Астрид Линдгрен - Расмус-бродяга. Бойкая Кайса и другие дети. Рассказы и повесть.Собр. соч. Т. 6 (Сборник)
Расмус шел по тротуару, радостно подпрыгивая. Здорово будет петь вместе с Оскаром. Подумать только, и за это еще деньги дают. Он взглянул на Оскара преданными глазами.
— Хорошо, кабы ты выучил меня своим песням, Оскар. Ведь иной раз ты можешь охрипнуть.
Оскар одобрительно кивнул.
— В самом деле, если я охрипну, ты сможешь спеть «Невесту льва» и «Могилу Иды».
Дом тетушки Хедберг стоял на краю селения. Это была старая зеленая вилла, прятавшаяся в тени развесистых кленов, на приличном расстоянии от соседних домов.
Расмус и Оскар скромно остановились у калитки, будто не решались войти. Уличным музыкантам не подобало бесцеремонно сразу подходить к самому дому. В саду благоухал жасмин, и пышным цветом цвело «разбитое сердце». На клумбах, обрамлявших садовую дорожку, росли лакфиоль и резеда вперемежку с лебедой, мокрицей и прочими сорняками.
— Ястребиха спятила бы, увидев в саду такой беспорядок, — сказал Расмус.
— Видишь ли, тетушка Хедберг стара, — объяснил Оскар, — сама она уже наводить порядок не в силах, ну а служанке ее, видно, наплевать на это.
Они пошли по садовой дорожке к дому. Дом с опущенными шторами казался таким молчаливым. Можно было подумать, будто там нет ни живой души.
— Не дай Бог, чтобы она умерла, славная тетушка Хедберг! — воскликнул Оскар.
Вокруг царила тишина, ее нарушало лишь веселое чириканье воробьев.
— Давай поглядим, нельзя ли их там немножко расшевелить, — предложил Оскар и достал гармошку. — Ну, поехали!
Расмус судорожно глотнул и начал. Он выступал на людях впервые.
В каждом лесу свой ручей,
а на лугу свой цветок…
Ах, как это было замечательно. Расмусу казалось, что они поют как ангелы:
В сердце у каждого сказка своя…
Дальше спеть они не успели. Потому что в этот момент одна штора поднялась, и служанка фру Хедберг высунула голову из окна. Во всяком случае, Расмус решил, что это служанка, потому что на ней было синее платье, какие носили служанки в господских домах, и белый передник.
— Здесь петь нельзя, — сказала она. — Госпожа больна и не хочет, чтобы ее беспокоили. Уходите прочь!
Оскар приподнял кепку.
— Прошу передать фру Хедберг мой нижайший поклон. Передайте, что Счастливчик Оскар желает ей поскорее поправиться. Сделайте такую милость.
Служанка не ответила и опустила штору.
— Вот дрянь девка, — сказал Оскар. — Раньше у госпожи была славная служанка. Всегда меня кофе угощала. Интересно, куда она подевалась?
Расмус был глубоко разочарован. А он-то надеялся, что фру Хедберг даст им целых пятьдесят эре. Оскар тоже огорчился.
— Что за жизнь, одни сплошные радости! — пробормотал он, возвращаясь к калитке. — Пошли отсюда!
Но Расмус остановил его.
— Оскар, я ужасно пить хочу. Можно, я пойду попрошу воды, хотя фру Хедберг больна.
— Конечно, иди. Воды-то уж она дать тебе не откажет. Беги быстрее, я тебя подожду.
Расмус побежал назад. Он взбежал по лестнице веранды, распугав воробьев, которые мгновенно разлетелись в разные стороны. Он постучал в дверь и, не получив ответа, вошел в дом. Там было три двери, он выбрал среднюю и постучал. Ответа не было, никто не крикнул: «Входите!» Он помедлил чуть-чуть, потом осторожно приоткрыл дверь и вошел в комнату.
Старая дама сидела в кресле и таращила на него глаза, как на привидение. Служанка, которая только что прогнала их, стояла рядом и тоже как-то странно смотрела на него. Расмусу стало не по себе.
— Я только хотел воды попросить напиться, — робко сказал он.
Старая дама не сводила с него глаз. Она сидела неподвижно, словно парализованная. Но тут она собралась с силой и сказала:
— Анна Стина, дай мальчику воды!
Та, которую звали Анной Стиной, неохотно пошла в кухню, а Расмус остался наедине с фру Хедберг, ведь это, очевидно, была именно она.
Расмус поежился. Почему она уставилась на него с таким видом? Похоже, что она чем-то до смерти напугана. Почему она не лежит в постели? Ведь служанка сказала, что она больна.
— Вы сильно больны, тетенька? — спросил он наконец, не в силах выдержать ее взгляд.
— Нет, я не больна.
Казалось, она с трудом произнесла эти слова.
Так она вовсе не больна? Зачем же тогда служанка соврала?
Тут вернулась Анна Стина и со злостью подала ему ковш воды.
Вода была свежая, вкусная. Он пил большими глотками, а глаза его испуганно обшаривали комнату. Это был красивый, настоящий господский дом, какого он еще не видел. В комнате стоял диван, обитый красным плюшем, и круглый стол из какого-то дорогого блестящего дерева, а также шифоньер с металлическими накладками, блестевшими, как золото. Пол был устлан мягким пестрым ковром, на двери, ведущей в соседнюю комнату, висели нарядные темно-зеленые бархатные портьеры, а рядом красивая лестница вела на верхний этаж.
Но с этой портьерой творилось что-то неладное. Она шевелилась, в самом деле шевелилась. Взгляд Расмуса скользнул вниз, на пол. Из-под портьеры торчал ботинок, мужской ботинок из светлой кожи с черной блестящей окантовкой.
Странные привычки были у людей в этом богатом доме! За портьерой без сомнения прятался человек. Собственно говоря, не это поразило Расмуса. Может, они играли в прятки. Но его напугали глаза фру Хедберг. Он никогда еще не видал таких испуганных глаз. Фру Хедберг смотрела на портьеру так, словно за ней скрывалось что-то опасное.
Видно, Анне Стине было жаль фру Хедберг, которая с таким испугом смотрела на ботинок, потому что она сделала вид, будто ей что-то нужно у двери, и как бы невзначай поправила портьеру, закрыв ботинок. А может, Анна Стина хотела, чтобы Расмус понял, что за портьерой стоит человек?
Страх фру Хедберг передался и Расмусу. Он почувствовал, что здесь творится неладное. Ему захотелось бежать из этой красивой комнаты с опущенными шторами, от старухи с испуганными, вытаращенными глазами и неизвестной опасности за портьерой. Ему хотелось поскорее оказаться на солнышке рядом с Оскаром.
— Спасибо за воду, — поблагодарил он и подал Анне Стине ковш.
И пошел к двери.
— Ты уже уходишь? А может, ты… — раздался отчаянный голос ему вдогонку. Расмус оглянулся и посмотрел на нее.
— Что? — спросил он.
— Да нет, ничего, тебе лучше уйти.
Расмус ушел взволнованный, в полном недоумении. Может, она хотела, чтобы он чем-нибудь помог ей?
Он рассказал все Оскару и спросил его, что он об этом думает.
— А не выдумываешь ли ты историю про грабителей?
— Нет же… Там творится что-то худое, я точно знаю.
Они пошли дальше. Когда вилла уже исчезла из виду, Оскар вдруг остановился и почесал затылок.
— Однако мы не можем уйти, не попытавшись узнать, что там за шутник прячется. Давай вернемся.
Они вернулись и тихонько проскользнули в калитку. Но вместо того чтобы идти к дому по садовой дорожке, они прокрались под прикрытием смородинных кустов, обошли дом и приблизились к нему сзади.
Окна были завешены, но жутковато было думать, что кто-нибудь следит за ними из-за опущенных штор.
— Здесь тихо, как на вечерней молитве, — прошептал Оскар. — Как мы узнаем, что там делается за опущенными шторами, можешь ты мне сказать?
— Мы можем выследить их, — предложил Расмус.
— А как?
Расмус задумался. Если бы как-нибудь забраться на второй этаж, можно было бы отлично шпионить за ними с той самой лестницы. Лечь на живот и слушать, что делается в комнате с портьерами. Он сказал об этом Оскару, но тот покачал головой.
— Опасное дело влезать в чужой дом, особенно для таких бродяг, как я. Между прочим, мне туда не забраться.
— А я могу! — взволнованно прошептал Расмус.
Он показал на открытое окно гардеробной в верхнем этаже. Оно было маленькое и узенькое. Здоровенному парню, как Оскар, было в него не пролезть, но Расмусу это сделать было легко. Старый клен, росший рядом с домом, распростер свои ветки до самой крыши. А уж лазать по деревьям Расмус умел. Он на глазок определил расстояние от веток до окна, оно было не больше метра. Для него это не составляло никакого труда.
— Давай не пугай меня, — сказал Оскар. — Это же опасно, можешь разбиться. Я не могу тебе позволить.
— Иначе ничего не получится. Подсади меня только на клен.
Расмус боялся многого на свете. Боялся порки, боялся людей, боялся Ястребихи, боялся драться с кем-нибудь из больших мальчишек, боялся, что школьная учительница рассердится на него и накажет. Он боялся оставаться один в темноте. Но лазать, прыгать или нырять не боялся ни капельки, как бы опасно это ни было. Его худенькое тело ощущало удивительную, слишком большую уверенность в себе и какую-то дикую храбрость. Поэтому он не стал слушать возражений Оскара.
![Астрид Линдгрен - Собрание сочинений: В 6 т. Т. 6. Расмус-бродяга [Авт. сборник]](/uploads/posts/books/210518/210518.jpg)
