Диана Джонс - Дорога ветров
— Зачем ты так себя вел, Митт! — укоризненно сказала Мильда, когда Хобин ушел. — Разве ты не понял? Он же оружейник! И видно, что он любил Кандена. Если бы только мне удалось уговорить его присоединиться к вольным холандцам, то мы получили бы бомбу — или даже ружье, что еще лучше. Тогда ты смог бы застрелить Хадда прямо из этого окна!
Митт только хмыкнул. Он предпочел бы отнять ружье у солдата на улице, чем получить его от брата Кандена.
К глубокому огорчению Митта, Хобин снова зашел к ним — и не один раз. Потребовалось много месяцев таких визитов, чтобы Митт смог забыть о том, что у Хобина был брат, который в его кошмарах распадался на куски. А когда все-таки забыл, то обнаружил, что Хобин ему нравится. Тем временем Хобин твердо, но очень добродушно сопротивлялся убеждениям Мильды стать борцом за свободу. Он соглашался с тем, что графы делают жизнь непомерно тяжелой. Он соглашался с тем, что дела в Холанде идут плохо. Он жаловался на налоги не меньше других. Однако он говорил, что не признает борьбы за свободу. Он называл Кандена — печально, но довольно сурово — мальчишкой, который играет с огнем. А когда Мильда горячо выступала против несправедливости, он улыбался и говорил, что это связано с ее положением. Спустя некоторое время он начал добродушно выговаривать ей за то, что она покупает для него вино, которое ей не по средствам.
В течение зимы Хам становился все мрачнее. Митт не мог понять почему — до одного весеннего утра, когда «Цветок Холанда» скользил по воде, выходя из гавани с отливом.
Сириоль спросил:
— Твоя мать собирается выйти замуж за этого Хобина?
— Нет! — возмущенно воскликнул Митт.
— Для дела будет хорошо, если она выйдет, — заметил Сириоль.
Хам вздохнул.
— И для нее тоже,— великодушно сказал он.— Хобин — человек хороший.
Митт пришел в ярость. И когда Сириоль и Хам оказались правы, он затаил на них еще одну обиду. На свадьбе Митт бормотал себе под нос, что сквитается с Сириолем и Хамом, пусть даже это будет стоить ему жизни. И, наверное, так оно и будет, решил он. С прошлого фестиваля он жил так, словно в будущем его ничего не ждет — вот подложит бомбу под графа Хадда, и все. Единственным плюсом этой свадьбы он считал то, что теперь будет жить рядом с запасами пороха.
Мильда с Миттом переехали в дом на улице Флейт, немного к западу от берега. Это был хороший дом, хотя и небольшой и облупившийся. У него даже был двор с катком для белья, а на грязной кирпичной стене была закреплена мишень — там Хобин пристреливал ружья, которые делал.. Митта это чрезвычайно заинтересовало.
Впервые за много лет у Митта появилась отдельная комната — и, хотя гордость не позволяла ему в этом признаться, ему было там очень одиноко. Мильда бросила работу вышивальщицы и сновала по четырем комнатам верхнего этажа, напевая и смеясь, и горестная морщинка, похоже, навсегда исчезла с ее лица. Митту было грустно видеть это: ему самому удавалось развеселить мать только изредка — а вот Хобин сделал ее счастливой. Хобин предложил отправить Митта в школу, но мальчик предпочел продолжить работу. Вольным холандцам не будет прока от мальчишки, который целыми днями сидит за уроками. И потом, Митту казалось, что борьба за свободу оставалась последним звеном, соединявшим его с Мильдой.
Именно тогда Хобин продемонстрировал неожиданную строгость.
— Ты дурак, Митт,— сказал он.— У тебя есть мозги, и тебе следовало бы научиться ими пользоваться, а не тратить свое время на болтовню о свободе с кучкой лодочников, которые даже не понимают значения этого слова. Когда ты вырастешь и станешь мужчиной, ты пожалеешь, что не занялся чем-то еще.
Такие доводы всегда были неприятными. Митт ерзал на месте и молчал. Ему хотелось сказать, что он не вырастет — вместо этого он убьет графа Хадда, — но под взглядом серьезных голубых глаз Хобина ему не хотелось этого делать.
— Ну, если уж тебе обязательно нужно работать,— сказал Хобин,— то ты можешь выполнять одну работу — и только одну. Ты можешь учиться у меня моему делу, или делу Сириоля у него, или продавать рыбу. Но нельзя делать больше одного.
Митту страстно хотелось продавать рыбу и дальше.
Ему нравилось выкрикивать гадости о Хадде — даже больше, чем обманывать солдат Харчада. Что до рыбной ловли, то он был рад любому предлогу, чтобы больше ею не заниматься. С другой стороны, он понимал, что у него будет гораздо больше возможностей заполучить немного пороха, если он станет учеником Хобина. Он помялся, глядя в пол, и наконец сумел справиться со своим раздражением настолько, чтобы неохотно проговорить:
— Тогда я буду учиться твоему делу.
— Молодец, Митт! — воскликнула Мильда и радостно его обняла.
Митта это немного утешило. Однако он испытал неожиданную неловкость, когда Хобин пошел с ним к Сириолю домой, чтобы объясниться с рыбаком и выкупить у него остаток его ученичества. Альда обхватила Митта обеими руками и запечатлела на его щеках пропахшие аррисом поцелуи. По лицу Лидды медленно катились слезы.
— Мне будет не хватать тебя за прилавком, Митт,— сказала она.
К этому Митт был готов. А вот к чему он не был готов — так это к выражению разочарования и огорчения, которое появилось на лице у Сириоля.
— Мне следовало бы это предвидеть, — сказал Сириоль, доставая бутылку арриса и наливая всем по стакану, из чего Митт понял, что нынче — особый случай.
— Да, мне следовало бы это предвидеть, — повторил Сириоль, когда они все в напряженной тишине сидели за столом. — На твоей стороне право, Хобин, и Митт заслуживает лучшего ремесла, чем ловля рыбы. Но мне это нелегко — ведь у меня нет собственного сына.
Хобин явно смутился. Лидда и Альда плакали. Митт ерзал на стуле.
— Я из-за этого чувствовал себя каким-то склизким,— признался он потом Мильде. — Словно весь вымазался в рыбной требухе. И я ненавижу вкус арриса.
Сириоль принес мятый лист бумаги, который два года назад за Митта подписала Мильда. Сначала он отказывался взять за него деньги. Хобин настаивал. Все чувствовали себя все более неловко, пока Хама не позвали в качестве свидетеля договора. Хам хлопнул Хобина по плечу и очень долго тряс Митту руку. Мальчик даже испугался, что не сможет больше ею работать. И вообще Хам держался так весело и был так рад за Митта, что вся неловкость исчезла. Все выпили еще по одному стакану арриса (Митт тайком перелил свою порцию Альде), а потом они с Хобином ушли.
— Но мне действительно неприятно, правда, — сказал Мильде Митт. — Как будто я обязан сказать им, что нам нужен порох.
— А почему бы и впрямь не сказать им об этом? — отозвалась Мильда. — Дидео знает, как делать бомбы. Так что неплохо заставить им нам помогать.
— Ты хочешь сказать — привлечь вольных холандцев к этому делу? — переспросил Митт.
Ему показалось, что это — хорошая мысль.
К несчастью, в эту минуту вошел Хобин, который услышал слова «Вольные холандцы». И он снова продемонстрировал неожиданную твердость.
— Я не желаю, чтобы в доме шли разговоры о борьбе за свободу,— сказал он.— Глупые шпионские шуточки! И не думайте, будто я боюсь Харчада. Он прекрасно знает, что я могу вернуться в Уэйволд, если захочу. Меня просто достает то, что эти лодочники никак не хотят повзрослеть. Для них это — игра, как это было и для Кандена. И в моем доме никто в эту дурацкую игру играть не будет!
Митт с Мильдой смогли продолжать свои разговоры только по секрету, урывками, либо когда Хобин уходил в гильдию оружейников. Но на следующее собрание вольных холандцев Митт выбраться сумел. Для этого пришлось наврать Хобину, а мать его поддержала. На собрании он изложил им свой план: он украдет достаточно пороха, чтобы сделать бомбу, и бросит ее в Хадда, когда тот в следующий раз понесет Старину Аммета в гавань.
Это предложение было встречено изумленным молчанием. Его нарушил Хам, который укоризненно сказал:
— Я был за тебя рад не из-за пороха, Митт. Надеюсь, ты так не подумал.
— Странно. А я был уверен, что ты этого от меня и ждал, — отозвался Митт, которому всегда трудно было удержаться, чтобы не поддразнить Хама.
— Ну, Митт... — начал было Хам.
— Тихо, — сказал Сириоль. — Научись понимать шутки, Хам. Митт, это опасно. Очень опасно. Тебя арестуют.
Для Сириоля это было очень смелое высказывание. Он действительно считал эту мысль достойной того, чтобы обдумать. Страшно обрадованный Митт поспешил заверить его в том, что не собирается дать себя арестовать.
— А что, если на мне будет желтое с красным, как на дворцовых мальчишках? Они не поймут, кто я, пока не будет слишком поздно. И я умею бегать.
— Знаю, что умеешь, — отозвался Сириоль.— Но ведь твоя мать на такое не согласится, правда?
— Спросите у нее, — ответил Митт. — Только когда Хобина рядом не будет. Она может сшить мне костюм — если мы достанем ей материю.
Сириоль задумался — надолго и глубоко.
— Митт похож на всех остальных мальчишек, — вступил в разговор Дидео. — Я частенько и сам кого-нибудь за него принимаю. С превеликой охотой сделаю бомбу.
