Василий Пухначев - Сказки старого Тыма
Выбрал отец сосну, срезал пласт, к солнцу обращённый, потом берёзовый пласт сушёный, звонкий взял. Склеил их рыбьим клеем и лук стал делать сыну. Мать ему самые крепкие жилы лосиные на тетиву дала. Отец натянул лук, тронешь тетиву — она гудит, поёт будто.
— Теперь стрелы разные будем делать, — сказал отец.
Достал деревянные черенки, гладко оструганные, рядом положил. Стал наконечники для них делать.
— Тупые деревянные, тупые костяные на белку пойдут, — сказал отец, — железные наконечники на зверя надо беречь. Лося, медведя бить будем. Вот эти трёхгранные, как клюв щелкуньи сделанные, против злых разбойников береги.
Надел отец наконечники на стрелы. Перья филина взял, черенки у стрел в три ряда оперил, чтобы полёт верный был.
Отец сыну лук и стрелу с железным наконечником подаёт:
— Попробуй, сын, свою силу.
Сын лук натянул до плеча, пустил стрелу с тетивы поющей в дальнюю ель. Просвистела стрела, насквозь мягкую ель пробила, а выйти совсем не смогла, концом в дереве застряла.
— Хорошо, сынок. Глаз у тебя верный, кость в руках крепкая. Сила нарастёт с годами.
Отец взял свой лук, из лосиных рогов, на винтах сделанный. Взял стрелу с железным наконечником гранёным. Прицелился в сосну, чуть видную глазом, и тоже стрелу пустил. Будто ветер по тайге пошёл — деревья до земли пригнулись. Насквозь стрела сосну пробила и дальше полетела, неизвестно куда.
Взял парень отцовский лук в руки, поднимать тяжело, больше двух пудов весит. Тетиву натянул до локтя, а до плеча не осилил. Отец поглядел, улыбнулся:
— Подрастёшь, осилишь, — сказал он сыну.
Тут и зима подошла. К тому времени, как морозам большим ударить, они чум берёстой на первый ряд укрыли, сверху шкурами лосиными. Землю вокруг очага в чуме звериными шкурами устлали.
Снег первый пал. Отец с сыном на охоту собрались. Мать им мяса сушёного полные сумки положила.
Встали они на лыжи, выдриным мехом подбитые, и пошли в тайгу, к самой Оби, лося промышлять. На след звериный напали, по нему побежали. День гонят, другой гонят. Сын за отцом торопится, поспевает. Зверь почуял, что люди догоняют, во все длинные ноги убегать стал. По болотам сухим легко бежит. Грудью широкой молодой лесок раздвигает, через завалы в тайге стрелой перелетает. И снег его не задерживает — раздвоенные копыта не проваливаются. Много силы у зверя, думает: уйду.
Однако отец с сыном на лёгких лыжах не отстают от зверя. Тоже через леса, через болота пробиваются.
Умаялся зверь, в таёжке остановился. Глаза кровью налились. Храпит, копытом снег взметает, землю мёрзлую роет. Завидел охотников, голову наклонил и побежал на них, острыми рогами сына проткнуть хотел. Натянул свой лук отец, стрелу с железным наконечником пустил и прямо в грудь лосю угодил. Пробежал зверь десять длинных шагов, упал, до охотников острые рога не дотянул.
Отец с сыном дальше по урману идут. Снегу много нападало. Ветви кедров и елей будто шапками снежными покрыты. Возле одной сосны, буреломом с корнями вывернутой, отец остановился, посмотрел на сына, спрашивает его:
— Видишь, пар идёт? Берлога медвежья… Завтра добывать будем. Спит зверь.
Вечером отец рогатину сделал, а утром жердь берёзовую вырубил и заставил сына берлогу ворошить. Повернул парень два раза жердь, взревел медведь, проснулся. Рассвирепел, наверх полез. Только показался, на дыбы стал, старый охотник его на рогатину принял. А медведь перешиб лапой рогатину. Однако сын изловчился — медведю под брюхо нырнул, ножом в сердце ударил. Обмяк медведь, отца из лап выпустил, только кожу с шеи содрал, пал мёртвым к ногам охотников.
— Молодец, сынок! — похвалил старый охотник. — Спас меня от смерти. Всегда таким смелым будь.
Обснимали медведя, свежего мяса запас сделали, шкуру в чуме охотничьем постелили, пищу изготовили.
Отдохнули, а наутро белку пошли добывать. Отец к дереву подойдёт, сучком постучит, белка из дупла выскочит, тут и конец ей.
Всю зиму промышляли. С большой добычей к матери на становище возвратились. Мать едва узнала сына. Ростом парень с отца стал, в плечах такой же широкий.
— Ой, сынок, какой ты большой, однако! Только много ли силы накопил, не знаю.
Сын ничего не сказал, взял отцовский лук, из лосиных рогов сделанный, стрелу с трёхгранным наконечником. До самого плеча тетиву натянул, пустил стрелу в сосну, чуть глазом видную. Ударила стрела, сквозь дерево прошла, неизвестно куда улетела.
— Добрый охотник будет, — сказала мать отцу потихоньку.
Тут отец достал меч железный, с рукояткой резной из комля берёзы, сыну меч подал, сказал:
— Теперь ты, сын, настоящим мужчиной стал. Бери этот меч богатырский и дай слово крепкое — на худые дела с ним не ходить, с разбойниками не водиться, за добрых людей стоять, от плохих людей свой народ беречь. Добрый человек — человеку друг.
Сын на мече словом отцу с матерью поклялся. Меч в ножны положил.
Отдохнули охотники, стали к лету готовить лодку крытую, вниз по реке плыть. Весна пришла. Увидели они лодку большую на реке. Три человека к ним едут. Пристали к берегу, один вперёд вышел, сказал громко:
— Слушайте, люди, слово княжеское. Князь Вония нас вперёд послал, всех к себе зовёт. В поход собирается войной идти. Князю дань мехами платите. Одну шкуру себе, две князю.
Старый охотник навстречу два шага сделал, на меч опёрся, спросил:
— На кого войной князь Вония идёт? За какое дело биться собирается?
Княжеский посыльный рассказывать начал:
— Хан Кучум против русского богатыря Ермака собирается войной идти. Князя Вонию с богатырями к себе в помощь зовёт.
Старый охотник отвечает:
— Русский богатырь нам плохого не делал, Зачем войной на него пойдём?
— Не пойдёшь, князь сильно злой станет, убить тебя прикажет, — рассердился посланный.
— На плохое дело не пойду и сыну не велю. А князь Вония нас перебьёт — как жить будет? Дань берите — уезжайте.
Посланные забрали меха, уехали.
Когда охотники одни остались, отец сыну сказал:
— Придется нам дальше, в глухие места уезжать. Разорит нас князь своими поборами. Одну шкуру себе берёт, другую своему хану Кучуму. Сколько ни добудешь, век бедным будешь. Одежонку, малицу новую не из чего справить, чижи новые на ноги не сошьёшь. Раньше мой отец, твой дедушка, на самой Оби со своим родом жил. Там зверя больше и рыбы — сладкой стерляди, жирных осетров, всего много. Татары хана Кучума князя Вонию к себе прикормили. Стал князь с нас в два раза больше дань брать. Пришлось нам по малым рекам плыть, новые жилища строить. Вот и здесь княжеские слуги дым нашего очага увидали. Как здесь оставаться? Совсем разорят Кучум и Вония. Одна луна пройдёт — уйдём отсюда.
Десять дней прошло, посыльные князя снова приплыли, говорят с берега:
— Князь Вония хорошим словом просит вас к себе. Сам говорить хочет.
— Ну, если просит, сходить можно. Что станет князь сказывать — послушать.
Сели в лодки, поехали.
На становище князя приплыли. Народу у княжеского чума много собралось. Низовских злых людей дружина, а добрых лесных людей видимо-невидимо. Сам князь Вония у чума в соболиной шапке сидит, волосы косичками торчат, узенькие глаза жиром заплыли, хитро поглядывают. Поднял князь руку, говорить стал:
— Беда, люди, пришла. В нашу страну русский богатырь Ермак идёт с дружиной. Хан Кучум, великий богатырь, у нас помощи просит Ермака побить. Собрал я вас войной на русских пойти.
Злые люди низовские все разом закричали:
— Веди, князь, разобьём! Добычу большую возьмём, пировать долго будем.
Тут старый охотник вперёд выступил, впереди добрых людей стал. И сын за ним следом шагнул.
— Зачем нам, князь Вония, хану Кучуму в помощь идти? Разве русский богатырь плохо нам делал? Хан Кучум хорошо делал?
Князь со злости весь кровью чёрной налился.
— Хан Кучум, великий богатырь, — друг мне!
— Тебе, князь, хан Кучум друг… А почему он наш народ плохим считает. Зачем хан Кучум с хороших рек нас согнал, своих богатых татар там посадил?
Князь Вония ещё чернее стал, вот-вот лопнет.
— Как смеешь ты против великого хана так говорить? Ты меньше комара перед ним! Из одной ханской рукавички тебе и твоему сыну шубу сшить можно. Он тебя на ладонь возьмёт, через урман к морю перебросит.
— Раз хан такой сильный, пусть один с русским богатырём справится, — засмеялся старый человек. И все добрые люди засмеялись. А злые за мечи схватились. Только князь Вония видит — мало их, не выйдет дело. Хитростью заговорил:
— Хан Кучум табуны кобылиц по островам считает, полный остров набьётся — десять тысяч голов. Степи у хана — конца-краю не знают, от урмана до гор высоких легли. Воинов у Кучума счёту нет. Кто такую силу сломает? Кто богаче хана найдётся?
Старый охотник и тут не соглашается:
