Эдуард Лабулэ - Сказки
— Молчи, негодная дура, делай то, что я тебе говорю, Если ты не пойдёшь в лес и не принесёшь мне корзинку земляники, то я так изобью тебя, что ты сама не рада будешь.
Мать взяла Добрунку за руку, вытолкнула её за дверь и заперла эту последнюю на обе задвижки.
Бедная девушка снова отправилась в лес, стараясь отыскать глазами виденный ею вчера огонёк. Она была, впрочем, настолько счастлива, что опять увидела его и, вся дрожащая и леденеющая от холода, приблизилась к костру.
Двенадцать месяцев неподвижно и молчаливо сидели на своих местах.
— Добрые господа, позвольте мне погреться у вашего костра; я мёрзну от холода.
— Зачем ты вернулась, — спросил Январь, — что ты ищешь?
— Я ищу земляники.
— Теперь ей не время, — заметил Январь своим грубым голосом, — под снегом не бывает земляники.
— Я это знаю, — печально заметила Добрунка, — но моя мать и моя сестра изобьют меня, если я не принесу её им. Мои добрые господа, скажите, где я могу найти её?
Старик Январь встал и, обратившись к человеку с жёлтым капюшоном, дал ему в руки трость.
— Братец Июнь, — сказал он, — это твоё дело.
Июнь в свою очередь встал и помешал тростью огонь. Высоко поднялось пламя; снег растаял, земля покрылась зеленью, деревья покрылись листьями, запели птицы и распустились цветы, дёрн запестрел тысячами маленьких звёздочек, затем эти звёздочки изменились в ягоды земляники и заблистали в своих зелёных венчиках, как рубины среди изумрудов.
— Скорее, моё дитя, собирай твою землянику, — сказал Июнь.
Добрунка наполнила земляникою весь свой передник, поблагодарила двенадцать месяцев и весёлая побежала домой. Увидев землянику, мачеха и Злобога крайне изумились; запах от неё наполнил благоуханием весь дом.
— Где ты нашла эту прелестную землянику? — спросила Злобога презрительным тоном.
— Там, на горе, — ответила старшая сестра, — её там столько, что можно было бы подумать, что это пролитая кровь.
Злобога и её мать поели одни земляники и даже не поблагодарили бедное дитя.
На третий день злой сестре захотелось яблок. Опять повторились те же угрозы, те же оскорбления и те же насилия. Добрунка опять побежала к горе и была настолько счастлива, что снова нашла двенадцать месяцев, неподвижно и молчаливо гревшихся у костра.
— Опять ты здесь, моё дитя? — сказал старик Январь, давая ей место у костра.
Добрунка, плача, рассказала ему, что её мать и сестра обещались забить её до смерти, если она не принесёт им румяных яблок.
Добрый Январь опять повторил то, что он делал накануне.
— Друг Сентябрь, — сказал он серой бороде с фиолетовым капюшоном, — это твоё дело.
Сентябрь в свою очередь встал и помешал тростью огонь. Высоко поднялось пламя, снег растаял, на деревьях распустилось несколько пожелтевших листьев, которые от дуновения ветра и начали падать один за другим. Одним словом, наступила осень. Из цветов видны были только несколько запоздалых гвоздик, несколько маргариток и сухоцветов. Добрунка ничего не видела, кроме яблони с её румяными плодами.
— Скорее, моё дитя, тряси дерево, — сказал Сентябрь.
Она начала трясти, упало одно яблоко, затем второе.
— Скорее, Добрунка, скорее ступай домой! — закричал Сентябрь повелительным тоном.
Добрая девушка поблагодарила двенадцать месяцев и вне себя от радости побежала домой. Злобога и мачеха пришли в изумление.
— В январе свежие яблоки! Где ты взяла эти два яблока? — спросила Злобога.
— Там, на горе, есть дерево, красное от них, как бывает вишнёвое дерево от вишен в июле месяце.
— Отчего ты принесла только два яблока? Ты другие, должно полагать, съела дорогою.
— Я, сестрица, я до них даже не дотронулась; мне позволили потрясти дерево только два раза, и за оба раза с него упали только эти два яблока.
— Да поразит тебя гром! — воскликнула Злобога.
И она начала бить свою сестру, которая с плачем вырвалась и убежала.
Злая девушка съела одно из двух яблок; никогда ещё она не ела ничего подобного по вкусу. Мать была того же мнения, и обе они очень жалели, что у них не было их более.
— Матушка, — сказала Злобога, — дай мне мою шубу, я пойду в лес, отыщу дерево, и, позволят ли мне или нет, а буду трясти его до тех пор, пока ввсе яблоки не будут наши.
Мать хотела сделать ей несколько замечаний, но избалованное дитя обыкновенно не слушает никого; Злобога закуталась в свою шубу, накинула на голову капюшон и побежала в лес.
Всё, даже тропинки, было занесено снегом, Злобога заблудилась, но алчное желание добыть яблок и гордость побуждали её идти вперёд. Вдруг она заметила вдали огонёк; она побежала к нему, поднялась на гору и нашла на вершине её двенадцать месяцев, неподвижно и безмолвно сидящих каждый на своём камне. Не спросивши у них позволения, она подошла к костру.
— Что ты хочешь здесь делать? Что тебе надо? Куда ты идёшь? — сухо спросил её старик Январь.
— А тебе что за дело, старый безумец? — ответила Злобога. — Тебе ровно нет никакого дела знать, откуда и куда я иду.
И она направила свои шаги в глубину леса.
Январь нахмурил брови и поднял свою трость выше своей головы. В одно мгновение ока небо потемнело, огонь померк, пошёл снег и задул ветер. Злобога ничего не видела перед собою, она заблудилась и тщетно старалась вернуться на свои следы. Снег шёл всё сильнее и сильнее, ветер дул своим чередом. Она начала звать свою мать и проклинать свою сестру, даже самого Бога. А снег всё падал, и ветер не переставал дуть. Злобога замёрзла, члены её окоченели, и она как сноп повалилась на снег. А снег всё продолжал падать, а ветер дуть.
Мать беспрестанно ходила от окна к двери и обратно, от двери к окну, но часы проходили, а Злобога не возвращалась.
— Я должна пойти и отыскать мою дочь, — сказала она. — Дитя с этими проклятыми яблоками забудет, что ему пора возвращаться домой.
Мать надела свою шубу, капюшон и побежала к горе; все тропинки были занесены снегом. Она углубилась в лес и начала звать свою дочь. Ветер продолжал дуть и снег падать. С лихорадочным беспокойством продолжала она идти в глубину леса, постоянно крича вдаль. А ветер всё дул и снег падал.
Весь вечер и всю ночь прождала их Добрунка, но никто не возвращался. Поутру она села за свою прялку, иссучила целую кудель, а они не являлись.
— Милостивый Боже! Что случилось с ними? — сказала добрая девушка со слезами на глазах.
Солнце сияло сквозь холодный туман, и вся земля была покрыта снегом, Добрунка перекрестилась и прочла «Отче наш» за свою мать и свою сестру. Эти последние уже более не возвращались домой; только весною пастух, идя по лесу, наткнулся на два женских трупа.
Добрунка осталась одна хозяйкою дома, коровы и сада, не говоря уже о находившейся перед домом небольшой лужайке, Но когда какая-нибудь добрая и красивая девушка имеет перед своим окном лужок, первое, что появляется на этом лужке, это молодой фермер, вежливо предлагающий ей всё своё имущество, своё сердце и свою руку. Добрунка вскоре вышла замуж; двенадцать месяцев не покинули своё дитя. Не раз, когда слишком сильно дул северный ветер, так что стёкла дрожали в своих свинцовых рамах, старичок Январь затыкал снегом все щели дома, чтобы холод не проник в это мирное убежище.
Так-то поживала Добрунка, вечно добрая, постоянно счастливая, имея, как говорит пословица, у дверей зиму, в житнице лето, в погребе осень и у себя в сердце весну.
VII. История царя Самарийского
— Теперь вам, милостивый государь, — сказала мне Катенька, окончив свой прелестный рассказ.
Отказаться было невозможно, и потому я начал.
ИСТОРИЯ ЦАРЯ САМАРИЙСКОГОЖил-был некогда в Самарии старый царь, с каждым годом сокращавший всё более и более налоги.
— Это настоящая волшебная сказка? — сказал Степан. — Браво!
У этого царя было три сына, и так как он думал только о счастии своего народа…
В эту минуту кто-то прикоснулся к моему плечу, и когда я оглянулся, то увидел Нанинку, которая указала мне пальцем сначала на стенные часы, стрелка которых стояла уже на десяти, и затем на бабушку, сладко заснувшую в своём большом кресле. Хотя я не знал по-чешски, я понял, однако же, этот язык. Мы с Венцелем без шума встали и начали прощаться, говоря: до завтра! Катенька на прощание грациозно улыбнулась нам, Степан пожал нам руки. Нанинка, запирая за нами дверь, тростилась с нами словами: «Miegte se dobre, pane»,[7] обогатившими мой чешский словарь новою фразою.
Венцель пошёл проводить меня до самой гостиницы. Не успели мы ещё сделать девяти шагов, как он в свою очередь и начал расхваливать Богемию.
Вот ещё один игрок на органе, думал я, сам Непомук готов всплыть на воду.
