Кэтрин Ласки - Легенды ночных стражей 2: Осада.
Обзор книги Кэтрин Ласки - Легенды ночных стражей 2: Осада.
Легенды ночных стражей 2
Осада
От автора
Во время Второй мировой войны премьер-министром Англии был Уинстон Черчилль. Жители Лондона много месяцев подряд подвергались безжалостным бомбардировкам фашистской авиации. Простые лондонцы — мужчины, женщины, дети — с поразительным мужеством пережили это страшное время, вошедшее в историю под названием «битва за Англию».
Выступления Черчилля по радио поднимали дух измученного народа. Про Черчилля говорили, что он «мобилизовал английский язык и заставил его сражаться». Я в большом долгу перед сэром Уинстоном, поскольку во многом копировала его речи, когда писала самые волнующие выступления Эзилриба для восемнадцатой, двадцатой и двадцать второй главы этой книги.
Во времена моего детства грубиянам принято было отвечать так: «Палки и камни могут сломать мне кости, но слова никогда не ранят меня!» Прошло много лет, я стала взрослой и поняла, что это ошибка. Слова могут ранить. Но во времена своего детства я и подумать не могла, что на свете бывают слова, подобные словам Черчилля — вселяющие силу, отвагу, стойкость и мужество в сердца граждан, стоящих перед лицом ужасных испытаний войны.
ПРОЛОГ
Обезумевшая от ярости сова, сильно кренясь, летела сквозь ночь, и горящие искры дождем сыпались с ее клюва.
«Вода! Я должен найти воду, иначе маска выжжет мне глаза! Да будет проклят кровью Глаукса желудок моего врага!» — дико завизжала сипуха, разрезая клювом ночную тьму.
Во всем совином мире не было проклятия страшнее. Ужасные слова приободрили Клудда и слегка притушили бушевавшую в его сердце бурю. Только ненависть не утихла. Ненависть придавала ему силы, помогала лететь вперед, лихорадочно выискивая какую-нибудь прохладную лужу, чтобы окунуть туда плавящуюся маску и остудить перья, опаленные в ужасной битве, которая закончилась совсем не так, как ожидал Клудд.
Совсем не так!
Внизу, на спокойной черной глади, сверкнуло влажное отражение луны. Вода! Огромная сипуха начала кругами спускаться вниз. Вода была близко, совсем близко! Однажды он потерял в бою клюв. В другой битве он лишился перьев на лицевом диске. В этот раз ему располосовали ушные отверстия, но у него все еще оставался один глаз и — самое главное — ненависть. Клудд без устали кормил и лелеял свою ненависть, как заботливая мать кормит и лелеет своих птенцов.
Слава Глауксу, он все еще может ненавидеть!
ГЛАВА I
Пилигрим
Бурый рыбный филин поднял голову и изумленно моргнул. В последний раз алая комета появлялась здесь три месяца назад.
Откуда же тогда взялась в небе эта красная точка, и почему она на страшной скорости несется к озеру?
«Великий Глаукс, да она же просто падает, визжа и выкрикивая ужасные, запретные проклятия!»
Бурый рыбный филин сделал несколько шажков по нависшей над самой водой длинной ветке платана.
«Глаукс Всемогущий, если этот несчастный не принадлежит к славному роду рыбных филинов, его придется спасать, ведь почти все совы в воде беспомощны!»
Филин расправил крылья, приготовившись одним мощным взмахом поднять их вверх. Секунду спустя послышался громкий всплеск — и спасатель сорвался с ветки.
Когда Клудд вонзился в озеро, вода вокруг зашипела, испуская облачка пара.
Саймон — так звали бурого рыбного филина — в жизни не видел ничего подобного. Сквозь толщу воды тонущая сова светилась, словно уголь с лесного пожара! Может, это угленос? Нет, угленосы никогда не попадают в подобные переделки. Они выполняют свою опасную работу, не опалив себе ни единого перышка.
Бурый рыбный филин, цепко схватив тонущую сову когтями, заглянул ей в «лицо» — и невольно отшатнулся, увидев бесформенную массу из расплавленного металла и обугленных перьев.
Ладно, сейчас не время думать об этом. Главное, несчастный был жив, а долг пилигрима из далекой северной обители братьев Глаукса, к которой принадлежал Саймон, требовал не задавать лишних вопросов, не проповедовать и не обращать новичков в свою веру, но по мере сил нести в мир покой, помощь и любовь.
А разве не в этом более всего нуждалась несчастная сова сейчас? И разве не для этого братья на долгие месяцы покидали обитель и странствовали по миру, исполняя свой священный долг? Брат-настоятель часто повторял: «Чрезмерно накапливая познания, вы лишь тешите собственную любознательность. Долг велит нам делиться всем, что мы имеем, и нести знания, почерпнутые из книг, миру».
Саймон впервые исполнял обет пилигрима, но сразу почувствовал, что ему наконец-то выпало первое настоящее служение. Возвращение в гнезда выпавших совят или улаживание ссор между враждующими стаями ворон (надо сказать, что братья Глаукса относились к немногим совам, пытавшимся взывать к вороньему разуму) — все это не шло ни в какое сравнение с нынешней задачей. Обгоревшая сова, без сомнения, нуждалась в особом уходе. Саймон уже видел, что тут потребуются все его познания в лекарственных травах и медицине.
— Все хорошо, дружище, не волнуйся, — низко проухал он, втаскивая раненого в дупло платана. — Здесь тебе будет очень уютно.
Как бы пригодилась ему сейчас помощь домашней змеи или даже двух! К сожалению, змеи остались в обители, поскольку пилигримам полагалось жить в аскезе, то есть ограничивать себя строгими рамками служения.
Пользоваться трудом домашних змей, которые из поколения в поколение убирали совиные гнезда и чистили их от червей и паразитов, считалось излишней роскошью, тем более для странников, посвятивших себя самоотверженному служению птицам. Что ж, значит, придется самому отправиться на поиски лечебных червей. Лучше всего для лечения тяжелых ран подходили пиявки, а рыбные филины считались знатными охотниками на этих кольчатых червей.
Устроив Клудда в мягком гнездышке из мха и пуха, выщипанного из собственной грудки, Саймон отправился за лекарством. По дороге к краю озера, где водилось особенно много пиявок, добрый пилигрим в недоумении вздыхал, вспоминая, с каким бешенством раненый — кажется, бедняжка все-таки был сипухой, — воспринял попытку спасителя почистить ему перышки. Странно, очень странно!
Саймон впервые встречал сову, которая противилась этой простой дружеской помощи. Перья у раненого были грязные и взъерошенные. Удивительно, как он вообще мог летать, ведь всем известно, что легкость совиного полета напрямую зависит от мягкости оперения.
На каждом маховом пере сов есть крошечные, почти невидимые крючочки и бородки: они скрепляются друг с другом, образуя ровную пластину, по которой скользит воздух. У раненой сипухи все бородки на перьях были перепутаны и торчали дыбом. Их нужно было аккуратно распрямить и как следует пригладить. Но когда Саймон попытался это сделать, раненый с неистовой силой отпихнул его прочь. Странно, очень странно!
Набрав полный клюв свежих пиявок, Саймон вернулся в дупло и стал обкладывать червями искореженные края жуткой металлической маски, прикипевшей к лицевому диску незнакомца. Снять маску Саймон не посмел. После тщательного осмотра он окончательно убедился в том, что раненый был сипухой, хотя и невероятно огромной для своей породы.
Взяв кусочек влажного мха, пилигрим принялся выжимать из него капли влаги в изуродованный клюв больного. Время от времени тот открывал глаза, по-прежнему не приходя в сознание. Он бредил, но даже в беспамятстве не переставал изрыгать жуткие проклятия, перемежавшиеся клятвами о мести и обещанием лютой смерти кому-то по имени Сорен.
Весь день и всю ночь Саймон ухаживал за странной сипухой, менял пиявок, выжимал воду на оплавленный кусок металла, торчавший на месте бывшего клюва.
Постепенно лихорадка у больного стала стихать, проклятия слышались все реже и реже — чему Саймон был особенно рад, поскольку принадлежал к мирному ордену, провозгласившему отказ от всякого насилия.
Раненый проспал почти два дня без перерыва, а на третий открыл глаза.
Саймон обрадовался, увидев, что он пришел в сознание, но первые же слова, донесшиеся из-под металлического клюва, потрясли бедного пилигрима сильнее, чем все предыдущее сквернословие спасенного.
— Ты не Чистый!
«Не Чистый? Великий Глаукс, о чем это он толкует?»
— Извини, боюсь, я тебя не понимаю, — покачал головой рыбный филин.
Клудд моргнул. «Наверное, он меня боится!»
— Ничего страшного. Кажется, я должен тебя поблагодарить?
— Нет-нет, ты мне ничего не должен. Не стоит благодарности. Я пилигрим. Я всего лишь исполняю свой Глауксов долг.
— Долг? Перед кем?
— Перед своим родом.
