придумал!
В это время кто-то постучал в дверь, и послышался голос Николая Владимировича:
— Чего вы там заперлись? Испугались чего-то?
— Ничего мы не боимся! — крикнул Витя. И не успел Бухтик выскочить из-за стола, как он уже открыл двери.
— Э-э, да у вас тут целая компания! — сказал Николай Владимирович.
— Это Бухтик, — начал Витя. — Он…
— Можешь не продолжать, — перебил его Николай Владимирович и внимательно посмотрел на Бухтика. — Если не ошибаюсь, это персонаж из вашего будущего спектакля. Верно?
— Верно, — сказал Витя. — Откуда вы знаете?
Николай Владимирович улыбнулся.
— Я всё знаю, — сказал он. — Я знаю даже то, что ты вчера бегал на железнодорожную станцию. Сколько порций мороженого съел?
— Две, — ответил Витя и потупил глаза.
— Вот видишь… Ты, кажется, охрип. Ну-ка подойди ко мне… Скажи: «А».
— А-а, — начал Витя, и глаза у него полезли на лоб.
Бухтик исчезал с поразительной быстротой. Только что он был, как и все, а теперь от него оставалась одна лишь туманная тень. Потом исчезла и она.
— Мэ-э, — промычал поражённый Витя.
Серёжа, украдкой взглянув на Николая Владимировича, быстро вытряхнул таблетку и положил на край стола. Таблетка исчезла в мгновение ока, и перед Витей снова как ни в чём не бывало сидел ухмыляющийся Бухтик.
— Бэ-э…
— Я просил тебя сказать только «А», — укоризненно заметил Николай Владимирович. — А ты мне весь алфавит называешь.
— Бу-у… — и Витя показал пальцем на лохматого гостя. — Б-бухтик!
Только теперь он поверил!
— Ну и что же, что Бухтик? — спросил Николай Владимирович. — Я с ним уже познакомился… Э-э, друг Капустин, да у тебя с пульсом что-то неладно! — вдруг встревожился он. — Придётся принять вот это лекарство и немедленно лечь в постель!
— Это потому… — пытался объяснить Витя.
— Немедленно, — строго повторил Николай Владимирович.
Вите пришлось лечь в постель.
Выздоровление
Сегодня Николай Владимирович впервые за много дней разрешил Оле выйти на улицу.
И конечно же, рядом с ней был Серёжа.
Выглядела Оля ещё не совсем здоровой, но глаза девочки с любопытством бегали по сторонам, а на лице время от времени появлялась такая улыбка, что Серёже стало казаться, будто сегодня какой-то особый, праздничный день. А болезнь… Николай Владимирович, выпроваживая их на улицу, сказал:
— Забудь о болезни, Оля. Главное для тебя сейчас солнце, воздух и… — он задумался, подбирая нужное слово.
— Вода, — поспешно подсказал Серёжа.
— Нет, — возразил Николай Владимирович. — Об этом пока рано думать. А вот прогулки, приключения — то, что тебе сейчас надо.
Серёжа обрадовался: уж чем-чем, а приключениями Оля будет обеспечена! Уж он постарается.
А тётя Клава, поправив воротник Олиного платья, сказала:
— Только не очень увлекайся, — и, скосив глаза на Серёжу, добавила: — И не вздумай гоняться с ним наперегонки.
Было понятно, кого тётя Клава имела в виду. Но Серёжа даже не подумал обижаться.
И вот они идут по колени в мягкой траве под необыкновенно синим небом, в перелеске весело поют птицы, кузнечики выпрыгивают из-под ног, и речка впереди сияет так ослепительно, как не сияла ещё никогда.
Наверное, потому, что рядом шла Оля.
— Хорошо как! — щурясь от солнечных лучей, проговорила она. — Даже голова кружится.
— Хорошо, — охотно согласился Серёжа. — Но лучше бы — пошёл дождь. Я бы тогда познакомил тебя с Бухтиком.
Оля замедлила шаги.
— Серёжа… — как-то неуверенно произнесла она. — Это правда, что Витя, когда увидел Бухтика, с перепугу залез под кровать?
— Зачем же мне тебя обманывать? — обиделся Серёжа.
— Понимаешь… если это так, то… вы, мальчишки, более храбрые, и всё-таки Витя под кровать полез… Что же тогда делать мне, я же девочка!
— Ты что — боишься? — удивился Серёжа.
— Не то чтобы очень, но…
Оля оглянулась. Прекрасные здесь места, она об этом уже написала маме. Таинственные, загадочные…
На полпути к заводи, окружённый цветочной клумбой, стоял бетонированный колодец. Из него качали воду для санатория. Оля приподняла крышку и заглянула внутрь.
— Темно как, — сказала она. — А Бухтик может сюда нырнуть?
— Конечно, может! — воскликнул Серёжа. — Он куда хочешь нырнёт, была бы только вода…
И тут ему в голову пришла такая мысль, что он стукнул себя ладонью по лбу. И почему она не пришла раньше? Бухтик жаловался, что ему очень тяжело добираться до санатория — нет ни одной лужи на пути.
«Да, ни одной лужи, — подумал Серёжа. — Зато есть колодец, а в нём сколько хочешь воды!»
Они миновали берёзовый перелесок и очутились в редком осиннике, подступающем к излучине реки. Отсюда заводь была видна как на ладони.
— Вон там, в противоположном конце, живёт Барбула, — сказал Серёжа.
— А Бухтик где живёт? — спросила Оля.
— Чуть ближе, — ответил Серёжа. — А во-он там, где начинается болото, есть поляна. Там в последнее полнолуние лета, в августе, перед тем как заснуть на зиму, обитатели заводи собираются на свой праздник. В эту ночь они становятся видимыми для людей. Но не для всех, а только для самых смелых. Так сказал Бухтик. Правда, сам он ещё на празднике никогда не был. Мал ещё, не берут.
Оля задумалась.
— Наверное, это очень красиво, когда они танцуют.
— Наверное, — согласился Серёжа. — Особенно Чара. А их дом стоит под кувшинками, возле старой ивы, видишь?
— Это ива Барбулы? — спросила Оля. — Подойдём поближе.
Она долго рассматривала обнажённые корни старого дерева. Затем укоризненно произнесла:
— Как тебе не стыдно, Серёжа! Надо бы давно укрепить эти корни. Ты же сам рассказывал, что случится, если ива упадёт на землю, неужели забыл?
— Я не забыл, — виновато сказал Серёжа. — Просто совершенно не было времени.
