Антология - Новые сказки. Том 1
– Не балуюсь я, – мальчишка обиженно надул губы и шмыгнул носом, – а втихаря скрываюсь за стенами мужского монастыря. Вы так быстро вышли из обители, что я не успел материализоваться за вашими стенами, – добавил парнишка, – а тактично проходить сквозь стены и ненавязчиво спускаться с небес я пока не умею, я начинающий волшебник.
– «Отец мой», нужно добавлять «отец мой», – поправил монах начинающего волшебника. – А почему, сын мой, тебе нужно непременно материализоваться за нашими стенами втихаря? Чем тебя не устраивает, например, погожий летний воскресный день с 8:00 до 12:00 для материализации через открытые ворота?
– Видите ли («отец мой», – поправил монах), до воскресенья ждать целых два дня, к тому же – а вдруг вы меня не захотите спрятать, когда узнаете мою жуткую историю.
– Давай, сын мой, я попробую бесстрашно выслушать твою жуткую историю и решить вопрос о возможности твоего проживания, скажем, несколько иным, богоугодным способом.
Отец Шапочка подобрал чёрную рясу, сел на траву и похлопал ладонью по табуретке, приглашая начинающего волшебника устроиться рядом и начать рассказ.
– Давным-давно, когда небо было прозрачным, звонким, блестящим и чистым, как вымытая стеклянная банка из-под варенья, жил-был я, Сахарных Дел Мастер. Глаза у меня, как вы заметили («отец мой», – поправил монах), карамельного цвета, а волосы и брови пушатся и белеют сахарной ватой, то ли я рано поседел от забот, то ли родился белоснежным – об этом знают лишь мой отец Утренний Туман, мама Родниковая Вода, дедушка Тростник да бабушка Свёкла. Родные, как только поняли, что я необычный ребёнок, стали приучать меня потихоньку к волшебству в домашних условиях полей и лесов. Волшебников в моём роду не было, поэтому приучали, как умели: напускали туману, журчали волшебные сказки, шумели на ухо народные песни, кормили вкусными и полезными салатами. Из волшебных сказок я нахватался заклинаний, стал исчезать и неожиданно появляться из тумана, усыплял бдительность песнопениями, но вместо готовки полезных салатов, я научился вытряхивать из облаков сахар. Только никак не мог придумать, что с этим облачным сахаром делать, ну… после того как объелся сахарной ватой…
* * *– Найди и приведи ко мне вора, немедленно! – голос Стеклянной Колдуньи сорвался на визг, единственный стеклянный глаз блеснул в полумраке красным. – Я заточу его в самую маленькую банку, замотаю её горлышко самой плотной и грязной тряпкой, уберу банку в погреб, чтобы противный мальчишка сидел, мучился, упираясь локтями и коленками в стекло, и задыхался.
Ос Демосфен слегка поморщился, он не признавал грубого и долгого насилия, ему больше нравился мягкий и быстрый осиный яд, но его недовольство осталось незамеченным, осиные размеры не позволяли наглядно и вразумительно передать тонкость эмоций.
– При всём уваззении, Ваше Стеклейшество, смею ззаметить, что если разздобыть мальчишку и даже ззамучить его до обморочного состояния, то ззадание привести или, скорее, принести тридцатикилограммового вора мне не по силам.
– Молчать! Тоже в банку захотел, дармоед? Собери и организуй подданных, или твой авторитет в родовом гнезде опустился ниже плинтуса?
Ос Демосфен страдальчески закатал усики в трубочки, что тоже получилось скорее тайно, чем явно. Действительно, авторитет Демосфена сильно пошатнулся, когда его с позором выгнали из родного гнезда за связь с преступной группировкой «Духи преисподней» под предводительством разбойника по кличке Череп.
* * *Череп пригладил крылом три ярких чужих пера на лысой макушке и, слегка наклонив голову, старательно прислушивался к тихому осиному жужжанию:
– Ну-ка повтори, какое вознаграждение обещала Стеклянка за поимку Сахарника? Что же такого мог украсть мальчишка, чтобы Колдунья не побоялась обратиться с просьбой к самому Черепу?
– О! Это ззудкий секрет, Череп! Зздесь Стеклянка нема, как ззапечатанная сургучом бутылка.
Предводителя «Духов», Большого Грифа, наградили кличкой Череп не за лысую голову, не за пристрастия в еде к падали, и даже не потому, что на левом крыле гриф выщипал себе татуировку в виде человеческого черепа, пронзённого стрелой в пустую глазницу, а за то, что Большой Гриф приходился любимым племянником Верховному королю Ахура-мазду I, который не первое и не последнее столетие обещал племяннику на День рождения подарить гибель всего человечества. Гибель человечества вечно откладывалась до следующего Дня рождения, поэтому Большой Гриф в ожидании конца света, обеспечивая себе скромное пропитание, сколотил банду из вечно мающихся духов преисподней, в состав которой, помимо преисподних и самого Большого Грифа, влетели Ясновидец Дурного ворон по кличке Авгур и Повелитель страны Ос по кличке Демосфен. Генеральным секретарём летучей банды считался Авгур, тайным сыщиком и вершителем судеб был назначен Демосфен, а Черепу приходилось осуществлять общее руководство разделки добычи. Таким образом, «Духи» в свободное от индивидуального предпринимательства время: маяты по преисподней, дурного ясновидения, незаконного воровства мёда и сезонной уборки падали – коллективно подрабатывали наёмными, безжалостными и хладнокровными убийцами.
* * *– Как видите («отец мой» – поправил Отец Шапочка), у меня совсем незавидная участь,
– Сахарник решительно отложил недоеденную головку сыра и буханку хлеба, которую он окунал в миску с оливковым маслом, и смиренно опустил голову. – Мне бы не хотелось навлечь беду на ваш монастырь. Не скажу за всех «Духов преисподней», но Череп, Повелитель страны Ос и Авгур способны в любую минуту перелететь через любую, даже самую неприступную, даже монастырскую стену. Правда, я так много наслышан о надёжности вашего монастырского погреба, куда не может залететь даже муха…
– Так что же ты украл у Стеклянной Колдуньи, сын мой, что на твои поиски отправлена целая эскадрилья из преисподней? Да ты ешь, ешь, не отвлекайся, сладких блюд, кроме ягод и фруктов, у нас не припасено, но не сахаром же единым питаться? Это очень вредно для здоровья отрока твоего возраста, вон какой худенький, кожа да кости, ещё немного – и сам бестелесным духом станешь, – гостеприимный Отец Булочка, отличавшийся необозримой широтой души и талии, пододвинул к мальчику огромное блюдо с персиками, черешней, виноградом и белым инжиром.
Сахарник уже три часа завтракал, обедал и ужинал за круглым столом в трапезной, а семь бессмертных монахов внимательно его слушали, но, казалось, их больше беспокоило отсутствие аппетита у мальчика, чем его «жуткая история». Время неспешно текло в напольных песочных часах трапезной, через открытую дверь слышно было, как о чём-то своём, важном, шуршали в стеклянных витринах парадные одеяния усопших королей и архиепископов, дальше по коридору в библиотеке дремали старые церковные книги, безучастные свидетели самых невероятных событий, и только оливковые деревья обеспокоенно качали ветвями, заглядывая в монастырские окна. Голос мальчика становился всё тише, всё спокойнее, всё размереннее, как вдруг после вопроса Отца Булочки и так не слишком розовощёкий Сахарник побелел, рванул на себя блюдо с фруктами и стал их запихивать в рот без разбора, давясь косточками.
* * *– Я знаю, отцы мои, мне нельзя находится в монастыре, особенно в мужском, но если вы нас прогоните, а Сахарник обязательно уйдёт вместе со мной, то за пределами неуязвимого монастыря нас ожидает верная гибель или, что хуже, вечное заточение, – маленькая девочка стояла посредине стола и смотрела на монахов. Величиной она была с ладошку пятилетнего ребёнка, и если бы не маленький рост и не прозрачные крылья за спиной, то монахи никогда бы не догадались, что перед ними фея. Когда она вылетела из капюшона Сахарника, монахи ахнули от неожиданности, неусидчивый Отец Пуговка, вечно сидевший на самом краешке от безмерной скромности и ужасной стеснительности, даже попадал несколько раз со скамьи, но остальным монахам удалось сохранить самообладание. Грязное, серое платье феи, потерявшее первоначальный цвет, было изодрано и заштопано толстыми, грубыми нитками, на разбитых коленках запеклась кровь, тёмно-каштановые волосы на голове превратились в колтун, наскоро собранный в пучок чёрной хозяйственной резинкой. Первым пришёл в себя Отец Апостол, он нахмурился, достал чистый носовой платок и протянул неразумной прихожанке, точнее прилетайке, укрыть голые плечи и коленки.
* * *– Дети думают, что монастырь неуязвим, пусть верят, на то они и дети малые, но монахи знают, что это не так. Сегодня вода и огонь, земля и ветер служат добру, а завтра так же охотно подчинятся силам зла. Сколько монастырей стёрто с лица земли, сколько церквей разрушено и осквернено. Бессмертные монахи прячут в повозках с трудом спасённые реликвии и отправляются в долгий путь искать убежище, но и бессмертных мучает жажда, голод, холод, они страдают от ран и болезней, с каждым шагом слабея, теряют рассудок, сознание. Безумные, полуживые, истощённые бессмертные – вечные служители и хранители веры, не обрести вам ни в земле, ни на небе покоя. Лежите вы на дне морей и океанов, зарытые глубоко в пустынях, замурованные в толщи льда, и ни одна живая душа…
