Юстейн Гордер - Лягушачий замок
— Да уж, да уж, да уж… — произнес гномик по меньшей мере трижды.
Мне стало ясно, что он просто хочет поговорить со мной, но не знает, с чего начать.
— У меня сердце прямо как комок застряло в горле и вот-вот выпрыгнет из груди.
Умпин взглянул на меня, и его глаза наполнились слезами.
— Лучше иметь прыгающее сердце, чем никакого, — сказал, наконец, гномик.
От его слов мне стало не по себе. Я вспомнил слова принца о том, что гномы постоянно охотятся за сердцами людей, и охота эта происходит в полнолуние, когда кругом лежат сугробы, «оледенелые» — еще добавил он.
— У гномов никогда не бывает сердец, это всем известно. Ты можешь сам в этом убедиться.
Я подошел к нему и приложил ухо к его груди. Там было тихо, как в могиле.
— Тогда мне совсем непонятно, каким образом ты жив, — спросил я. — Ведь как только сердце моего дедушки перестало биться, он умер.
Гномик Умпин распрямился.
— Кристоффер Поффер, — произнес он. — Раз у меня нет сердца, которое бы постоянно билось, значит, я не из плоти и крови, как ты и все лягушки в лесу, значит я — только сон. А если я только сон, то должен быть кто-то, кому я приснился. И если я не ошибаюсь, этот кто-то — ты.
При этом он ткнул меня пальцем в грудь, да так сильно, что мне стало больно.
Тут я перепугался. Если это действительно сон, то тогда это впервые в моей жизни, когда я сам вошел в сон, который мне снится. А если я полностью вошел в этот сон, то значит меня не будет в моей кроватке рано утром, когда папа или мама придут будить меня. И где же тогда на самом деле буду я? Так трудно найти ребенка, который заблудился в лесу, но ведь еще труднее найти его, если он заблудится во сне.
— Этого не может быть, — сказал я, и у меня на глаза навернулись слезы.
— Это очень даже может быть, Кристоффер Поффер, — продолжал гномик Умпин.
— Например, твой дедушка умер, но он вполне имеет право жить в твоих мыслях.
— Это не одно и то же, — сказал я. — И ты не имеешь права говорить о моем дедушке, ведь ты никогда не сидел у него на коленях и не слушал его сказки.
Гномик Умпин заложил руки за спину и принялся расхаживать кругами по снежному насту. Наконец, он сказал:
— К сожалению, это одно и то же, мой милый принц Кристоффер Поффер. Ни я, ни твой дедушка не можем войти в реальную жизнь и ощутить, например, тепло солнечных лучей, как его ощущаешь ты, потому что мы существуем только в воображении. И хотя мне не довелось сидеть на коленях у твоего дедушки, и ни у какого другого человека из плоти и крови, я жил во многих сказках. Разве ты забыл, что дедушка рассказывал тебе множество сказок о гномах, принцах и белых замках, в которых происходило всегда так много необычайного.
Конечно же, дедушка рассказывал обо всем этом. И все же я никак не мог примириться с тем, что гномик Умпин — всего-навсего сон. Ведь много раз он говорил мне о совершенно неизвестных мне вещах, а ведь снящиеся никак не могут быть умнее тех, кому они снятся.
Я решил еще раз проверить это. Гномик стоял в задумчивости. Я спросил:
— Можно мне узнать, о чем ты сейчас думаешь?
Он с удивлением посмотрел на меня, но кивнул головой.
Теперь наступила моя очередь задуматься. Если гномик Умпин был всего-навсего моим сном, значит, мне не составляет труда прочесть его мысли.
— Сдается мне, ты думаешь о блинчиках, — сказал я.
— Неправда, — возразил он поспешно. — Я стоял тут и думал, вот бы выпить сейчас стаканчик сока.
Я обрадовался, что не угадал, ведь теперь стало совершенно очевидно, что гномик Умпин существует на самом деле.
Для верности я решил спросить еще что-нибудь. Вопрос должен быть трудным, и я сам не должен знать на него ответ.
— Как называется самая высокая гора в Норвегии? — спросил я.
— Слишком простой вопрос, милый мой принц Поффер. Эта гора называется Галгеберг.
Я радостно засмеялся. Ведь я-то не знал, как она называется.
— Очень интересно, — заметил я. — А я и не знал это.
Гномик Умпин принялся прочищать уши, как будто бы услышал что-то несусветное.
— Значит, ты живешь самостоятельной жизнью, понимаешь? — закричал я что было мочи. — И поэтому не можешь быть моим сном. Кроме того, будь это в моей воле, я ни за что бы не хотел видеть во сне лягушек, тритонов, злых королев… и маршалов, которые читают чужие мысли.
Умпин печально покачал головой.
— Кристоффер Поффер, — сказал он. — Ты, конечно, очень милый маленький принц, но порой говоришь глупости.
Он показал на лес и продолжал:
— Вот он, окружающий нас мир. Существует множество других стран. А в них живут непонятные люди и неведомые звери. И разве ты можешь утверждать, что тебе доступен весь окружающий мир?
Сейчас он рассуждал в точности, как мой дедушка.
Я покачал головой, ведь из других стран я был только в Финляндии и Игроландии, где я складывал из картинок изображения птиц, названия которых я даже не знал.
Гномик Умпин продолжал:
— Итак, — начал он. — Окружающий нас мир Есть еще и внутренний мир, мир Воображения. А ты уверен, что он ведом тебе до самой глубины?
Когда меня спрашивают подобным образом, я не могу ответить утвердительно. И поэтому я только помотал головой и смущенно уставился на снежный наст.
— Ну что же, давай не будем больше спорить ни о чем таком, — продолжал он.
— Лучше поговорим о том, что значит иметь сердце. Это больше всего волнует нас, гномов.
Я не знал, что и сказать, только чувствовал, как бьется сердце у меня в груди. Туда-сюда, туда-сюда, совсем как сердце-лягушка, похищенное у короля.
— Сердце стучит и стучит, — продолжал гномик. — И его ведь никогда не нужно заводить. Даже когда ты спишь или думаешь о чем-то, сердце работает, и точнее, чем часы.
Гномик Умпин посмотрел на меня, прищурившись. Я понял, что сейчас он украдет мое сердце.
— Сейчас ты украдешь мое сердце? — спросил я, глядя ему прямо в глаза.
Но тут на губах гномика заиграла такая умная и добрая улыбка, какая бывала у моего дедушки, когда он собирался сказать мне что-нибудь хорошее.
— Твое сердце бьется за нас обоих, Кристоффер Поффер, и поэтому мне совсем ни к чему красть его.
Летние страхи
Гномик Умпин стоял при ослепительно ярком лунном свете, как бы размышляя, продолжать ли нам быть разными существами или превратиться в одно целое.
— Вот так мы тут все стоим и стоим при лунном свете, — произнес он, наконец.
Тут меня охватило сомнение. Все как-то переменилось, мне показалось, что и сам Умпин начал бледнеть, более блеклым стало его лицо, а зеленый костюмчик не таким ярким.
— Значит, это был всего-навсего сон, — вынужден был признать я.
Грустно было согласиться с этим, хотя сон был отнюдь не только приятным. Но тут лицо гномика снова стало более отчетливым.
— Милое мое солнышко, Кристоффер Поффер, — начал он. — Разве бывают всего-навсего сны? Сказать «всего-навсего сон» так же глупо, как сказать «просто действительность», ведь маленькие принцы Пофферы живут в своих мечтах точно так же, как и в той стране, из которой они убегают в мечты.
Я стоял и смотрел на запорошенный снегом лед, покрывший тритоний пруд. Под этим снегом и льдом затаились все мои летние страхи. И как только снег начнет таять, они снова оживут.
— В общем и целом, ты просто сбежал от всех и вся, — произнес Умпин.
Я подумал, что все-таки нехорошо с его стороны всю вину сваливать только на меня, раз уж мы с ним вместе удрали от летних страхов.
— Когда худшие опасения оправдываются, лучше всего устраниться, — произнес я таким взрослым тоном, каким только мог.
Умпин стоял рядом и мотал своей маленькой гномьей головкой.
— Тот, кто пытается убежать от страшного сна, будет возвращаться в него снова и снова. Страшный сон нужно встречать так же, как волка в лесу.
— Ну и как же это? — стал я спрашивать, ведь мне не так уж часто доводилось встречать волков в своей жизни.
— Коли встретишь страшного волка, ни за что не беги. Не то он побежит за тобой, а волки бегают быстрее принцев Пофферов. Вместо этого надо спокойно стоять и смотреть прямо в самую глубину зеленых волчьих глаз. Тогда волк сам убежит и спрячется от тебя или станет совсем кротким, как ягненок, подойдет к тебе и станет лизать руку. Так же надо расправляться и со всякими там летними страхами, королевами и маршалами.
— Ну, это уж дудки, — решительно возразил я. — Королева настолько скверная, что никогда не знаешь, какую пакость она придумает в следующий раз.
Гном Умпин принялся ковырять снег носком ботинка.
— Каков человек на самом деле, никогда не знаешь наверняка. Может быть, она очень добрая в самой глубине души.
Тут уж я рассердился не на шутку. Решительно выставив вперед свой указательный палец, я сказал:
