Тоон Теллеген - Однажды в полдень
Обзор книги Тоон Теллеген - Однажды в полдень
Однажды в полдень
НИ ДНЯ Белка не сидела дома. По утрам она скатывалась со своего бука в мох, а то и с кончика нависшей над прудом ветки – прямо на спину Стрекозе, и та безропотно переносила ее на другой берег. Белка никогда не выбирала тропинок, а просто пускалась по первой попавшейся. Но, если тропинка разветвлялась, Белка непременно сворачивала на боковую и, если ей удавалось забыть планы на сегодняшний день, она их забывала.
Как-то раз по дороге к Слону, – он собирался переезжать и ему требовалась помощь – она увидела извилистую песчаную тропку, уводящую зигзагами вбок. У тропки стоял указательный знак: «Путь на край света». «Туда-то мне и надо!» – решила Белка. Но, к ее разочарованию, там вскоре опять обнаружилась боковая тропинка, на которую она просто не могла не свернуть, даже если ей этого и не хотелось.
«Тупик», – гласил указатель. Чуть ли не через силу ступила Белка на тропинку, и та почти сразу завела ее в раскидистый шиповатый куст, в упорном сражении с которым Белка изодрала себе шкурку, а потом скатилась в канавку и уснула под одеялом из палой листвы.
Проснувшись, она обнаружила, что уже вечер и можно не вставать.
На следующее утро она выбралась на дорогу, которая безо всяких там разветвлений, ответвлений и боковых тропинок вывела ее к пляжу. На берегу лежала лодка. Белка забралась в нее и поплыла к горизонту, потом дальше, за край моря, лавируя в айсбергах, по зеркальной глади все к новым и новым горизонтам. Она то ухала с высоты прямо в гигантские водовороты, то перелетала с гребня на гребень белопенных волн.
Солнце все росло и росло, а может быть, просто становилось ближе.
В конце концов волна выбросила Белку на берег, и там, на далеком берегу, с ней произошли приключения столь многочисленные и столь удивительные, что, вернувшись, она рассказывала о них еще недели спустя. До тех пор, пока Муравью и Ежу, двум ее приятелям, это не надоело, и они ей так прямо об этом и не заявили.
- И там еще повсюду такие… – заводила было Белка.
- Уймись! – орал Муравей.
КАК-ТО В ПОЛДЕНЬ Белка задумчиво сидела на берегу реки. Она оперлась на локоть и прилегла на траву, подстелив под себя собственный хвост, а вокруг нее цвели лютики, клевер и маргаритки.
Она думала обо всем сразу. Светило солнце, и она рассеянно глядела на поблескивавшую воду. Порой мимо пролетала Цапля, и ее тень скользила по воде.
Внезапно Белка встрепенулась, будто пробудившись ото сна, хотя и не была уверена, что спала. Ей хорошо помнилось, что река завела с ней разговор и сказала, что вот попробовала бы она, Белка, заснуть как-нибудь лет этак на 100, и что тогда бы они посмотрели. И что Белке показалось, что это страшно долго. Спи скорее, – сказал Белка самой себе, или сделала вид, что заснула, но в мгновение ока, была разбужена…
- Ай! – вскрикнула она.
- А что мне оставалось делать, – сказала Оса. – Ты мне все крыло оттоптала.
- Так ведь спала же я!.. – воскликнула Белка, не вполне уверенно.
- Ну и что? Ты думаешь, это что-то меняет?
- Так ведь я лежала себе тихонько…
- Ну и что? Когда мне крыло оттаптывают, мне все равно, что да как. Воздух там по нему топчется, свет, или вовсе пустота – я все чувствую. И тогда я жалю. Воздух, свет, пустоту, – жалю, и все тут!
Под тяжестью собственных слов Оса повалилась на спину, но тут же вскочила.
- Так что вот таким вот образом, – закончила она.
- Вообще-то больно, – сказала Белка, чувствуя, как вздувается шишка у нее на колене.
- Проняло, стало быть! – загадочно ухмыльнувшись, сказала Оса.
Белка вздохнула. Она устала, и был вечер, и река больше не блестела даже в самой далекой дали, даже за мостом, на западе, где все еще краснело небо.
- Ну, я пошла, – сказала Оса.
- Давай, – сказала Белка.
- С крылом сделаю что-нибудь, – сказала Оса, – а мне больше и не встать на него.
- Это да, – сказала Белка. Оса с трудом полетела прочь, а Белка, хромая и спотыкаясь в наступивших сумерках, побрела в лес, к дому.
БЕЛКА ЗАБОЛЕЛА. В ознобе лежала она под одеялами. Муравей, непоколебимо убежденный в своем умении распознавать хвори, заглянул к ней в ухо и заявил, что разглядел там, далеко в глубине, что-то красное, судя по блеску очень похожее на драгоценный камень.
- Неужто и впрямь камушек? – задумчиво пробормотал он про себя.
- Да не болит у меня никакое ухо, – буркнула Белка, еще глубже зарываясь в одеяла.
Потом заскочил Сверчок и с важной миной ущипнул Белку за кончик хвоста.
- Ой! – вскрикнула Белка.
- Ага! – обрадовался Сверчок. – Вот оно!
Но Белка только покачала головой и попросила друзей удалиться.
Несколько часов подряд лежала она в совершенном одиночестве, клацая зубами в своей теплой постели. Стемнело. Белка задремала, но внезапный стук в дверь разбудил ее.
- Кто там? – спросила она.
- Я, – ответил голос.
- Кто это я?
- Ну, я.
И кто-то вошел в комнату, но кто именно, Белка в темноте не разглядела.
- Вы кто? – спросила она.
- Я, – повторил голос. Белке он показался незнакомым.
- А что вам надо?
- Отправляйся-ка ты в путешествие, – сказал голос. – Ты расхворалась оттого, что болеешь.
- Да не хочу я ни в какое путешествие, – заупрямилась Белка. – Ничего хорошего из этого не выйдет.
- Надо, – сказал голос.
Белка почувствовала, как сквозь распахнутую дверь к ее постели подлетел ветерок, подхватил Белку и понес куда-то. Она летела в самой вышине и видела под собой тысячи мерцающих звезд, а совсем внизу – желтую точку Луны. В ушах ее звучал странный свист, временами перемежавшийся обрывками песен.
«…дома нет, а ведь только что…» – голос Муравья.
«…может, к Жирафу…» – голос Сверчка.
«…на людей посмотреть, себя показать…» – голос Жирафа.
«…фокусы, наконец, научится показывать…» – голос Хамелеона, который она всего-то однажды слышала на дне рождения у Колибри, а может, у Кашалота…
Голоса сделались неразличимы, а свист становился все громче. И вот с глухим стуком шмякнулась она в мох под буком, рано утром, в один прекрасный весенний день.
К ней тут же подоспел Муравей.
- Ты с кровати свалилась, – озабоченно сказал он и добавил: – И ладно бы только это.
- Еще чудо, что все обошлось, – выдохнул, подоспев, Сверчок.
Белка кивнула. Через некоторое время болезненная шишка у нее на затылке исчезла бесследно.
ЗА ПРАЗДНИЧНЫМ СТОЛОМ они сидели все вместе. Никто не знал, что он празднует, но каждый отлично знал, что он ест. Белка, облокотившись на стол, через тростинку потягивала густой сок из буковых орешков, а рядом с ней сидел Муравей в обнимку с огромным куском сахара, который он посасывал, а временами даже вгрызался в него с неким утробным рычанием.
Чуть подальше от них сидел Олень с огромным пучком мать-и-мачехи на тарелке; он разрезал его ножом и вилкой на маленькие кусочки и один за другим отправлял в рот. Вид у него при этом был блаженный. Напротив него сидела Пчела, которая крепко вцепилась в чашечку крапивы и забыла про все на свете, кроме своего вкусного-превкусного меда.
- Пчела, а Пчела! – время от времени окликал ее Дикий Кабан, сидевший рядом с ней, но Пчела его не слышала. Перед Кабаном стояла тарелка с кашей, а когда он с ней расправился, на ее месте появилось ведро с простоквашей, в которой плавали ломти хлеба. Около него сидела Тля, – та принесла еду с собой. Ворон поклевывал блестящий черный шнурок, а рядом с ним в тазике плавал Окунь, время от времени лениво пощипывая сладкие водоросли. Иногда он шептал что-то на ушко Жирафу, и тот отрывался от своего десерта из розовых роз и чертополоха и дружелюбно кивал.
Дальше за столом сидел Слон, который за обе щеки уплетал большие куски древесной коры, разложенные на сосновом блюде по алфавиту: березовая, буковая, вязовая, дубовая, еловая, ивовая, кора каштана и липовое лыко. Гиена, слегка похахатывая, с потерянным видом сидела перед пустой тарелкой. Комар уткнул кончик носа в какое-то свое блюдечко и явно наслаждался.
Во главе стола сидел Жук, ковырявший что-то черное из коробочки, а Лягушка и Жаба, впервые оказавшись бок о бок, выпивали за здоровье друг друга и договаривались отныне видеться почаще.
Над лесом было ясное небо, и солнце тысячью бликов отражалось в сверкающих стаканах бесчисленного собрания. И время от времени кто-нибудь брал слово:
- Друзья, – воскликнул Голубь. Все похлопали в ладоши, и пиршество продолжилось.
- Мы, – возвестила Оса.
- О, – провозгласил Носорог.
Попытайся кто-нибудь развить свою мысль чуть дальше – остыло бы огромное количество еды, и это было бы весьма досадно, поскольку, в сущности, праздник был устроен ради того, чтобы поесть, а уж потом, в лучшем случае, ради всего остального, не столь насущного, хотя никто толком не знал, чего именно.
