Иван Ваненко - Тысяча и одна минута. Том 3
«В этом пожалуй я не постою; намедни я зарезал теленка, возьми пока хоть половину, а там что понадобится еще добудем.»
– Ладно, ладно, посмотрим… У тебя нет ли кого родных на примете близко воеводы?
«Есть старушка-тетка Медведка; да признаться по совести, я у нее давно не был; намедни в день её рождения поклониться не пришел; чай старая серчает…»
– Глуп, серка, глуп! не хорошо старых родных забывать!.. Делать однако нечего, надо поправить непорченое. Сходи-ко ты завтра к ней, да смотри пойди на тощак, денек попостись, что бы брюхо было тонко и пусто, что бы и с виду было заметно, что мало ел; а лапу не забудь лыком перевязать; войдешь, прихрамывай, скажи свихнул и болен-мол был; авось сжалится. Ступай теперь; об остальном я похлопочу.
«Спасибо, кумушка дорогая, покорно благодарствую за добрый совет.»
– Не за что, покуда еще дело не начато. Не забудь полтеленка принесть, надо кой кому посволочь, да видно и своего придется добавить… Ну, поди теперь; будешь во времини, нас вспомяни!
2. Медведка, Уськина тетка
Сделал Усько Волк, по совету Лисы Бобровны; прикинулся хворым-немощным, пришел к своей тетке Медведке; та было его тазать, гонять – такой, сякой, непочтительный!.. Уська понурил голову, ни слова; только охает.
Устала Медведка, наговорилась досыта.. – Ну, на первый раз Бог простит; вперед того не делай. А где это, повеса, изволил себе лапу-то вывихнуть?
«Да голод не тетка, тетушка: пошел я себе на обед ягненка из стада поймать, кажись чтож бы, их в стаде много, а и тут какой-то пастух-ахаверник, пожадничал, пустил в меня палкою.»
– Поди ты какое дело!.. Да и ты какой озарник, ты бы его честью попросил, а то словно на разбой кидаешься.
«Честью? у людей-то просить?.. Да у него посмотри-ко какие два пса здоровенные, подойди-ко поближе попросить смирно да честно, так не честью выпроводят.»
– Ну-им приискал бы какое местишко-должность и ел бы кусок без укора, без опаски.
Уська заюлил хвостом от радости.
«Да вот я, тетушка-медведушка, слышал, родимая, что таковое место в виду у нашего воеводы, да будет он сытен и долголетен, имеется… да где мне… я робок, не смел… Вот кабы ты, милостивая, ради меня бедного поговорила… он для тебя чего не сделает!»
– Хорошо, хорошо, сказала тетка-медведка, пожалуй, для меня это ничего не стоит; приди ко мне после завтра, я поговорю о тебе.
рассказала медведка своему зятю-воеводе Мишке мохноногому и попросила пристроить Уську серого. Приказал Мишка мохноногой по законному порядку доставить аттестаты, где прежде Усько находился, чем занимался, какого он поведения и также обращик его почерка.
Составила Лиса Бобровна челобитную от имени Уськи и прописала: что, по слабости здоровья, он, Усько, по сие время в службе нигде не числился, а потому у него аттестатов неимеется; что же касается до его почерка, то пишет он, Уська серый Волк, по-скорописному; и потому письмо свое не приставил, что, де-скать, мелкое письмо вредно для зрения, и боится он, чтобы не потерпели от того ясные очи воево* ды, которые нужны для блага всего общества звериного, видеть ему ясно и чинить праведный суд и расправу…
Воеводе мохноногому такая заботливость пришла по сердцу; а тетка медведка уладила остальное.
3. Уську в службу зачислили
Приняли нашего Уську серого; посадили в совет за концем стола, дали ему четырех писак под начало; работают они на него сердечные ночь и день, а он только сидит да подчеркивает: с подлинным верно; или: скрепил такой-то серый Волк Усько! И живет себе наш Волк во всяком продовольствии, не тужит, не горюет; отростил себе морду, больше чем брюхо у него прежде было, а брюху его теперь и меры нет.
Но не все коту масляница, не все для юрки жареные курки; придется же когда нибудь и корочку хлебца пожустрить за лакомство…
Как-то воевода Мишка мохноногий был на пиру у посадского, у Тура Пегого и покушал немного побольше обыкновенного; захворал наш воевода лихой болестью; назвал докторов, лекарей, подлекарей и разумных фершелов… а в те времена только назови этого народа, не дадут долго маяться, зараз выгонят всю болезнь и с духом из тела вон, ляжешь на покой в землянку. Наехали лекаря, дохтора, обдараторы… Крот прозорливый ничего и сквозь очков не видит порядочно, а говорит, что он славный обдиратор: где-то видишь бельмо что слюду с обоих глаз содрал, об чем и печатный лист крахмаленой бумаги показывал; другой козел – бодун, бородища, что помело, расталкивает рогами всех, кричит: «меня по старшинству должно почесть, пустите вперед, я помогу!»
Дали козлу-бодуну дорогу; пришел он, осмотрел больного и взбеленился:
«Кто без меня смел кровь пустить?.. Ах вы коновалы! что вы? уморить что ль хотите?.. сей-час перевязать лапу! Тут надо давать лекарства сильно-действующие и сильно противу-действующие!..» Закатил он больному огромный ковш слабительного, да такой же крепительного…. и на другой же день все, как рукой сняло: лежит, хоть сей-час на погост тащи, что жалостливые-сердобольные, поплакав горькими слезами и сделали. «Вот и сказал козел-бодун, «вот, я говорил ненадобно кровь метать!» Нет, кричал Крот прозорливый, не приняли моего предложения, от того больной и умер, ему бы должно непременно всю нечистоту из брюха вырезать: разве не видели, что у него желудок засорился!
Воеводу Мишку мохноногого похоронили порядком, как водится; а на его место поступил Мишка второй, Таптыга; и этот воевода Таптыга был иного характеру, не смотрел сквозь пальцев на своих подчиненных; а принялся посвойски кой за кого…
Первая Лиса Бобровна почуяла, что Мишка Таптыга второй, а не Мишка первый мохноногий… проведал воевода Таптига, что она мягко спит на перине из перьев куриных, на подушках из пуха гусиного; а кажется нигде не служит, жалованья не имеет, поместьев нет… приказано Лисе Бобровне явиться в суд и отлипортовать, но какому резонту она живет так роскошно?..
Вместо ответа, Лиса Бобровна поджала хвост, собрала что имела своего, да и задала тягу в соседний лес.
4. Уська за взятки в беду попал
Через несколько времени после того донесли недобрые на Уську серого, будто в его берлоге частенько слышно: то жалобно овца проблеет, то поросенок провизжит, то ржет жеребенок; а уж верно эти зверки ходят к нему не пир пировать…
– Приказал воевода Таптыга осмотреть тихонько ночью Уськино логовище.
Приказано, сделано. Многие грызли зубы на Уськино место, нагрянули в одну ночь врасплох; думают, он покоится, глядь, а он, сердечный, сидит-себе трудится: бараньи косточки обгладывает.
– Ах ты серый негодяй! закричали сыщики. Так то ты поживаешь?… ладно, любезный! пойдем-ко к воеводе!
Ухватили Уську два дюжие медведя, волокут… Взмолился серый: «голубчики-родные, невыдайте!.. что вам угодно, все берите, только не выдайте; не губите моей бедной головушки!»
– Ну, разбойник, показывай все, что у тебя есть, без утайки!
Повел Усько серый волк своих гостей незваных в клодовую; и надушено там у него десять овец, три козла, несколько поросят, зайцев и прочего мелкого зверья…
Посмотрели сыщики друг на друга… жалко им стало Уську серого: за что его совсем погубить, говорят они, если открыть всю правду, ведь его на первой осине повесят!.. Посоветовавшись между собой, они сказали серому; ну, мы как нибудь это дело поправим, только смотри, чтобы здесь к завтрому все было чисто: перетаскай хоть к нам твою улику, а сам подавай в отставку, чтобы еще плоше не вышло.
Сделал Волк серый по их совету и приказанию, перетаскал в эту ночь свою добычу к сыщикам-милостивцам; сам явился на другой день к воеводе с бумагами, просит его отставить от службы: Усько притворился, что будто обижен несправедливым подозрением! Воевода спрашивает, что оказалось при следствии?
Приходят сыщики, отвечают, что ничего де-скать такого особенного не заметили; а видели в его логовище лежат в одном углу рога да копыты, в другом шкура баранья; только-де и было всего поличного.
Собрал воевода совет, что он присудит сделать над серым Уською за его дела, про которые все рассказывают, и которые видны из найденного наличного, то есть шкуры бараньей и прочих звериных принадлежностей!.. Но, как судьи-советники, были теже разыщики, или их родственники, то и объявили они свое мнение воеводе Таптыге, с прежним схожее: «что, так как истцев живых с доносами на Полка не явилось, и никто не может сказать, чтобы он кого нибудь или притеснил, или содрал с кого шкуру последнюю; а что нашли у него Уськи рога да колыты, то он показывает на это достаточные причины, что он-де Усько серый Волк охотник до редкостей, и те рога и копыта были зверей неведомых-допотоппых, и шкура баранья из какого-то заморского города Колхиды, там она была под великим охранением, а он ее достал ради редкости и хотел набить чучелу и поднесть в дар воеводе. Итак его по виду хотя и можно почитать виноватым, а явных улик нет, то мы и находим достаточным: выключить его из службы без аттестата и оставить в сильном подозрении!..» Присуждено, исполнено и объявлено; и стал опять Усько серый волк ни-то-ни-се; а может еще хуже чем ни-то-ни-се стал он просто подьячий, из службы выгнанный.
