Юрий Подкорытов - Сказки из старинной шкатулки
Было у него три сына.
Старший по железу знаменитый мастер. Плуги, топоры, грабли, вилы, косы мастерил.
Лесоруб топором намахается за день, а устали — никакой, радуется:
— Звонкой работой топор сделан, славно рубит, только песенку поет!
Другой сын Семигора по чугуну был искусен. Посуду делал, фигурки разные отливал отменно.
Иная хозяйка чугунок в руки возьмет и скажет:
— Огневые руки посуду сработали! Век сносу не будет.
А для доблестного войска российского отливали братья пушки, перед которыми вражеские крепости устоять не могли, звонкие сабли, меткие ружья.
Во все времена так говорили: мастеровой Урал — армии арсенал.
Лестно Семигору такие речи о сынах слышать. Почет и уважение за работу свою старшие братья имели.
Вот только младший — озорник, задира. А уж принарядиться любил! Носил он одежды красные, с голубой и дымчатой отделкой. Сначала, было, за ремесло огневое взялся, с маху осилить хотел. Думал, прозовут: Огонь-парень! Прославиться решил да обжегся. Прозвали его Бедовик-Огневик. (За глаза больше Бедовиком называли.) Дружка-приятеля себе заимел — Красного Петуха, бездельника и забияку.
Красный Петух веселую жизнь любил. Только бы на гармонике с колокольчиками играть да лихие песни горланить.
Ох, и проказничали они!
Старшие братья все время Бедовика совестили. Да куда там! Сморщится младший — у братьев фартуки рабочие дымом пахнут, железом горелым. Тряхнет кудрями огненными и опять пошло-поехало.
Поначалу жалко было Семигору младшего наказывать: образумится, мол, за дело возьмется, еще мастером себя покажет. Но видит — дальше некуда. Указ дает:
«За великое разорение лесов заповедных, за урон хозяйств крестьянских и прочие делишки Хозяин Каменного Пояса велел: беспутного Красного Петуха образумить утоплением в пруду, а лентяя и неумеху Огня-младшего до особого срока в камешек невзрачный заточить, да и забросить тот камешек куда подальше».
Так и сделали. Ну, что дальше с Бедовиком было, после расскажем. А сейчас самое время к деду Кудельке заглянуть.
Дед на бережку озерном новую лодку мастерит, топориком помахивает, молотком постукивает. Рядышком в конопле-траве высокой Верхушка валяется, сны богатые видит: золотые горы, сундуки, полные дорогих каменьев, да себя, в бархатном кафтане и в сапогах со скрипом да носками кверху загнутыми.
А у деда под руками парнишка соседский, Пострел-Семидел прозваньем, крутится. Мальчишечка такой непоседливый: то там, то сям его видят. Все-то ему любопытно, все-то узнать хочется.
— А на какую насадку чебак берет? Как кружки на щуку ставят? Да как…
— Тише ты, Пострел, эдак всю рыбу распугаешь. Так и есть — только хвостом сверкнула.
Удивляется мальчишка:
— Да разве рыба слышит?
— А то как же. И разговаривает. Вот сейчас карпу ерш про тебя сказал: вон, мол, Пострел-Семидел к нам на озеро пожаловал.
Мальчишка обиделся было:
— Никакой я не семидел. Павлушка я.
Помолчит — опять за свое:
— А из чего у тебя одежка рабочая сделана?
— Из горного льна — кудельки. В деле удобна и огня не боится.
Проснулся Верхушка и здесь свой нос сунул:
— Сказки все это.
— Эх, ты! — рассердился дед. — В каждой сказке правдинка есть. Любопытствовать надо. Идешь по земле-матушке, так не по верхам гляди, а в оба. Тут она тебе тайный знак свой и объявит. Вон в Коелге, к примеру, белый мрамор из-под земли выходит. А возле реки Урал, в степях, так и вовсе из цельного железа гора.
— Вот бы из золота! — насмешничает Верхушка.
Плюнул тут дед:
— Одно звание тебе — Верхушка! Верхушка и есть! Доброму хозяину и железо к месту. Пойдем, Пострел, ушицу варить.
Потягивается Верхушка, рассуждает:
— Не везет мне никак! Сегодня опять тот же сон видел: иду я будто, а камни дорогие везде разбросаны. Играют, переливаются!
Слышит слова эти Пострел-Семидел, смеется:
— Куда тебе! Матушка про тебя говорит: и простого камня не заметишь, пока не запнешься.
Побрел Верхушка к себе домой. Идет, лаптями пылит да и запнулся за камень, в котором Бедовика-Огневика заточили.
— Эй, ты! Выпусти меня, — шумит Бедовик-Огневик. — Одарю несметно!
Перепугался Верхушка. Потом осмелел, торговаться стал:
— Много ли дашь?
— Сколько захочешь! Золото, рубины, топазы, хризолиты… Хозяина настоящего ждут.
— Я, я настоящий хозяин! — завопил Верхушка, а сам думает: «Не продешевить бы». — Только как же я вашу светлость из камня выпущу?
— Ударь камень о камень! — приказал Бедовик-Огневик.
Ударил Верхушка. Выскользнул Бедовик из камня. Пал на сухую траву малой искрой, стал набираться сил. Огненным столбом выше Верхушкиной избы прыгнул. А Верхушка кланяется:
— Палите мою избенку, ваша огненная светлость, на доброе здоровьице!
Сам-то думает: «Подарит Бедовик богатства несметные — каменные хоромы построю».
Огневик радуется:
— Ох, погуляю! Ох, накуролесю!
Верхушка козлом скачет:
— Ваша огненная светлость! Не забудьте про обещанное-то…
Смеется Огневик:
— Сроду ничего не было — ветер в карманах. Брысь!
Дохнул на Верхушку горячо — завопил тот, бежать бросился. Налетел Бедовик горячим ураганом на леса, деревья на корню погубил, зверьи шкуры опалил. Растопырил горячие ручищи:
— Все сокрушу!
Горы черным дымом окутались, в озерах и реках вода кипит, паром к небу идет.
Посылает дед Пострела за мужиками работными, сам одежку из горного льна надел, лопату на плечо — пошел навстречу буйному Огневику.
Тот огненным глазом на деда косит, опасается:
— Ты чего это, хитрый старик, задумал? Аль не боишься меня?
— Оно, ясное дело, боязно — силища-то у тебя непомерная. Ну, да ничего.
Прибежали люди с лопатами. Канаву глубокую выкопали, ведра с водой наготовили.
Бушует Огневик, горячим жаром пышет, искрами сыплет. Хотел канаву с маху перепрыгнуть да силенок не хватило. Свалился в ловушку, совсем маленьким стал, сизым дымом задышал. Просит деда:
— Не губи!
— Губить тебя расчета нет. Ты вот посиди-ка пока в горшке глиняном, а мы тут обмозгуем, к какому ремеслу тебя определить.
Позвал дед Куделька Пострела:
— Пойдем, Павлушка, к Семигору. С ним посоветуемся.
Привела их тропка к вершине Таганая. Из горы дым идет, грохот.
Закричал дед:
— Эге-гей!
Раздвинулась гора, показался человек огромный. Одет по-рабочему: рубаха простая, фартук. Волосы тесемкой подвязаны. Борода русая, глаза молодые, живые, с хитринкой.
Заговорил Семигор, словно гром в горах зарокотал:
— Кто зовет? Какая надобность в Семигоре вышла?
Пригляделся, деда узнал:
— Здравствуй! Все еще по горам, по лесам ходишь, мужикам работным места богатые подсказываешь? А мальчонку-то в ученики привел?
Протянул Семигор свою громадную ладонь Павлушке. А на ладони камни драгоценные. У Павлушки в глазах круги цветные пошли. Посмотрел он на лицо Семигора, а оно у него то красным, то зеленым, то золотисто-желтым становится.
Грохочет Семигор:
— Горщиком знаменитым сделаю. Али не хочешь? Тогда по чугуну мастера равным тебе не будет.
Посмотрел Павлушка на Семигора, а тот словно сам из чугуна отлит.
— Не по душе, вижу. Тогда огневому ремеслу учись. Радостное это дело. Особливо сталь варить.
И сделался тут Семигор голубым-голубым — борода голубая, волосы голубые, фартук рабочий и тот оголубел.
Задумался Павлушка, говорит твердо:
— Мне бы своим умом до дела дойти.
Загрохотал Семигор, горным эхом вокруг рассыпался:
— Слыхал, усмирили вы Огневика? В помощники тебе определяю. Пора и младшему в люди выходить.
Дома у деда дым коромыслом. Это Бедовик вздумал уху варить. А с непривычки только в золе да саже перепачкался — трубочист трубочистом.
Говорит ему дед:
— Голова-то большая, только ума маловато. Сколько лет чугунок мне верой-правдой служил, а ты его враз прожег.
— Новый сделаю, — гудит Бедовик-Огневик.
— Скор на слова-то! Ладно, определим тебя к работе горячей — присматривайся, что к чему. Может, и в мастера, как братья, выйдешь. Сталь да чугун — это, брат, не уху варить.
Отвели Огневику хоромы. Ну печь не печь, больше на дом походит, только громадный. Поэтому и называется эта печь — доменная. Стал Огневик ремеслу учиться. С охотой. Мозоли набил, фартук прожег, дымом пропах — силу в себе почувствовал.
И Павлушка-Пострел к огневой работе тянется, про секреты мастерства у деда Кудельки выспрашивает.
— Не в обычае человека работного тайны ремесла при себе хранить. Научу тебя сталь особую варить, дорогую.
Взялись за дело. День и ночь у печи пропадали — большую работу наскоком не возьмешь. И вот, словно молния, побежал по желобу металл, голубым огнем вспыхнул, птицей в небеса взвился.
