Владимир Аникин - Сказки русских писателей
Царь Косарь своей выдумкой был очень доволен и сам себе весь вечер все говорил:
— Ну и царь Косарь!.. Ну и умная голова!..
IVТак и повелось это далее. Когда приезжал кто-нибудь свататься, ему объявляли условия — и он либо бежал без оглядки, покуда цел, либо тянул жребий и погибал в глубине реки. Вытащить светлый камень никому не удавалось.
— Что, звездочет? — радовался Косарь и мысленно торжествовал над пустынником. — Не на то небо ты, знать, глядел, когда мою судьбу видел. По печным горшкам, знать, предсказывал, а не по звездам!
Но прекрасная ясная Зоренька становилась все грустней. Жалко ей было удалых молодцов, которые гибли из-за нее безрассудно, да и самой было скучно жить в одиночестве, с бабками да с мамками, с шутихами да с приспешницами.
Загрустила Зоренька. Ни на какое веселье не отзывается. Мамка Лукерья все средства перепробовала; наконец, привела во двор двух гусляров; один был старый и слепой, другой, поводырь, хоть и молодой, но горбатый, точно на спине у него куль овса под одеждой. Заблудились певцы, потеряли дорогу, а поют хорошо и жалостливо, обещают петь и веселого сколько угодно, — вот и привела их Лукерья; усадила, напоила и позвала Зореньку послушать.
Дивные песни знали гусляры. Поют как будто печальное, даже слезы на глаза иногда набегают, а на душе от них хорошо и легко. Что за чудеса такие!.. А когда веселое запоют, так и начинают у всех ноги притопывать, руки шевелиться, плечи подергиваться…
Понравились Зореньке гусляры.
Велела она прийти им еще раз назавтра.
На прощанье, пока мамку Лукерью горбач забавлял и смешил россказнями, слепой старик пропел Зореньке такую песню, что она слушала и дивилась. Пел ей старик о храбром юноше, который нарядился нищим слепцом и пошел с гуслями в дом красавицы девушки, чтоб полюбоваться ее красотой, и, когда увидел, полюбил ее на бсю жизнь. А поутру пришел к родителям свататься. И были они с той поры счастливы до самой смерти.
Не знала Зоренька, на что и подумать.
Певцы поклонились и поплелись на ночлег под навес на скотном дворе. Обещались завтра еще попеть и позабавить.
Они ушли, а Зоренька так свою думу и не додумала. Когда уже все спать полегли и кругом все затихло, отворила она окошко в сад, в тихую теплую душистую ночь, и долго стояла и слушала соловья, а сама все думала о чем-то несбыточном, вздыхала тайком от самой себя, и казалось ей, что она спит и что все это во сне, а наяву ничего не было — ни старика слепца, ни песни его про счастливого юношу…
VПоутру пришли опять гусляры. Никого в саду в это время не было. Мамка Лукерья уселась чулок вязать, а Зоренька велела слепцу петь вчерашнюю песенку.
Зазвенели гусли, запел старик.
Зоренька растрогалась, чуть не плачет. Вдруг видит, что слепой глядит на нее молодыми радостными глазами. А потом сдернул с себя седую бороду, скинул шапку с белыми пришитыми волосами и шепчет ей:
— Красавица!.. Зоренька!.. Осчастливь: будь моей суженой, моей любимой!
Вспыхнула в ответ Зоренька; задрожало у нее сердце, и руки, и ноги… Глядит — и глазам не верит…
Подняла глаза и Лукерья: почему пение вдруг прекратилось? Взглянула — да как заревет благим матом:
— Батюшки-светушки!.. Разбойники, мошенники!
Но Зоренька скорей зажала ей рот рукой.
— Тише, тише! Что ты, мамушка! Или ты гибели желаешь молодым певцам?
Не знает Лукерья, что теперь делать. Закричать — всех погубить; молчать — себя погубить. Насилу отдышалась с перепугу.
А Зоренька все уговаривает:
— Не кричи, мамушка. Пожалей молодцов.
Первым спохватился горбатый. Опять забренчал он громко на гуслях и запел разудалую песню, будто ни с кем ничего и не случилось.
— Ступайте! Ступайте вы от греха! — зашептала Лукерья, а сама от волнения еле дышит. — Ступайте с глаз долой! Ну вас совсем!
И певцы ушли. Только не сразу. Обещали мамушке хороший подарок, когда приедут на днях свататься, а после свадьбы любовь и почет и всякое уважение.
— Да какая там свадьба! — сказала на это Лукерья. — Или не знаете вы условий царя Косаря?
— Знаю я условия царя Косаря! — воскликнул бывший слепец. — Я верю в свое счастье, и прекрасная Зоренька будет моей женой! А если не будет, так мне и жизни не надо!
Стала уговаривать и Зоренька не тянуть жребия: никто не вынимал ничего, кроме смерти.
— Пожалей себя, юноша! Не сватайся за меня, несчастную.
Потом заплакала и сказала:
— А я тебя никогда не забуду!
Но как ни убеждала его отказаться от сватовства, юноша знать ничего не хотел.
— Будешь, Зоренька, будешь женой моей любимой! Никому теперь не уступлю тебя. И камень я вытяну непременно счастливый!
Измучилась Зоренька. Сердце ее терзалось от жалости. Ведь погибнет ни за что молодец, а белого камня не вытянет. А почему?.. Да потому, что царь Косарь кладет в сосуд оба камня красные: какой ни возьми — все равно смерть. Долго не решалась она сказать это юноше. Сказать такое дело про родного отца!.. Как ни мучилась, как ни боялась, а все-таки решилась и сказала.
— Оба красные? — омрачился юноша и на миг заколебался: как быть?
Потом вдруг воскликнул:
— Тем лучше!
Все с удивлением поглядели на него. А он подтвердил:
— Если оба камня красные, тогда без ошибки скажу: уж теперь, Зоренька, будешь ты наверно моею невестой!
Он был так рад, так сияло его молодое лицо, точно он услышал не ужасную новость, а самое приятное известие.
— До завтра, Зоренька!.. До завтра, милая мамушка Лукерья! Помните вашего верного и счастливого Переяслава!
И оба гусляра поспешно удалились.
VIТрубят, гремят на крутом берегу призывные трубы.
Царь Косарь сидит перед золотым своим шатром и поглядывает на помост. А на помосте стоит глашатай с золотым сосудом и палач с тяжелыми цепями. Внизу под обрывом плещется широкая река, могила всех женихов царской дочери, носятся над быстриной белые чайки… Над головами ясное голубое небо, солнце сияет, жизнь и радость вокруг…
Из радужного шатра выходит Переяслав. Он молод и строен. Одет в скромную дорожную одежду; русые волосы кудрями рассыпались по плечам. Он очень красив и радостен. Белый душистый цветок приколот на груди; этот цветок прислала ему Зоренька — на счастье. Его верный товарищ, бывший горбун, тоже стройный и красивый юноша, идет следом за ним и останавливается у помоста, а Переяслав всходит на помост. Много знатных гостей съехались сегодня к царю Косарю; есть даже посланники соседних царей и ханов. И в золотом шатре Косаря сегодня присутствуют женщины: Зоренька, бледная как смерть, и мамушка Лукерья; у нее сердце сегодня дрожит, как осиновый лист, и дух прерывается со страху.
Зоренька глаз не сводит с золотого сосуда и с палача. Но вот пришел Переяслав, и она уж ничего и никого не видит. Трепещет вся от ужаса… И верит она Переяславу и знает в то же время, что в чаше нет светлого камня. Что Переяслав затеял? Как избежит он верной смерти — не понимает Зоренька, и душа ее болит от ожидания беды. А палач уже надевает на юношу тяжелые цепи, чтобы не выплыл.
— Либо счастье, либо смерть, — спокойно говорит глашатай, приподнимая парчу, и Переяслав опускает руку в сосуд.
Все замерло в ожидании.
Все глаза устремились на Переяслава. Он глядит в сторону Зореньки и улыбается светлой улыбкой.
Вот потянулась рука обратно. Дело сделано. Возврата нет. Зоренька перестала дышать, ноги ее подкашиваются.
Переяслав поднял высоко руку с зажатым в ней жребием. Среди молчания и тишины раздается его твердый голос:
— Я так уверен в своем счастье, что не хочу и глядеть на камень!
И он со всего размаху бросил камень в реку.
— Какой же у тебя был? — закричал в испуге глашатай.
— Конечно, белый! — воскликнул Переяслав. — Мое счастье всегда со мной. Вынь и посмотри, какой остался в сосуде. Там должен остаться красный.
Вынули из чаши камень. Никто, кажется, не дышал, пока его вынимали. Даже царь Косарь, и тот чуть не задохся.
— Гляди! — радостно воскликнул Переяслав.
Глашатай положил на ладонь вынутый камень и громко объявил всем:
— Остался — красный.
Гром рукоплесканий встретил этот ответ. Хлопали в ладоши знатные гости, хлопали посланники соседних царей и ханов, хлопали придворные свидетели, кричали и стучали радостно зрители и дружина. А царь Косарь сидел и глядел, точно не понимал ничего: глядел направо, глядел налево и видел только одно, что все радуются и что теперь уже ничего не поделаешь:
— Напредсказал, собака-звездочет!
Зоренька бросилась отцу на шею и, рыдая от счастья, целовала его и обливала слезами.
Палач развязал цепи и с грохотом бросил их на помост.
Переяслав под звуки труб и новых рукоплесканий сошел с помоста и направился прямо к Зореньке, взял ее за руку и громко спросил Косаря:
