Даниил Перельман - ДРЕВНЕЕ ЗЕРКАЛО
Творящий Благо сказал:
– У меня есть большое дерево, которое называется Вонючий ясень. Его ствол распух от наростов и не поддается работе с отвесом. Его ветви такие изогнутые и скрюченные, что не поддаются работе с циркулем и наугольником. Стоит у дороги, а плотники на него не смотрят. Так и ваши слова велики, но бесполезны, никто их не принимает.
– Не замечали ли вы, – ответил Чжуанцзы, – как, прижавшись к земле, лежит в засаде лиса или дикая кошка и подстерегает беззаботную жертву? Но, прыгая то на восток, то на запад, то вверх, то вниз, сами они попадают в ловушки, умирают в сетях. А вот як велик, словно обложившая небо туча, но при огромной силе ему не схватить и мыши. Вас заботит, что большое дерево не приносит пользы? Но зачем так печалиться? Почему бы не пересадить его в бесплодную местность, в широкую степь? Почему бы не блуждать около него в недеянии? Почему бы не спать под ним при странствиях в беспредельном? Дерево не погибнет раньше времени от топора или секиры; не принося никому пользы, не принесет и вреда.
Глава вторая
О РАВЕНСТВЕ ВЕЩЕЙ
Владеющий Своими Чувствами из Южного предместья{44} сидел, облокотясь о стол, отрешась от всего, смотрел вверх и тихо дышал, словно отсутствовал. Странник Красоты Совершенной{45}, стоявший в ожидании перед ним, спросил:
– Как же так? Неужели верно, что телом можно уподобиться сухому дереву, а сердцем – угасшему пеплу? Ведь тот, кто сидит, облокотясь о стол, сейчас уже не тот, который сидел, облокотясь о стол, ранее?!
– Как хорошо ты спросил, Странник! – сказал Владеющий Своими Чувствами. – Понял ли ты, что сегодня я отрешился от самого себя? Когда ты услышал свирель человека, не знал еще, что такое свирель земли; когда услышишь свирель земли, еще не будешь знать, что такое свирель Вселенной.
– Дозвольте спросить, как это узнать? – продолжал Странник.
– Вздохнет земля, и говорят, что подул ветер. Сейчас он стих. А заиграет – яростно завоет сквозь тьму земных отверстий. Разве тебе не случалось слышать подобные голоса? Ущелья гор, массивы лесов, ямы от вывороченных с корнями деревьев-гигантов в сто обхватов подобны носу, рту, ушам; подобны перекладинам… подобны то стремительному потоку, то стоячей воде. Одни бурлят, как поток, другие – свистят, как стрела, у одних – шумный выдох, у других – тихий вдох, голоса высокие, низкие, звуки протяжные, отрывистые. Одни запевают, другие подхватывают. Прохладный ветерок – малый хор, а вихрь – хор огромный. Утихнет буйный ветер, и все отверстия опустеют. Разве не слышал последних вздохов затихающего ветра?
– Свирель земли создается всеми ее отверстиями, как свирель человека – дырочками в бамбуке. Осмелюсь ли спросить, что такое свирель Вселенной? – сказал Странник.
– В ней звучит тьма ладов и каждый сам по себе, – ответил Владеющий Своими Чувствами. – Все вещи звучат сами по себе, разве кто-нибудь на них воздействует?! […]
Глава четвертая
СРЕДИ ЛЮДЕЙ
…Плотник Кремень направлялся в Ци и на повороте дороги у алтаря Земли увидел Дуб в сотню обхватов, такой огромный, что за ним могли укрыться много тысяч быков (целый бык), высотою же с гору. В восьмидесяти локтях от земли возвышалась его крона с десятком таких толстых ветвей, что каждой хватило бы на лодку. Зеваки [толпились], точно на ярмарке. А плотник, не останавливаясь и не оборачиваясь, прошел мимо дерева.
Ученики, вдоволь насмотревшись на Дуб, догнали Плотника и спросили:
– Почему вы, преждерожденный{46}, прошли мимо не останавливаясь и не захотели даже взглянуть? Нам еще не приходилось видеть такого прекрасного материала с тех пор, как мы с топором и секирой последовали за вами, учитель.
– Довольно! Замолчите! – ответил Плотник. – От него нет проку. Лодка, сделанная из него, потонет; гроб или саркофаг – быстро сгниют, посуда – расколется. Сделаешь ворота или двери – из них будет сочиться сок, колонну источат черви. Это дерево не строевое, ни на что не годное, оттого и живет долго.
Когда Плотник Кремень вернулся домой, во сне ему привиделся Дуб у алтаря.
– С какими деревьями ты хочешь меня сравнить? – спросил Дуб. – С теми, что идут на украшения? Или с плодоносящими? Вот боярышник и груша, апельсиновое дерево и памела. Как только плоды созреют, их собирают, а собирая, оскорбляют: большие ветви ломают, маленькие – обрывают. Из-за того, что полезны, они страдают всю жизнь и гибнут преждевременно, не прожив отведенного природой срока. Это происходит со всеми, с тех пор как появился обычай сбивать плоды. Вот почему я давно уже стремился стать бесполезным, чуть не погиб, но теперь добился своего – и это принесло мне огромную пользу! Разве вырос бы я таким высоким, если бы мог для чего-нибудь пригодиться? К тому же мы оба – и ты, и я – вещи. Разве может одна вещь судите о другой? Не тебе, смертному, бесполезному человеку, понять бесполезное дерево!
Очнувшись, Плотник Кремень стал толковать свой сон, а ученики спросили:
– Если Дуб у алтаря стремился не приносить пользы, почему же он вырос у алтаря?
– Не болтайте! Замолчите! – ответил Плотник. – Он вырос там затем, чтобы невежды его не оскорбляли. Разве не срубили бы его, не будь здесь алтаря Земли? И все же он живет так долго по другой причине, чем все остальные. Не отдалимся ли мы от истины, меряя его обычной меркой?
…Подбородок Урода Шу касался пупка, плечи возвышались над макушкой, пучок волос на затылке торчал прямо в небеса. Внутренности теснились в верхней части тела, бедренные кости походили на ребра. Склоняясь над иглой или стиркой, он зарабатывал достаточно, чтобы набить себе брюхо; провеивая и очищая зерно, мог прокормить десять человек.
Когда призывали воинов, среди них без опаски толкался этот калека. Когда объявляли общую повинность, его, всегда больного, не назначали на работы. Когда же производилась раздача немощным, он получал три чжуна зерна и десять вязанок хвороста. Если способен прокормиться и дожить до предельного срока тот, у кого искалечено тело, то тем паче тот, у кого искалечена добродетель.
Глава пятая
ЗНАК ПОЛНОТЫ СВОЙСТВ
…Луский царь Айгун спросил Конфуция:
– Что за человек безобразный вэец{47}, которого звали Жалкий Горбун То? Мужчины, которым приходилось вместе с ним жить, так к нему привязывались, что не могли от него уйти. Увидя его, девушки просили родителей: «Лучше отдайте ему в наложницы, чем другому в жены!» Их не пугало, что наложниц у него было больше десятка. Никто не слыхал, чтобы он запевал – всегда лишь вторил{48}. Он не стоял на престоле, не мог спасать от смерти; не получал жалованья, не мог насыщать голодных; своим же безобразием пугал всю Поднебесную. Он лишь вторил, никогда не запевая, слава о нем не выходила за пределы округи, и все же к нему стремились мужчины и женщины – он был, наверное, выдающимся человеком! Я, единственный{49}, призвал его и увидел, что безобразием он воистину пугал всю Поднебесную. Но не прожил он у меня, единственного, и одной луны, а я, единственный, уже привязался к нему. Не прошло и года, как я стал ему доверять. В царстве не было тогда ведающего закланием скота{50}, и я, единственный, хотел назначить его, а он опечалился. Позже согласился, но с такими колебаниями, словно отказывался.
Мне, единственному, стало досадно, но в конце концов я ему вручил должность. Вскоре, однако, он покинул меня и ушел. Я, единственный, горевал, точно об умершем, как будто никто другой не мог разделить со мной радости власти.
– Однажды, – начал Конфуций{51}, – когда я, Цю, ходил послом в Чу, я заметил поросят, которые сосали свою уже мертвую мать. Но вскоре они взглянули на нее, бросили сосать и убежали, ибо не увидели в ней себя, не нашли своего подобия. В своей матери они любили не тело, а двигавшую им жизнь. Погребая погибшего в бою, его провожают без опахала из перьев [ибо для таких знаков отличия] нет оснований, как [нет смысла] заботиться о туфлях тому, кому отрубили ногу в наказание. Никто в свите Сына Неба не срезает ногтей, не прокалывает себе ушей. Новобрачный не выходит из дома, свободен от службы. Этого достаточно для них, сохранивших в целости свое тело, тем более же для тех, кто сохранил в целости добродетель! Обратимся же ныне к Жалкому Горбуну То. Ничего не говорил, а снискал доверие; не имел заслуг, а пользовался общей любовью; ему вручали власть и боялись лишь его отказа. Он должен был быть человеком целостных способностей, добродетель которого не проявлялась во [внешней] форме{52}…
Айгун сказал:
– Раньше я считал высшим пониманием (долга) то, что, стоя лицом к югу{53}, правлю Поднебесной, храню в народе порядок и печалюсь о смерти людей. Ныне же я услышал о настоящем человеке{54} и боюсь, что подобным совершенством не обладаю: легковесно отношусь к самому себе и веду к гибели царство. Мы с Конфуцием не царь и слуга – мы с ним друзья по добродетели…
