Игорь Жуков - Волшебник и сын, или Триумф беспечного школяра
— Правда?!
— Правда-правда!.. Я очень… А у меня тоже есть для тебя подарок. Папа!
— Что, сынок?! — встрепенулся растроганный отец.
— То самое, папа!
В это время под потолком опять прошмыгнула гигантская Краковская Колбаса, но на нее никто не обратил внимания, потому что в кабинете происходило то, что начитанный Фафик назвал бы «воспитание чувств». А когда это воспитание чувств происходит, становится совсем не до колбасы. Даже такой гигантской.
— А-а! Да здравствуют отцы и дети! — Кукарямбов-старший буквально исчез с места, где он стоял, и возник возле морской двери.
— Осторожно!!! — крикнул полковник Линк.
Но волшебник распахнул дверь, изобразил руками в воздухе нечто вроде двух восьмерок и гулко произнес:
— ТУЛУ́ЗА — АРКЕБУ́ЗА!
Глава 16,
В КОТОРОЙ ПОЮТ РЫБЫ, А ОТЛИЧНИЦА ПОЛУЧАЕТ САМЫЙ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ ПОДАРОК В СВОЕЙ ЖИЗНИ
Шума волн и крика чаек теперь слышно не было. Вокруг вообще стало тихо-тихо.
Медуза заплыла в кабинет прямо по воздуху в полной тишине — большая и полупрозрачная, как привидение. Вслед за Медузой в воздухе появились рыбы, морские коньки и морские звезды. Морские коньки и морские звезды очень украсили комнату, а рыбы запели.
ПЕСНЯ РЫБ ПРО МЕДУЗУМедуза про море
Стихи сочиняет.
Но только об этом
Никто не узнает.
Ни рук у нее,
Чтобы взять, записать.
Ни рта у нее,
Чтобы вслух прочитать.
Сама для себя
Сочиняет Медуза.
Печальна ее
Молчаливая муза.
Из-за морской двери раздались рыдания, а потом удаляющийся голос Зайца Уильяма Кидда завопил:
— Ой, не могу-у! Душераздирающая история, клянусь моим одиночеством!.. Прямо в монахи уйти хочется!.. Впрочем, я на моем чертовом острове и так хуже монаха-отшельника!..
Но никто не обратил на эти вопли внимания — все смотрели только на Медузу.
Медуза чуть колыхалась под люстрой в виде деревянного колеса со вставленными в обод электрическими свечами. Свечи в люстре вдруг замерцали зеленоватым светом, и по чешуе рыб заскользили блики.
— Знаешь, я хотел подарить тебе Медузу в банке… — сказал юный Алексей Отличнице. — На мой праздник…
Полковник Линк встрепенулся и тут же достал из своей верной шляпы трехлитровую банку.
— Что вы! — почти прошептала девочка. — Разве ее можно в банку?! Она же поэт!..
— Нельзя… — согласился сын волшебника. — Жалко ее как-то… Прости, я тебя обманул.
— Ерунда! Я такая глупая, что мне часто обман лучше правды.
— Папа! Пожалуйста, отпусти Медузу!
— Весь в меня!.. — вздохнул Семен Семенович и отмахнулся от назойливого морского конька. — Конечно, отпущу.
— Я так и знал! — вздохнул полковник Линк и убрал банку обратно в шляпу. — Прикончит меня эта семейка!.. Пойду лучше на кухню, помогу Песику Фафику.
Дядя быстро вышел из кабинета, а отец опять изобразил руками нечто вроде двух восьмерок и гулко произнес:
— АРКЕБУ́ЗА-ТУЛУ́ЗА!
Рыбы, коньки и звезды тут же скрылись в морской дали. Медуза чуть-чуть задержалась, как будто ей не хотелось уплывать, как будто она что-то хотела сказать, но тоже скрылась.
Кукарямбов-старший медленно и плавно, словно подражая колыханию Медузы, закрыл за ней дверь.
— Это был самый замечательный подарок в моей жизни! — сказала Отличница.
— А правда, что когда-то тебя звали Луна? — спросил сын волшебника.
— Правда… И сейчас иногда зовут.
— А можно я тоже иногда буду называть тебя Луной?
Луна кивнула.
Тут со стороны кухни раздался выстрел, и все вздрогнули.
Но это было еще не всё, потому что тут же со стороны кухни раздался настоящий взрыв.
Деревянная лошадка встала на дыбы, глобус слетел со стола и запрыгал по полу, как мячик, с потолка посыпалась штукатурка.
Все упали на пол.
Глава 17,
В КОТОРОЙ ОКАЗЫВАЕТСЯ, ЧТО ПОЛКОВНИК ЛИНК ДОПУСТИЛ РОКОВУЮ ОШИБКУ, А ПЕСИК ФАФИК ЗАПЕЛ ЛАЗАРЯ
Когда все упали на пол, над буфетом опять быстро проползла огромная Краковская Колбаса. За ней в кабинет опять ворвался бульварный куплетист Кокоша Шляпкин с ружьем и полупустым патронташем.
— Не уйдешь, колбасное отродье!.. — тяжело дыша, то ли кряхтел, то ли вопил старичок. — Внук мой, я поздравляю тебя с Триумфом Беспечного Школяра! На закате моих дней я эту Колбасу проклятую достану и тебе подарю!!!
С этими словами Кокоша опять убежал из кабинета, а на пороге появились, поддерживая друг друга, как герои на памятнике, Песик Фафик и полковник Линк — оба чумазые, оборванные и с волосами дыбом.
Их заметили не сразу.
— У папы, не иначе, как пушка где-то припрятана!.. — сказал Семен Семенович, прочищая уши и стряхивая с волос штукатурку. — Господи! Что с вами?! Вы ранены?!
— Еда!.. Еда опять взорвалась! — чуть слышно проскулил Песик Фафик и упал на ковер, как человек.
А полковник выплюнул изо рта чайное ситечко, прокашлялся и рассказал вот что.
Песик Фафик на кухне у плиты управлялся ловко, но все же недостаточно быстро. Так, по крайней мере, показалось полковнику, и он решил слегка поколдовать, чтобы еда сама моментально приготовилась. Линк приосанился и начал изящным движением руки выводить в воздухе тройку — знак скатерти-самобранки…
Но тут через кухню прошмыгнула Краковская Колбаса, а за ней промчался неугомонный преследователь Кокоша Шляпкин и пальнул из двухстволки прямо у полковника над ухом. Полковник вздрогнул, и вместо тройки его рука вывела в воздухе двойку.
А двойка, как известно всем мало-мальски опытным волшебникам, — это знак взрыва.
— Ка-ак пальнет!.. Кхе-кхе!.. Ка-ак пальнет!.. — повторял бывший шеф полиции Бронсонии. — Прикончит меня эта семейка!..
Он рухнул на лошадку-качалку, но не качался, а всем телом повис на ней в своем пострадавшем виде и растерзанном сюртуке. Но надо сказать, что шляпа полковника осталась совершенно цела и никуда с его головы не делась.
Волшебник, сын и девочка Луна суетились вокруг Песика Фафика — дули на него и размахивали над ним руками, как веером.
— Слава Богу, Вы целы, дружище! — наконец сказал Семен Семенович и уселся на ковер рядом с Фафиком.
— Вы находите? — пропищал лежащий на спине с закрытыми глазами Песик. — Я, право, не нахожу! Много ли надо такой маленькой беззащитной собаке? Пусть даже и начитанной… Семен Семеныч, об одном вас прошу: если что, передайте, пожалуйста, Жучке Майонезовой — гримерше из собачьего театра «Дер Хунд», что я любил ее… На закате моих дней клянусь моим одиночеством… Это — воля умирающего…
С этими словами Фафик хотел сложить лапы на груди, как покойник, но Семен Семенович удержал его:
— Я думаю, что вы сами ей это скажете, дружище. Перестаньте петь Ла́заря — я же говорю: вы целы!
— Какого еще Лазаря? — открыл глаза Фафик. — Не знаю я никакого Лазаря!
— Еще бы вы Лазаря знали! «Запел Лазаря» говорят о тех, кто совсем упал духом и думает, что все так плохо, что хуже и быть не может. Лазарь — это такой мертвец из Евангелия. И то он ожил и вышел вон.
— Ну, надо же! Это по-научному, значит! — приподнялся Фафик. — Надо запомнить! Запел Ла-за-ря…
— Запоешь тут, когда последняя еда опять взорвалась! — всхлипнул юный Алексей. — Вот всегда так! А как же Триумф-то мой?.. Ы-Ы-Ы!..
По лицу сына волшебника потекли слезы.
— Ну, не плачь! — погладила его по плечу Луна. — У тебя же папа — Волшебник! Он сейчас что-нибудь придумает.
— Волшебник!.. Он чудеса экономит! Сто пудов наэкономил — все к Большому Чуду готовится! Ы-Ы-Ы!..
Тогда Семен Семенович встал, сделал несколько шагов в сторону и сказал сам себе:
— Ну, всё! Пора!
После этого он два раза громко кашлянул.
Все обернулись к Семену Семеновичу.
— Спокойствие и внимание! — Кукарямбов-старший даже выкатил грудь колесом. — Настал тот самый необходимый момент для чуда! — он поднял руки, как дирижер, потряс ими и гулко произнес:
— О́ПУС! КРО́ПУС! ФЛО́ПУС!
Глава 18,
В КОТОРОЙ ВОЛШЕБНИК СЕМЕН СЕМЕНОВИЧ КУКАРЯМБОВ ПОКАЗЫВАЕТ СВОЮ НАСТОЯЩУЮ ВОЛШЕБНУЮ СИЛУ, И ПРОИСХОДИТ БОЛЬШОЕ ЧУДО
Сразу стало темным-темно. А в темноте пронеслись четыре разноцветные молнии, но вместо грома раздались какие-то мелодичные похрюкивание и попискивание.
Потом свет появился опять, и все увидели, что стол роскошно накрыт самыми изысканными круглыми пирогами и винами, и на нем даже стоит кастрюля с борщом, а дневник с пятеркой висит на стене в витой позолоченной раме, а Песик Фафик лежит на ковре в таком ухоженном виде, что хоть сейчас его отправляй на выставку начитанных хозяйственных собак, а полковник Линк уже не висит, а браво сидит на деревянной лошадке в совершенно целом своем сюртуке да еще с блестящей игрушечной шпагой в руке, а сам Семен Семенович — в черном фраке, правда, потертом.
