Александр Шаров - Человек-Горошина и Простак
— Как мы переволновались, пока ты был там, — жужжала Ахумдус. — Сколько раз я говорила, что тебе нельзя оставаться одному, пока ты так молод и еще не образовал свой ум. Но что нам советы друга, если природа наградила нас упрямым и строптивым характером…
Кажется, Ахумдус совсем забыла, почему я остался в одиночестве. Ну и пусть. "Забытая обида — мешок, сброшенный с плеч, обида, которую не прощаешь другу, — горб", — повторял Учитель.
— А где Турропуто?! — спросил я.
— Соскучился? — усмехнулась Ахумдус. — Льдина тебя, к счастью, только задела, а его так шарахнула по голове, что он не скоро очнется… Магистр просил нас поскорее разыскать Сильвера и Принцессу, — через минуту прожужжала Ахумдус. — Он очень беспокоится за их судьбу.
Мы поднялись в воздух. Я обернулся. Не было ни ледяного купола, ни Города Одинаковых Человечков. Они исчезли так же странно и внезапно, как и появились. А может быть, они стали невидимыми только для нас, обычных людей?!.
Глава пятая
ЕСЛИ ЛЮБИШЬ — СБУДЕТСЯ!
Под каштанами
У старых каштанов мы увидели Принцессу и Юношу. Ахумдус опустилась на лист дерева, прямо над ними.
Нет, они не говорили о любви и всяком таком, а спорили, почти ссорились.
На каштаны падала черная тень; может быть, поэтому Принцессе и Юноше было не до любовных признаний. Очень близко, всего в нескольких шагах землю озарял ласковый свет луны. Но тень медленно накатывалась на освещенное пространство.
— Скоро эта проклятая тень от часов, идущих в прошлое, зальет весь мир, если только Магистр… — тревожно жужжала Ахумдус.
— Холодно и темно, — грустно сказала Принцесса.
— Да, холодно и темно, ведь мы опять в Средних Веках, — отозвался Юноша.
— Завтра тебя снова поведут к Инквизитору?
— Да… завтра, — ответил Юноша.
— Бедный, глупый… И ты снова будешь повторять, что Земля вращается вокруг этого маленького Солнца?
— Да!
— И под пыткой?
— Что же другое я могу сказать? Ведь Коперник доказал, что это правда.
— Вздор… Вся улица, весь квартал, весь город знает, что это вздор, а ты твердишь свое, чтобы погубить меня и себя.
Юноша молчал, поникнув головой.
— Всем известно, — продолжала Принцесса, — Солнце восходит там, за фруктовым рынком. Тетушка Петра, которая лучше всех печет пироги с ревенем, рано утром проходила по яблочным рядам и видела, как это дурацкое Солнце дрыхнет под навесом. Тетушка Петра еще подумала: "Какое огромное красное яблоко", подняла его и уронила — оно было очень горячее! Ты же веришь тетушке Петре?!
Юноша молчал.
— А дядюшка Питер, Начальник Ночного Караула, проходил с дозором по берегу моря и увидел твое разлюбезное Солнышко, которое тебе дороже и меня и жизни. Оно напилось допьяна и валялось в неположенное время в неположенном месте — круглое, краснорожее. Дядюшка Питер наподдал его сапогом, и оно мигом скатилось за горизонт в море — даже не пикнуло. Ведь все должны подчиняться установленному порядку. Ты же веришь дядюшке Питеру?
— Все-таки… — начал было Юноша, но Принцесса не позволила ему договорить.
— И старый дядюшка Инквизитор так расстраивается, что ты перечишь ему и приходится тебя снова допрашивать. Ты должен сказать то, что тебе велят, то, во что верят все почтенные люди, даже если сам не веришь в это. Иначе я уйду от тебя. Я уйду от тебя навсегда.
Принцесса, не оборачиваясь, пошла прочь.
А Юноша стоял у скамьи под каштаном, словно снова окаменел. Он не плакал и не умолял, как сделал бы я и всякий другой, а только сказал вслед Принцессе со странной своей страдальческой гримасой:
— Две тысячи книг написано об одном старом докторе Фаусте, который продал душу дьяволу, чтобы все знать и все видеть. Почему же так мало книг о миллионах людей, которые продают душу дьяволу, чтобы ничего не знать и ничего не видеть?
Принцесса уходила все дальше, Ахумдус всполошилась.
— Что же, еще восемьсот лет ждать, пока они снова встретятся и снова поссорятся. Нет уж! — Она сердито взглянула на меня. — Какого дьявола ты глазеешь по сторонам вместо того, чтобы подлететь к Принцессе и велеть ей вернуться.
Я уже перестал обращать внимание на ее грубость и возможно спокойнее ответил:
— Во-первых, я не совсем беспристрастное лицо и мне было бы тяжело мирить Принцессу с Юношей, хотя, конечно, я желаю им счастья. И ты сама все время жужжишь, что я Простак; кто послушает простака?!
— Чепуха! — прямо-таки завопила Ахумдус, даже не дослушав меня. — Последний раз спрашиваю: ты так-таки не скажешь милой парочке, чтобы она поскорее выбралась из тени дьявольских часов? Ведь совсем рядом ясный лунный свет! Знаю я вашего брата сказочника. Уж вы найдете повод, чтобы с самым благородным видом остаться в стороне от драки.
Мне стало ужасно обидно.
— Как ты можешь, ведь только что…
— Ну, не сердись, — улыбаясь, как ни в чем не бывало прожужжала Ахумдус. — Тебе ведь и говорят, отдохни, я сама справлюсь.
С этими словами Ахумдус взвилась в воздух.
Не очень-то приятно «отдыхать» на листе каштана. Случайный порыв ветра сдует тебя. Каждый бездельный гуляка воробей после бурной ночи может ненароком закусить тобой, как говорится — "заморить червячка".
"Нет, не о такой кончине он мечтал", — подумал я о себе, как пишут в книгах. Но, по правде, я не мечтал ни о какой кончине.
К счастью, Ахумдус скоро вернулась. Думаете, она извинилась за свое поведение? Ничего подобного. Она чуть ли не лопалась от самодовольствия:
— В седло, и полетим.
По дороге она все время болтала.
— Не пойму, что бы делали люди без меня. Престранные вы существа. У нас, мух, это называется пустожужжанием Подумаешь, важность: что вращается вокруг чего — Земля вокруг Солнца или Солнце вокруг Земли. Муха вокруг лампочки или лампочка вокруг мухи… Солнце! Был бы это медный таз с вареньем. А то нашли о чем спорить твоя хваленая Принцесса и Юноша. Но я все-таки допекла их. Садилась на нос, кусала, пока они не погнались за мной. Чертовски жалко, что ты не видел всего этого. Как только первый луч лунного, света упал на них, Принцесса сказала: "Ах, как хорошо", а он совершенно некстати ответил: "Боже, как ты прекрасна". Потом она сказала: "Мне снился страшный сон". И он ответил "Мне тоже снился страшный сон". И они подошли друг к другу… Да чего болтать — летим, сам увидишь.
Конец истории о Принцессе и Юноше
— Мне снился страшный сон. Но теперь все прошло. Я тебя так люблю! — Юноша протянул руки, чтобы обнять Принцессу.
Не тут-то было.
Принцесса подняла голову, взглянула на его искаженное страдальческой гримасой лицо и, отступя на шаг, в ужасе воскликнула:
— И ты всегда будешь таким? Не подходи, не подходи ко мне!
Слезы потекли из глаз Юноши. Нет, лицо его вовсе не было страшным.
"Какая Принцесса жестокая", — подумал я, позабыв, что сердце у нее заколдовано.
— Все напрасно, — грустно прожужжала Ахумдус. — Тут и я не могу помочь.
И в эту секунду откуда ни возьмись показался Ворон. Он подлетел к Принцессе и сказал человеческим голосом:
— Ведь ты так любила Юношу, пока тебя не заколдовал Турропуто. Вспомни, вспомни это. Люби его, и тогда…
Ворон не договорил.
Принцесса повернулась к Юноше и поцеловала его.
Страдальческая гримаса на лице Юноши исчезла, и каким же чудесным светом озарилось оно. И как засияло лицо Принцессы, теперь, когда любовь снова согрела ее сердце. Кончилось заклятье Колдуна!
Так вот что было скрыто в словах "Люби его, и тогда…"
Я бы мог написать, что после была свадьба и, как говорится в сказках, "и я там был, мед, пиво пил, по усам текло, да в рот не попало".
Но я описываю только то, что видел сам; пусть другие придумывают всякую всячину.
Не был я на этой свадьбе, должно быть, чудесной и веселой, но не для меня.
Последний бой с Турропуто
— Сдается мне, что здесь отлично справятся без нас, — прожужжала Ахумдус.
— К часам… Что-то они скрипят и скрипят…
Мы поспели вовремя.
Магистр с ключом в руке карабкался по обледенелой лестнице. И Турропуто был тут. К счастью, он еще не оправился от удара льдиной и действовал не слишком уверенно.
Изловчившись, Колдун схватил Магистра за ногу.
"Тжарч-Тжарч-Тжарч", — оглушительно и противно скрипели часы.
Обратно в чужие, глухие века
Слепые, немые
Где солнце не светит и ночь глубока,
Где правда распята и царствует ложь,
Где правит законы кровавые нож.
И сказку на плаху выводит палач.
Слепые, немые века.
Тжарч-Тжарч-Тжарч…
Холод был прямо-таки невыносимый.
