Валентин Беспалов - Волжские сказки
Бился-бился ручей около камня, а бестолку. Камень и не думал шевелиться.
Обиделся ручей, свернул в сторону, прожурчал:
— Смотри, камень! Друг уйдет, беда придет!
А камень сонно пробурчал:
— Знать бы тебе надо: под лежачий камень вода не течёт! И нечего приставать со своими глупостями!
А после полудня поднялся жаркий ветер, забегал по полю, а камень мешал. Ветер сгоряча то и дело обдирал о камень свои тугие бока. Обдирал-обдирал, обозлился. Какой-то камень и мешает бегать!
Собрал ветер все свои силы, обдал камень жаром, ударил с плеча. Не выдержал камень, лопнул. Одно и успел прошелестеть:
— Остудить бы!
И рассыпался.
Жил да был камень. Тот, под который вода не течёт.
Успеется
Жили-были старик со старухой.
Весной старуха говорит старику:
— Старик, надо бы починить печку, прохудилась. А то придет зима, пропадём!
Старик покряхтел-покряхтел, почесал затылок, отмахнулся:
— Печку-то? Успеется! Авось, зима не скоро придёт.
Наступило лето. Старуха говорит старику:
— Старик, надо бы починить печку, прохудилась. А то придет зима, пропадём!
Старик покряхтел-покряхтел, почесал затылок, отмахнулся:
— Печку-то? Успеется! Авось, зима не скоро придёт.
— Наступила осень. Старуха говорит старику:
— Старик, надо бы починить печку, прохудилась. А то придет зима, пропадём!
Старик покряхтел-покряхтел, почесал затылок, отмахнулся:
— Печку-то? Успеется! Авось, зима не скоро придёт.
А зима тут как тут. Старуху из дома выгнала, старика к печке приморозила. Одно и успел сказать:
— И куда эта зима торопится?
Мышонок и мешок
Кто-то обронил на лесной поляне мешок гороху. Натолкнулся мышонок на мешок, обрадовался. Гороху столько, на всю зиму хватит, да ещё и останется! И давай горох в кладовку таскать. Таскал-таскал, к вечеру уголок кладовки засыпал, огорчился: «Целый день носил, а засыпал всего ничего! Возьму мешок, да сразу и перенесу!»
Стал мышонок мешок поднимать, а мешок — ни с места. Сел мышонок, пригорюнился. На ночь оставить мешок, как бы кто горох не растащил. Смотрит, через полянку медведь к малиннику идет. Засуетился, окликнул:
— Отец, помоги мешок на плечо кинуть!
— Не донесешь, — буркнул медведь, — не по силам работу ломишь.
— А тебе какая печаль? — пискнул мышонок, — не твой мешок, не твои плечи.
Примерился медведь к мешку, скребнул за ухом.
— Ладно, держи!
Мышонок подставил плечо. Медведь поднатужился, крякнул, поднял мешок, опустил на плечо мышонку.
Вечером возвращался медведь домой, смотрит, мешок по-прежнему на полянке лежит, а из-под мешка мышиный хвостик торчит.
Помотал головой медведь, пробурчал:
— Ишь, ты! Всё примеривается!
Порадовался тишине
Карась в озерце жил в три силы. А как же! Пёрышком с окунем летал наперегонки, стрелой с голавлем летал наперегонки, пулей со щукой летал наперегонки. Весёлый, быстрый, живой!
И все было бы, как надо, да однажды, когда удирал от окуня, карась нырнул в ил до самого дна. Здесь отдышался, отлежался, порадовался тишине, сказал:
— А хорошо, если бы не было окуня!
— Услышала щука карася, подумала: «А к чему окунь? Только мешает!»
И не стало окуня.
Вылез карась из ила, огляделся, сообразил: нет окуня! И стал плавать потише.
И все было бы, как надо, да, однажды, когда удирал от голавля, карась нырнул в ил до самого дна. Здесь отдышался, отлежался, порадовался тишине, сказал:
— А хорошо, если бы не было голавля!
— Услышала щука карася, подумала: «А к чему голавль? Только мешает!»
И не стало голавля.
Вылез карась из ила, огляделся, сообразил: нет голавля! И стал плавать потихоньку.
И все было бы, как надо, да, однажды, когда удирал от щуки, карась нырнул в ил до самого дна. Здесь отдышался, отлежался, порадовался тишине, сказал:
— А хорошо, если бы не было щуки!
Услышал рыбак карася, подумал: «А к чему щука в озерце? Только мешает!»
И не стало щуки.
Вылез карась из ила, огляделся, сообразил: нет щуки! И перестал плавать. Обессилел, потихоньку в ил опустился. Да все глубже, глубже. Опускался, сонно бормотал:
— Тише, тише, тише.
И не стало карася.
Где баран, там и изъян
Забежала голодная лиса в деревню. Туда-сюда носом потыкала, нигде нельзя пролезть. Ворота крепкие, хозяева строгие. Там Барбос, тут Котофей, а соседом у них гусь-злодей. Ни днём, ни ночью не спит. Как ни раскидывай умом, ни полпёрышка куриного не урвешь. Впору и убираться из деревни по добру, по здорову.
Лиса было и пробежала последние ворота, да со всего хода затормозила, глаза по ложке. Батюшки! В окошке не кто иной, сам баран Тимошка красуется! Вот уж где и миска, и ложка, и куриная ножка! И лиса без долгих разговоров забарабанила в ворота.
— Эй, хозяин! Иди на улицу!
Вылез баран к воротам, глядит в щёлку, позёвывает.
— Чего ты?
— Как чего? Не надо ли, говорю, у куриц пух-перо пересчитать? Может, пора и перину набивать? Где лету конец, там и зимы начало не за горами! Как без перины зимой-то?
Надо бы перину, — протянул баран, — на лавке без перины, беда. На боках мозоли набил. Да ты, может, за пересчет целую курицыну голову запросишь?
— Это я-то? — засуетилась лиса, — да ты что, в уме? Да я на курицыну голову и смотреть не желаю! Всего-то мне и надобно с перышка по крылышку, с пушинки по ножке. А головы мне зачем? Сам их потом считай. Хочешь с гребешками, хочешь без гребешков.
Уставился баран на ворота, прикидывает. Головы целыми останутся, по дешёвке счёт пойдёт. А лисе невтерпёж:
— По работе скучаю! Скоро что ли?
Подмигнул самому себе баран, распахнул ворота.
— Ладно, сосчитай, сколько у меня там пуха-пера и хорошая ли перина выйдет. Да смотри, в три дня, чтоб полный счёт!
А сам в избу, да на лавку, передохнуть после трудных разговоров.
А лиса опрометью в курятник, впопыхах и разбирать ничего не стала, первой же курице голову отвернула. А там и пошло. Заморилась, вздремнуть пристроилась на перьях.
Кричит баран из избы:
— Ведешь там счет лиса?
Стонет лиса:
— Ох, баран, устала!
Пожалел лису баран:
— Ну, передохни чуток, коли так.
На другой день лиса с выбором пух-перо у куриц перебирала. К вечеру и тошно стало, прилегла.
Кричит баран из избы:
— Ведёшь там счёт, лиса?
Стонет лиса:
— Ох, баран, устала!
Пожалел лису баран:
— Ну, передохни чуток, коли так.
На третий день лисе и выбирать нечего. Всех кур убрала, да со двора вон. Тем более ворота нараспашку.
Кричит баран из избы:
— Ведёшь там счёт, лиса?
А никакого ответа.
«Ну, совсем замаялась лиса? — закручинился баран, — и голоса не подаёт. Нешто помочь?»
Покряхтел баран, слез с лавки, отряхнул шубу и в курятник. Распахнул дверь, оторопел. Пух летает, перья по всем углам, головы куриные под ногами. И никакой лисы.
Покачал головой баран:
— Ну, изъян! Пух-перо считала, а головы разбросала. Считай теперь, не пропала ли какая?
Миски
Однажды медведь устроил в лесу столовую, чтоб звери и птицы могли зимой от бескормицы уйти. В поварихи напросилась лиса. Дескать, специалистка она по курам.
Медведь перепоручил кухню лисе, а сам на боковую. Выспался, и заглянул на кухню. Лиса у котлов так и ныряет, так и ныряет! А около плиты стоит миска.
— Что за миска? — кашлянул медведь.
— А это я закусываю, — ответила простодушно лиса.
«Ах, вот оно как! — огорчился медведь. — Тут прямой убыток всему лесному люду!» И пригласил на кухню старшим поваром хорька. Хорек расправляется с курами половчее лисы.
Медведь перепоручил кухню хорьку, а сам на боковую. Выспался и заглянул на кухню. Хорёк и лиса так у котлов и ныряют, так и ныряют! А около плиты стоят две миски.
— Что за миски? — кашлянул медведь.
— А это мы закусываем, — ответила простодушно лиса, — я и хорёк.
«Ах, вот оно как! — огорчился медведь. — Тут прямой убыток всему лесному люду!» И пригласил на кухню главным поваром волка. Волк расправляется с курами половчее хорька и лисы.
Медведь перепоручил кухню волку, а сам на боковую. Выспался и заглянул на кухню. Волк, хорёк и лиса так у котлов и ныряют, так и ныряют! А около плиты стоят три миски.
Что это за миски медведь спрашивать не стал. Вытолкал волка, хорька и лису, сам за черпак взялся. И никаких трёх мисок. Всего один котелок.
Делили звери тетерева
Охотилась змея, охотилась лиса, охотился волк, охотился медведь. И вдруг столкнулись нос с носом под берёзой. А на берёзе тетерев сидел. Медведь оглядел соседей, поморщился:
— Подумаешь, тетерев! Не очень-то я и охотник до тетеревов.
