Виктор Калугин - Литературные сказки народов СССР
Старший брат и всем им воевода сидит с потухшей трубкой и смотрит в землю, и на лице его ничего не видно, кроме обычной угрюмости и силы.
Но другие не так, один деньги считает, а подле него другой смотрит словно с гневом, словно с презреньем на них; третий тоже смотрит и не то в чем-то сомневается, не то раскаивается; один, кажется, спит, отвернувшись от всех к стене; другой лежит с открытыми глазами, закинувши руки под голову, точно порешивши с докучными всякими думами; двое курят трубку за трубкой — только искры вылетают и дым вьется и обвивает невеселые их лица; самый младший из них сидит при входе в пещеру, и с первого на него взгляда ясно, что полна его кудрявая голова грустных мыслей, а бедное сердце полно горечи и тоски.
А в пещере ни золота, ни серебра, ни дорогих каменьев. Голая, серая эта пещера — и больше ничего. Холодно, жестко там преклонять голову.
Вечер наступил тихий и розовый. И все порозовело: кремнистые утесы, гремящий Днепр внизу, далекие темные леса на вершинах и быстро пролетевшая птица над Днепром. Лесная повилика слабо откуда-то запахла, и глаза не находили, где бы мог вырасти нежный цветок тут, на диких камнях.
Средний брат, что, казалось, спал, вдруг поднял голову и проговорил: «Не пора ли?»
Все оглянулись, и два голоса ему ответили: «Еще не пора! Еще рано!»
Средний брат умолк и опять отвернулся, опять будто уснул.
Розовый вечер разгорался ярче, потом начал темнеть и темнеть; месяц вырезывался из-за горной вершины, и засверкали звезды на небе.
— Пора! — говорит старший брат и встает.
В одну секунду все были на ногах, пещера опустела. Легко и быстро пробираясь по утесам, братья скрылись за ними.
VIЕдет козак с козачкой домой. О, веселая, веселая дорога! Куда ни глянешь — все цветет и благоухает, о чем ни вздумаешь — все ясно и любо! Как все теперь хорошо: и вспоминать прежние напасти и лихо и забежать мыслью в радостное будущее! Говорили они о том, что теперь жить будут вместе, как хозяйничать станут вместе.
— Будем жить одни вдвоем, — сказала козачка. — Ведь у нас с тобой никого нету.
И две пары счастливейших глаз обратились друг к другу.
Вдруг что-то больно кольнуло в сердце козачку; она в лице переменилась и проговорила:
— А где мои братья теперь? Живы ли?
И слезы так и побежали по ее счастливому лицу. Теперь было на чье плечо головкой припасть, было к кому прильнуть. И, наплакавшись горячими слезами, козачка подняла голову и промолвила:
— Никогда я их так хорошо не оплакивала, как теперь. Как-то их бог милует, Михайло коханый, а? — спросила она и ждала Козакова ответа, как их бог милует.
Пошли у них речи о братьях и разные предположенья удачные, разные надежды верные явились… И в будущем пылкая козачка устроила и уладила все, как хотелось ее душе, как желалось ее сердцу. А козак на все согласен и всем доволен.
В таких речах они без внимания ехали по дороге, не глядя кругом, пока их не поразил шум мельничных колес где-то поблизости; оглянулись они — и увидали темные леса со всех сторон, заходящее за них солнце и справа какой-то хуторок бедный.
— Да мы с дороги сбились, Галя! — сказал козак усмехаясь. — Вот так-то гляди в ясные очи, так и дорогу проглядишь!
Ясные очи таким взглядом ему ответили, что он опять забыл о дороге.
— А вот дорога впереди, — сказала Галя, указывая вперед.
Впереди лежала дорога узкая, малоезженая, на которую они попали сами не знали когда и как.
— Дорога-то есть, да куда она ведет? — сказал козак. — Надо подъехать к этому хутору и спросить.
И козак, зарекаясь наперед глядеть в ясные очи, повернул волов к хутору.
Это был маленький, бедный хуторок, везде, где только можно, заросший красным ярким маком: мак сплошь укрыл огороды около каждой хатки, снопчиками вырастал у дороги, то взбирался на крыши одним пышным цветком, то целой семьей, то, словно бахромой, обнизывал кругом, прерываясь кое-где как оборванное коралловое ожерелье, и издали бедный хутор, казалось, горел в огне несгораемом.
— О, какой мак! — вскрикнула Галя. — О, что за пышный мак! Я себе заведу такой!
Подъехавши к первой хуторской хатке, они встретили женщину с ребенком на руках и спросили, где дорога в село Глибово.
— Не знаю, такого села нету, — отвечала женщина.
— А какие же около вас села? — спросил козак.
— Хрумово, Иваньково, Кривушино…
— Далеко Кривушино?
— О, далеко. Считают больше сорока верст.
— А как туда проехать?
— Да вот этою дорогою; прежде вы приедете в Хрумово, потом… Да только эта дорога теперь не безопасная.
— Отчего?
— Да слышны разбои и убийства стали. Слышно, недавно убит богатый хозяин в яру… Ну-ну! — унимала она ребенка, что тянулся к волам. — Ну-ну, не шали, а то сейчас занесу в яр, брошу к разбойникам.
Но ребенок был, видимо, смелый, козачьей породы: он в ответ на это только засмеялся и схватил вола за рога.
— Мал козак, да смел! — сказал Михайло.
Мать взглянула на малого и смелого и усмехнулась. А Галино сердце, которому все, что ни виделось, ни встречалось, придавало счастья и приполняло радости — Галино сердце всем и всему отзывалось.
— Ну, прощайте, спасибо вам! — сказал Михайло женщине. — Прощай, козак, да расти! — сказал он ребенку.
— Расти, милый, расти! — говорила Галя.
— Спасибо, счастливой дороги! — отвечала женщина. — Поклонись, сыночек, поклонись.
Сыночек не хотел кланяться и упорно драл вверх голову, которую мать наклоняла.
— Видите каков! — промолвила женщина смеясь.
И Михайло и Галя ответили ей улыбкой.
— Так точно это дорога в Хрумово? — спросил еще раз Михайло.
— Эта, эта самая. Только как это вы не боитесь ехать? Говорят, опасно…
— Мало ли что говорят! — ответил Нарада. — Не стращайте взрослого козака, коли малый не боится!
Еще улыбки, еще поклоны и пожеланья добрые — и вот хуторок скрылся из виду со своим алым маком, и мельница не шумит, и они едут по лесу, то спускаясь к Днепру и чуя его прохладу, то поднимаясь высоко и слыша только шум и плеск волн.
VII— Коханый, — говорит Галя, — а что если и вправду разбойники на нас нападут?
— Боишься, Галя? — спрашивает козак.
Галя не боится, но если разбойники нападут?
— Не бойся, мое сердце, это все сказки, — говорит козак. — Будь спокойна, Галя.
— О нет, я не буду бояться, милый. Я не боюсь, — отвечала Галя.
И они ехали дальше по темному лесу и все, счастливые, говорили про счастье.
А лес все темнел, и Днепр все быстрей шумел. Сначала дорогу лес обступил, и, едучи, они слышали запах лесных цветов; потом лес вдруг будто снялся — и по обеим сторонам высятся голые камни, и на них, как натыканные стрелы, редкие сосны, и внизу навстречу им бьется Днепр, вдруг повернувши свое теченье круто в ущелье…
Только успело все это мелькнуть у них перед глазами, как на них бросилась шайка людей. Мощные руки остановили воз, схватили козака. Галя могла только вскрикнуть; козак стал бороться…
Недолгая борьба, кто-то упал со стоном; затем яростный крик — и козак зашатался и упал подле Гали. В ужасе схватила она его и прижала к себе; в ужасе чувствовала, что теплая кровь обливает ее руки.
Шайка хлопотала около сраженного товарища, и слышались слова: «Не дышит! мертв!» И страшный плач слышался и глухие вопросы: «Где схоронить?», и шаги в ту и другую сторону, поиски и рытье земли, и выбрасываемая земля из ямы…
Ночь проходила, все светлело кругом. Кровь, обливавшая руки, останавливалась и холоднела; вдали, за деревьями, копали яму и мелькали люди, вблизи никого…
Но вот кто-то приблизился. Еще в большем ужасе Галя крепче прижала к себе своего козака и взглянула…
Около нее стоял молодой парубок с убитым лицом, и, казалось, ему было жаль ее; но когда глаза их встретились, он вдруг весь затрепетал и быстро спросил:
— Откуда ты? Чья ты?
— Я сирота, — отвечала Галя. — Я живу одна около Киева в хатке на лугу… Нет, нет, не то: я замуж пошла, и вот мой козак…
— Галя! — промолвил парубок, почти падая подле нее. — Галя, сестра! Узнала ли ты своего брата меньшого?
— Ох, братец милый, это ты? Здравствуй, здравствуй! Отчего ты долго так не приходил?
Она наклонилась к нему и много раз его с жаром поцеловала, все не выпуская из рук Михайлу своего, и потом спросила:
— А где ж другие братья? Отчего вы так долго не приходили? Где ж братья?
Ужас ее будто уменьшился; она пристальнее поглядела кругом. Меньшой брат покликал остальных братьев, и они пришли.
— Это сестра наша, Галя, — сказал меньшой брат.
— Это я, я, братцы! — промолвила им Галя.
Но они никто не подходили к ней, и старшего брата совсем не было, и лица у них у всех такие страшные, странные… Ужас опять напал на Галю.
