Эдуард Успенский - Жабжабыч метит в президенты
В фотоателье «Красная гвоздика» его ждали.
Самого фотографа Стенькина не было, он прятался в глубине студии. Он прекрасно понимал, что, если Жабжабыч его увидит, вся фоторабота будет сорвана.
Жабжабыча принял его ассистент-практикант Петр Кукурузов — молодой человек повышенной курчавости и три клубных активистки в строгих летних костюмах с гвоздиками в руках.
Петр Кукурузов радостно приветствовал Жабжабыча и сказал:
— У нас в студии все готово. Сначала мы сделаем групповой снимок. Кандидат Голицын в кругу избирательниц-активисток.
Он усадил Жабжабыча в кресло, а активистки встали с цветочками позади.
— Гвоздички — символ чистоты и сохранения природы. Улыбайтесь.
Жабжабыч растянул свой большой рот в улыбке. Фотограф забрался под материю за фотоаппаратом. В этот момент активистки скинули свои строгие костюмы и остались практически в чем мать родила. Раз! И они снова надели их. Кандидат Жабжабыч Голицын-Сковородкин так ничего не заметил.
— Теперь сделаем композицию «Вперед к звездам», — предложил ассистент.
Он поставил Жабжабыча и одну из активисток — уплотненную Лидию Васильевну — в позу «Рабочего и колхозницы». Правую и левую руки они подняли вверх, а левую и правую отвели назад.
— Это космическая ракета, — сказал Кукурузов.
Он сунул в руки Жабжабыча бутылку виски и побежал к фотоагрегату. Пока он бежал, активистка Лидия Васильевна так распахнула свой жакет, что оказалась полностью полуголой.
Щелчок, и… фотография готова. Жабжабыч так ничего не заметил.
— А как же банкет? — спросил он.
— А сейчас, сейчас! — сказал Кукурузов.
Тут же две активистки Маша и Даша вынесли из глубины студии маленький столик с продуктами и приставили к нему стул для Жабжабыча.
Жабжабыч неторопливо прикрутил к столу мясорубку и стал забрасывать в нее колбасные изделия. Он брал столовой ложкой колбасный фарш, выходящий из мясорубки, и с удовольствием запивал его квасом. А в квас было добавлено немного спирта.
— Вы не возражаете, если мы устроим вокруг вас символический танец в защиту природы? — спросили активистки.
— Валяй, танцуй, — сказал Жабжабыч. — Защищай природу! — и заснул.
Фотограф Стенькин ликовал, там, в глубине студии, он радостно потирал свои грязные ручонки.
Неожиданно в фотостудию вошел известный в городе милиционер Иван Пистолетов и с ним начальник милиции города товарищ Бронежилетов Трофим Трофимыч, то есть в простонародье ТТ.
— Всем оставаться на месте! — грозным голосом сказал Бронежилетов. — Притон закрывается!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ. Операция по спасению
Скоро в городе появились предвыборные фотоплакаты с надписью: «Жабжабыч разгоняет подпольный клуб с сомнительными тетеньками». «Мафии не удалось сорвать выборы». «Грязные технологии не спасут грязных технологов».
Все объяснялось очень просто. Как только нарядный Жабжабыч с новенькой мясорубкой покинул дом Устиновых, строгая мама Устинова еще раз внимательно прочитала сомнительную открытку с фиолетовыми бабочками. И какие-то серьезные подозрения закрались ей в голову. Особенно ее насторожило примечание.
— Самые большие расходы приносит все бесплатное, — сказала она сама себе.
Она посадила на велосипеды Влада и Виктора Верхотурцева, дала им в руки сотовый телефон и отправила следить за Жабжабычем. Не столько следить, как тайно его охранять.
Она просила сообщать о каждом шаге не очень опытного и весьма легкомысленного кандидата. И очень скоро пошли сообщения.
— Мама, Жабжабыч вошел в двери.
— Что это за двери?
— Непонятно. Кажется это фотомастерская.
— Тетя Лена, тут есть щелка. Мы смотрим.
— Мама, мама, Жабжабыча посадили в кресло. Кругом стоят тетеньки.
— Какие тетеньки?
— Обычные тетеньки. С цветочками.
— В чем они одеты, Витя?
— Тетя Лена, в белые костюмы. А сейчас в одни цветочки.
— Как это так в одни цветочки?
— На них больше ничего нет.
— Витя, Влад! Сейчас же закройте глаза. Закрыли? Что вы видите?
— Ничего.
— Откройте глаза. Что вы видите?
— Толстая тетя и Жабжабыч несут к небу пол-литру.
— Как одета тетя?
— Никак.
— Закройте глаза.
— Закрыли.
— Что вы видите?
— Ничего.
— Откройте глаза. Что там?
— Жабжабыч спит, а тети танцуют.
Тут уж сердце доверенного лица Жабжабыча — мамы Лены — не выдержало, и она с места в карьер позвонила в городское отделение милиции.
— Товарищ Бронежилетов, тревога! На ул. Ленина, 132 открыли сомнительное заведение. Там людей обкручивают, голые тети танцуют, а дети смотрят.
На это папа Устинов сказал:
— По-моему, это не совсем правильно так говорить. Во-первых, дети не смотрели. Ты велела закрывать глаза. Во-вторых, мама, детей ты туда послала сама. А в-третьих…
— А в-третьих, — сказала мама, — пока мы здесь будем с тобой церемониться, там, в этом притоне, из наших детей сделают бандитов.
Бронежилетов с нарядом приехал вовремя. Бандитов из Влада и Вити Верхотурцева сделать не успели.
Вот почему и появились предвыборные плакаты: «Жабжабыч разгоняет подпольный клуб с сомнительными тетеньками», «Мафии не удалось сорвать выборы», «Грязные технологии не спасут грязных технологов».
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. Слабые ростки оппозиции
На маленькой квартире главного энергетика Жабова собрались три кандидата в мэры: Свеклин, Огурцов и сам Магдат Магдатыч Жабов. Заседание было секретное — за час до начала маленького Магдатика выставили играть в футбол в соседний двор.
— Какой футбол в десять часов вечера! — кричал Магдатик. — Лучше я на компьютере поиграю.
Это было справедливое требование. Когда Магдатик играл на компьютере, вокруг мог бушевать пожар, греметь дискотека, могли бы рычать львы, он ничего бы не видел. Но заседание было настолько секретное, что свидетели, даже самые близкие, были не нужны. Мало ли где-нибудь ребенок скажет:
— А вот у нас дома были папы Огурца и Свеклы! Долго говорили.
И все! Весь город сразу узнает, что против Барсукова и Кабанова заговор. Даже если бы Огурцов, Свеклин и Магдат Магдатыч всю ночь только и делали, что славили Питон Питоныча и Кабан Кабаныча.
Между прочим, вице-мэра Кабанова за глаза все время звали по-разному. Иногда он был Питон Питоныч, иногда Полтон Полтоныч, а в последнее время — Понтон Понтоныч. Потому что он как политик усиленно набирал вес.
— Ну, что, братцы — спросил Магдат Магдатыч. — Мы с вами окончательно совесть потеряли?
Братцы стыдливо помалкивали. Очевидно, они хотели сказать, что, пожалуй, совесть они потеряли, а стыд еще все-таки нет.
— Ладно, — сказал Магдат, — мы ни о чем договариваться не будем. Мы просто поглядим друг на друга и сделаем выводы.
Огурцов и Свеклин поглядели на Магдата и подумали, что бунт против городской власти добром не кончится. Запросто можно вылететь с работы и квартиры лишиться. А им до пенсии каких-то двадцать лет осталось.
И они сделали такой вывод:
— Надо от него отваливать. Ну его с его объединением сил.
Магдат тоже посмотрел на Свеклина и Огурцова и решил:
— Это правильные ребята. С ними вместе можно весь город перевернуть.
Едва успели секретные гости покинуть квартиру, в дом радостно ворвался Магдатик:
— Папа, прекрасная новость. В субботу состоится матч между нашими и религиозными.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ. Матч между нашими и религиозными
Большой пустырь за церковью был празднично разукрашен. Настолько празднично, насколько праздничным может быть пустырь.
В середине было огорожено футбольное поле. Трибуны, всякие принесенные лавочки и скамеечки, были заполнены народом. В основном родителями. За ними по большому травяному кругу носились окрестные дети на самокатах, на велосипедах и на своих двоих.
В отдалении продавались воздушные шары с Чебурашкой и старухой Шапокляк. Продавал их продавец, загримированный под почтальона Печкина.
Подальше в хилых замусоренных кустах прятался фотограф Стенькин с дальнобойной аппаратурой и со своим начинающим практикантом Петром Кукурузовым. После двух предыдущих неудач. Стенькину надо было срочно спасать свою подмоченную репутацию.
В середине поля на стульях сидели два пожилых баяниста средних лет и тихонько что-то мурлыкали на своих баянах. Ровно в двенадцать они вдруг громко заиграли футбольный марш:
На лучистом, чистом небе
Солнце светит.
С высоты с удивлением глядит…
Из ворот церковной ограды показалась цепочка ребят в белых майках. Они бежали трусцой. Это были религиозные. Впереди бежал отец Евлампий в рясе. Очевидно, для понта.
