Ася Кравченко - Здравствуй, лошадь!
Все притихли.
— Знаешь, Кабачок, — сказала Соня, — я думаю, ей там хорошо… ей не может быть плохо… ведь мы её любим…
А ещё через неделю по каким-то делам заезжал высокий человек. Перед отъездом он подошёл к Кабачку и сказал:
— Послушай, Рыжий, тебе просили передать, — и он запел: — Иге-ге-го! Ге-ге, го-го и фыр-фыр-фыр! — если я ничего не напутал. А что это значит, — высокий пожал плечами, — разбирайся сам!
Цыганская песня
Ходят кони, ходят люди
И медведи. Горит костёр… —
распевал Кабачок старую цыганскую песню. Слушая его, некоторые лошади фыркали со смеху, а некоторые грустили и вспоминали сказки о цыганских лошадях. Поговаривали, что Кабачок так проникновенно поёт потому, что сам когда-то бродил с цыганами. Кабачок даже знал один цыганский трюк — как открыть денник. Он стучал копытом по двери до тех пор, пока доска не вываливалась вместе с замком. Он повторял этот трюк часто: ведь так смешно смотреть на вытянувшиеся лица конюхов, когда в очередной раз он оказывался на свободе.
Была весна — пора, когда травка ещё молодая и нежная и так хочется куда-нибудь бежать. В тот вечер Кабачку стало совсем невмоготу. Он решительно открыл денник, переступил через выломанную доску и ушёл в лес с твёрдым намерением не возвращаться никогда или, во всяком случае, нагуляться вволю, а впрочем, как получится.
— Прощай! — крикнул он Халве.
— Ты куда на ночь глядя? — Халва оторвалась от сена.
— Куда-нибудь!
Какой удивительный лес в сумерках! Бредёшь себе. Талая вода ещё не ушла, и всё пахнет так тревожно. Сквозь деревья иногда видны огоньки деревенских домов. Где-то поезд стучит, собаки лают, а здесь так тихо, и только сухая листва шуршит под ногами. Невдалеке проехала машина, и от света фар по лесу побежали тени.
Хлоп-хлоп-хлоп.
— Кто здесь? — Кабачок испугался.
— Карр!
— Что каркаешь над душой?! Эх, ворона, знаешь ли ты, что я из конюшни удрал? Не хочешь разговаривать? Ну и лети!
Темнело. Холодный туман стелился по земле. Вдруг Кабачку почудилось, что вдалеке что-то светит. Он стал тревожно втягивать ноздрями.
— А правда ли, что меня нашли на стоянке цыган? — Кабачок устремился на свет. Свет оказался фонарём, и Кабачок загрустил. — Нет никаких цыган…
Вдруг из-за дерева выскочил взъерошенный пёс и, то припадая к земле, то подпрыгивая, стал истошно лаять. Ломая кусты, Кабачок бросился бежать. Пёс погнался было за ним, но остановился:
— А, ты лошадь! Я-то перепугался в темноте, вижу: на меня что-то огромное надвигается.
— Что за манеры?! Чуть испугался — сразу кидаться.
— Извини! Привычка.
Помолчали.
— А ты цыган не видел? — вдруг спросил Кабачок.
— Видел.
— Ну и какие они?
— Какие? — задумался пёс. — Такие высокие, голубоглазые, летают. Я одно время к ним прибился, но потом отстал…
— И что, хорошо с ними?
— Хорошо! Собак много…
— А ты знаешь такую песню, не знаю, как называется, цыганскую, сейчас я тебе спою. — И Кабачок спел.
— Конечно, знаю. Кто хоть раз побывал в цыганском таборе, тот знает эту песню. Только мотив немножко другой. И слова не совсем такие. Я тебе сейчас спою. — Пёс взглянул на молодой месяц и вдохновенно запел:
Светит месяц, ветер воет,
Собака греет бок у костра…
— Всё равно красиво, — сказал Кабачок. — Давай вместе споём!
И они запели. Каждый — своё. Лягушки из ближнего болота притихли, а потом подхватили целым оркестром…
— Мы с ног сбились, весь лес прочесали, а он тут горланит. — На опушку вышли конюхи. — Хватит гулять, пошли в конюшню! — и на Кабачка надели недоуздок.
— Эх! Такую песню испортили! — вздохнул Кабачок. Пёс некоторое время провожал его, приговаривая: «Не горюй, ещё споем как-нибудь!» Потом отстал, вильнув на прощание хвостом.
Давно наступила ночь, утихли шорохи, и только лягушки ещё долго распевали ганскую песню:
Ходят кони, светит месяц
В болоте — талая вода…
Бенгальские огни
в день весеннего полнолуния
Весь день у Сони было отвратительное настроение: уроки не делались, свитер кололся шерстью. В довершение всего нашлись бенгальские огни. Те самые, что куда-то исчезли перед самым Новым годом. И кому они теперь нужны, в апреле?
И когда мама позвала обедать, Сонино терпение лопнуло: «Да я вообще не хочу есть!» И тогда папа сказал: «Поезжай-ка на конюшню, развейся! — Папа не любит, когда дети капризничают. — Только недолго! Возьми часы и изволь вернуться в нормальном настроении!» «Вот и поеду!» — сердито думала Соня. «Свитер!» — крикнула мама. «Ненавижу этот дурацкий свитер!» — буркнула Соня и, сунув в карман бенгальские огни, уехала.
Метро, автобус. «Интересно, а Кабачок когда-нибудь видел бенгальские огни?» Вот уже показались берёзки, забор, крыша конюшни… «А уроки? — мелькнуло в Сониной голове. — Как-нибудь обойдётся!»
Кабачок, Руслан и Халва задумчиво смотрели вдаль. Соня встала рядом.
— Ты уже придумал желание? — спросил Кабачок.
— Нет пока, — отозвался Руслан.
— А у тебя готова речь? — Кабачок повернулся к Халве.
— Конечно, у меня готова речь! — сказала Халва.
— Вы о чём? — спросила Соня.
— Тайна! — сказал Кабачок.
— А лошади умеют хранить тайну! — добавила Халва.
— Вот у тебя есть тайна? — оживился Кабачок.
— У меня есть бенгальские огни…
— А тайна?
И Соне вдруг очень захотелось, чтобы у неё была ещё и тайна. Но, как назло, ничего в голову не приходило.
— Ну хотя бы секрет, — подбодрил её Кабачок и добавил: — Доверь мне, и увидишь, как я сохраню!
Все ждали.
— Я расскажу, если вы мне расскажете свою тайну! — придумала Соня.
— Придётся рассказать, — подумав, сказал Кабачок.
— Пусть первая говорит! — фыркнула Халва.
— Да ладно, — отозвался Руслан. — Велика важность! Рассказывайте.
— Сегодня нужно загадывать желание! — шёпотом сообщил Кабачок.
— Какое? — удивилась Соня.
— Какое-нибудь! И в полночь, думая об этом желании, надо выпить из волшебного источника. Тогда сбудется! Это можно сделать только один раз в году, в день лошадиного полнолуния, под созвездием Пегаса!
— Ух ты! — вырвалось у Сони. — У тебя сбывалось?
— Понимаешь, — смутился Кабачок. — Надо, чтобы желание было стоящим. И надо о нём думать, когда пьёшь. Это сложно, только начинаешь пить, как забываешь думать…
— Да и желания твои соломы объеденной не стоят, — добавил Руслан.
— А тебе бы только поесть да поспать! — обиделся Кабачок.
— Ну не всем же на крыше торчать, — вставила Халва.
— Вы просто ничего придумать не можете! — выкрикнул Кабачок.
— Это я-то?! — прищурился Руслан.
«Сейчас подерутся», — подумала Соня и поспешила сказать:
— Тогда я с вами!
— При чём тут ты?! — возмутилась Халва. Но Соня была настроена решительно.
— Главное — договориться с родителями… — размышляла она. — Кстати, а как на это смотрят конюхи?
— Не знаю, — признался Кабачок. — Обычно мы их запираем и уходим.
— Как это?
— На ключ! Знаешь, это каждый раз такая проблема — копытом повернуть ключ! Поможешь?
— Должна же от тебя быть какая-то польза. — Халве всё ещё не нравилось Сонино участие в лошадиной тайне.
— Могу, — неуверенно согласилась Соня.
— А когда закроешь — посидишь, посторожишь, — добавил Руслан.
— Нет! Если я в этом участвую, то вы меня берёте с собой! — потребовала Соня.
— Вообще-то об этом никто не знает! — спохватился Кабачок.
— Конечно! Я ничего не знаю! — заверила Соня и отправилась звонить родителям.
— А твоя тайна? — крикнула Халва.
— Я вам потом покажу, как горят бенгальские огни!
— Эй! — растерялся Кабачок. — При чём здесь огни?
— Я говорила, пусть первая скажет! — сказала Халва. А Руслан захохотал:
— Надула!
— Ничего смешного не вижу! — фыркнула Халва.
Сложнее всего было Соне убедить родителей, что ей необходимо остаться в конюшне на ночь. Мама с папой по очереди спрашивали «Зачем?» А Соня отвечала: «Нужно». В конце концов родители сказали: «Делай что хочешь». А папа успел добавить, что сегодня он совершенно не настроен снимать лошадь с крыши.
— Договорились! — обрадовалась Соня.
Никогда ещё ночь не наступала так медленно. Кабачок дулся.
— Кабачок, — позвала Соня, — не обижайся. Мой секрет в том, что у меня нет секрета. Честное слово. — Кабачок не отвечал. — Зато у меня есть бенгальские огни.
— Это что такое?
— Пойдём, покажу!
— Не хочу…
