Виктор Калугин - Литературные сказки народов СССР
Рядом человек кошелями торговал. Променял Данила гусака на кошель, что на длинных ремнях на шее носят. Берет он кошель, крутит, вертит в руках, потом говорит:
— Фу ты, пропасть, чего ж я наделал! Была пара волов таких, что любо-дорого посмотреть, а остался с пустым кошелем. Мэй, мэй, мэй! Ведь не впервой я в дорогу пускаюсь. А сегодня словно черт разум отнял.
Походил, походил он еще, глаза на ярмарку пяля, и к дому затопал. До села добрался и на радостях прямо к брату:
— Здравствуй, брат!
— Добро пожаловать, брат Данила! Долго же ты на ярмарке пропадал!
— Да вот так, брат; туда поспешил, обратно людей насмешил.
— Ну, а вести какие с базара несешь?
— Не ахти какие. Волы мои, бедняжки, как в воду канули.
— А что, зверь какой напал или выкрали их у тебя?
— Какое? Своей рукой их отдал, брат.
Рассказал Данила все, как было, по порядку, от начала до конца.
— Словом, — говорит, — чего там долго болтать? Была пара волов, а теперь один кошель, да и в том ветер свищет, дорогой брат.
— Ну, по правде сказать, большой ты простак!
— Что ж, брат, зато теперь набрался я ума-разума. Хотя и то сказать, толк-то какой?
Коль есть умишко,
То нет излишка.
Коль мед есть сладкий,
То нету кадки.
На, бери себе кошель, нечего мне с ним делать. Но Христом богом тебя заклинаю, в последний раз одолжи мне телегу с волами: дровишек из лесу привезу жене и детям, а то у них, бедняжек, ни искры в печи! А уж дальше — будь что будет, не стану тебя больше тревожить.
— Тьфу! — молвил брат, выслушав его до конца. — Видать, господь населил эту землю кем смог. Ступай, бери телегу, только знай, что это в последний раз.
Даниле только того и надо. Сел в телегу, погнал волов. Приехал в лес, приглядел дерево потолще, вплотную подал телегу. Не выпряг волов, стал дерево рубить, чтобы сразу оно в телегу свалилось. Уж таков был Данила Препеляк! Стучит он по дереву, стучит и — пырр! валится тяжелый ствол, телегу в щепки, волов насмерть!
— Ну вот! Насолил же я брату! Что теперь делать-то! Я так думаю, что хорошо, то не худо: Данила напутал, Данила и распутай. Может, уломаю брата, даст он мне кобылу. Убегу с нею, куда глаза глядят; жену с ребятишками оставлю на милость всевышнего.
С этими словами пошел он и, по лесу идучи, заблудился. Долго плутал, пока, наконец, не найдя дороги, набрел на какой-то пруд; увидев лысух на воде, запустил в них топором, чтобы хоть одну птицу убить, отнести брату в подарок… Лысухи, однако, не будучи ни слепыми, ни мертвыми, улетели; топор пошел ко дну, а Препеляк стоит на берегу, рот разинул.
— Эх! Не везет мне сегодня! Вот так денек! Видать, кто-то за мной по пятам ходит!
Пожал он плечами и дальше пошел. Брел, брел, еле дорогу отыскал. Приходит в деревню к брату и такую околесицу несет — ни в какие ворота не лезет.
— Брат, пособи мне еще и кобылой, верхом волов погонять! Ливень большой прошел по лесу, и такая теперь грязь да гололедь — на ногах не устоишь.
— Мэй, — отвечает брат, — видать, в монастырь тебе идти надо было, а не среди людей жить, всем досаждать, жену и детей мучить. Вон с глаз моих! Ступай, куда глухой колесо отнес, а немой кобылу погнал, чтоб духу твоего здесь больше не было!
Кобылу! Уж Данила-то знает, куда ее гнать — волам поклониться и с телегой попрощаться. Вышел он во двор, схватил топор, вскочил на кобылу, и поминай как звали! Когда спохватился брат — ищи ветра в поле! Уже Препеляк у пруда, топор свой ищет, и тут-то припомнились ему слова брата, что, дескать, ему бы, Даниле, монахом быть.
— Поставлю-ка я монастырь на этой лужайке, да такой, чтобы слава о нем по всему свету пошла, — сказал он. И тут же взялся за дело. Сперва крест смастерил и всадил в землю — место отметить. После в лес отправился, стволы подходящие высматривать: один для столба пригоден, другой для фундамента, третий на балку, четвертый на сваю, пятый на било; а пока он про себя бормочет да бормочет, вылезает из пруда черт и прямо к нему:
— Ты чего тут строить собрался, человече?
— Сам не видишь разве?
— Да ты погоди! Не валяй дурака. Пруд, и лес, и все это место — наше.
— Может, скажешь, что и утки на воде тоже ваши, и топор мой, что на дне озера? Вот я вас научу все на свете к рукам прибирать, отродье рогатое!
Что было черту делать? Бултых в воду, докладывает самому Скараоскому про человека божьего с норовом чертовым. Затревожились черти, посовещались между собой, и Скараоский, чертов начальник, отправляет к отшельнику Даниле одного из них с буйволовым бурдюком, полным золота, только бы Данила убрался с этих мест.
— На, бери деньги! — говорит чертов посол Даниле, — сматывайся подобру-поздорову.
Глянул Препеляк на крест, глянул на черта, на золото… пожал плечами и говорит:
— Ваше счастье, нечисть поганая, что деньги мне дороже отшельничества, а то бы я вам показал!
Отвечает черт:
— Не противься ты, человече, владыке ада; бери лучше деньжата и уходи восвояси.
Оставляет черт деньги и возвращается в пруд, а там Скараоский вне себя от утраты денег таких огромных, на которые множество душ купить можно.
Препеляк между тем думу думает, как бы деньги поскорее домой переправить.
— Ладно, — говорит Данила. — Как-никак деньги такие на дороге не валяются. Монастыри надо строить, коли охота, чтобы черти тебя уважали, сами золото к ногам тебе клали.
Пока прикидывал он, как бы деньги домой свезти, является к нему из пруда другой черт и говорит:
— Слышь, человече! Передумал мой господин: надо сперва силами померяться, а уж потом деньги возьмешь.
«Вот так так!» — вздохнул про себя Препеляк. Но, как говорится: молодой красив, а богатый сметлив. Нахватался уже Данила ума-разума.
— Померяться? А как же нам меряться-то?
— А вот как: перво-наперво, кто из нас двоих кобылу твою на спину взвалит и трижды пруд обежит, не передохнув и на землю ее не поставив, тому и деньги достанутся.
Сказал, кобылу себе на плечо вскинул, мигом трижды пруд обежал. Стало Препеляку от чертовой прыти не по себе, однако взял он себя в руки и говорит:
— Ну, Микидуца{223}, я думал, ты посильнее будешь. Ты кобылу себе на спину взвалил, а я ее меж ногами держать буду. — Вскочил на кобылу и сразу, без передышки, трижды вокруг пруда объехал. Подивился черт и — что было делать? — другое придумал:
— Наперегонки давай побежим.
— Микидуца, Микидуца! Ты с кем же это вздумал бежать наперегонки?
— А что?
— Иди-ка сюда, покажу тебе…
Пробрался он с чертом в кустарник, а там заяц спит.
— Видишь, маленький такой, спит, в клубок свернулся?
— Вижу.
— Это сынок мой меньшой. Ну, держись! Я его вспугну, а ты догоняй! — И как закричит: — У-лю-лю! На-на-на!..
Вскинулся заяц, а черт за ним. Скачут, скачут, пока не потерял черт зайца из виду. Давно ли все над Препеляком смеялись, а теперь стал он над самим чертом потешаться. Стоит Данила, за живот держится, хохочет над чертовой глупостью, а тут и черт прибегает, весь запыхался:
— Ну, и проворен же твой сынишка, правду сказать! Только его поймать изготовился, а он возьми да исчезни из виду, поминай как звали!
— В батьку своего пошел, маленький, — говорит Данила. — Ну, так как же не прошла охота со мной тягаться?
— Держи карман шире!.. Лучше давай в борьбе померяемся.
— В борьбе! Что ж, давай, коли жизнь надоела. Мэй! слыхал я от стариков, что, мол, черти себе на уме, а погляжу на тебя, ну чем не круглый дурак? Слушай. Есть у меня дядя, старый-престаренький. Девятьсот девяносто девять лет ему и пятьдесят две недели. Сможешь его побороть, тогда и со мной потягаешься. Только я так считаю, что утрет он тебе нос.
С этими словами пошел он, сделав черту знак следовать за ним.
Отшельником будучи, в поисках диких кореньев и малины, обнаружил как-то Данила в глубине леса, под большими камнями, медвежью берлогу. Вот подходят они к той берлоге, и говорит Данила:
— Здесь живет мой дядюшка. Входи смело. Он там в золе дрыхнет, нос в головешку уткнул. Говорить только не может, зубы у него выпали лет тыщу с лишним назад.
Черт, когда делать ему нечего, известно, что делает… входит в берлогу, хвостиком закрученным перед носом у дядюшки водит. Этого не хватало Топтыгину! Как взъярится, как выскочит из берлоги, хвать чертяку под мышку и так прижал, что из бедного черта едва дух не вылетел, глаза на лоб вылезли, словно две луковицы.
— Ну, вот! Не искал беды, а нашел, — говорит Данила, поглядывая издали и давясь со смеху.
Извернулся чертяка, изловчился невесть как, — выскочил из лап Топтыгина. Как увидел Данила черта живым-невредимым… кинулся вызволять его.
— Оставь, человече; оставь, не прикидывайся. Знал ведь, какой грубиян у тебя дядя, зачем послал меня с ним бороться?
