Туве Янссон - В конце ноября
Обзор книги Туве Янссон - В конце ноября
Туве Янссон
В конце ноября
1
Ранним утром, проснувшись в своей палатке, Снусмумрик почувствовал, что в Долину муми-троллей пришла осень.
Новое время года приходит внезапно, одним скачком! Вмиг все вокруг меняется, и тому, кому пора уезжать, нельзя терять ни минуты. Снусмумрик быстро вытащил из земли колышки палатки, погасил угли в костре, на ходу взгромоздил рюкзак себе на спину и, не дожидаясь пока проснутся другие и начнут расспрашивать, зашагал по дороге. На него снизошло удивительное спокойствие, как будто он стал деревом в тихую погоду, на котором не шевелится ни один листочек. На том месте, где стояла палатка, остался квадрат пожухлой травы. Его друзья проснутся поздним утром и скажут: «Он ушел – стало быть, наступила осень».
Снусмумрик шел легкой пружинистой походкой по густому лесу, и вдруг закапал дождь. Несколько дождинок упало на его зеленую шляпу и зеленый дождевик, к шепоту листвы присоединилось шлепанье капель. Но добрый лес, окружавший Снусмумрика сплошной стеной, не только хранил его прекрасное одиночество, но и защищал от дождя.
Вдоль моря, торжественно извиваясь, тянулись длинные горные хребты, вдаваясь в воду мысами и отступая перед заливами, глубоко врезающимися в сушу. У самого берега раскинулось множество долин, в одной из которых жила одинокая филифьонка. Снусмумрику доводилось встречать многих филифьонок, и он знал, что они – странный народец и что у них на все свои удивительные и необычные порядки. Но мимо дома этой филифьонки он проходил особенно тихо и осторожно.
Калитка была заперта. В саду, за острыми и прямыми колышками ограды, было совсем пусто – веревки для белья сняты. Никаких следов обычного симпатичного беспорядка, окружавшего дачу: ни грабель или ведра, ни забытой шляпы или кошачьего блюдечка, ни других обыденных вещей, которые говорят о том, что дом обитаем.
Филифьонка знала, что наступила осень, и заперлась в своем доме – он казался заколоченным и пустым. Она забралась в самую его глубь, укрылась за высокими, непроницаемыми стенами, за частоколом елей, прятавших окна ее дома от чужих глаз.
Медленный переход осени к зиме – вовсе не плохая пора. Это пора, когда нужно собрать, привести в порядок и сложить все свои запасы, которые ты накопил за лето. А как прекрасно собирать все, что есть у тебя, и складывать поближе к себе, собрать свое тепло и свои мысли, зарыться в глубокую норку – уверенное и надежное укрытие; защищать его как нечто важное, дорогое, твое собственное. А после пусть мороз, бури и мрак приходят, когда им вздумается. Они будут обшаривать стены, искать лазейку, но ничего у них не получится, все кругом заперто, а внутри, в тепле и одиночестве, сидит себе и смеется тот, кто загодя обо всем позаботился. Есть на свете те, кто остается, и те, кто собирается в путь. И так было всегда. Каждый волен выбирать, покуда есть время, но после, сделав выбор, нельзя от него отступаться.
Филифьонка вышла на задний двор и принялась выколачивать коврики. Она колотила их с ритмичной яростью, и каждому было ясно, что ей нравилась эта работа. Снусмумрик зажег трубку и пошел дальше. «Жители Муми-дола уже проснулись, – подумал он. – Папа заводит часы и постукивает по барометру. Мама разжигает огонь в плите. Муми-тролль выходит на веранду и видит, что палатки нет. Я забыл о прощальном письме, не успел его написать. Но ведь все мои письма одинаковы: “Я приду в апреле, будьте здоровы”. Или: “Я ухожу, вернусь весной, ждите...” Муми-тролль знает это».
И Снусмумрик тут же забыл про Муми-тролля. В сумерках он подошел к длинному морскому заливу, лежавшему между горами в вечной тени. На берегу, там, где стояла кучка тесно прижатых друг к другу домов, горело несколько ранних огоньков. Никому не хотелось гулять под дождем, все сидели дома. Здесь жили хемуль, мюмла и гафса, под каждой крышей жил тот, кто решил остаться, кто любит сидеть под крышей.
Снусмумрик прокрался задворками, держась в тени и не желая ни с кем разговаривать. Маленькие и большие дома сгрудились в стайку, некоторые из них стояли вплотную друг к другу, у них были общие водосточные желоба и мусорные бачки, они глядели друг другу в окна, вдыхая запахи кухонь. Дымовые трубы, высокие фронтоны и рычаги колодцев, а внизу – дорожки, протоптанные от двери к двери.
Снусмумрик шел быстрой неслышной походкой и думал про себя: «Ах вы, дома, я терпеть не могу всех вас».
Было уже почти темно. Прямо на берегу, под ольховыми кронами, стояла затянутая брезентом лодка хемуля. Чуть выше были сложены мачта, весла и руль. Они лежали здесь уже много лет и почернели, потрескались от времени, хотя никто ими не пользовался. Снусмумрик встряхнулся и прошел мимо.
Но маленький хомса, сидевший в лодке хемуля, услыхал его шаги и затаил дыхание. Шаги удалялись, вот стало снова тихо, лишь слышался шум капель, падавших на брезент.
Самый последний дом стоял поодаль и одиноко выделялся на фоне темно-зеленой стены ельника. Здесь начиналась настоящая глушь. Снусмумрик зашагал быстрее, прямо к лесу. Тут дверь последнего дома приоткрылась, и из щелочки донесся старческий голос:
– Куда ты идешь?
– Не знаю, – ответил Снусмумрик.
Дверь затворилась. Снусмумрик вошел в лес, а перед ним лежали тысячи километров тишины.
2
Время шло, а дождик все лил. Такой дождливой осени еще не бывало. С гор и холмов стекали потоки воды, и прибрежные долины стали топкими и вязкими, травы не засыхали, а гнили. Лето вдруг кончилось, словно его и вовсе не было, дороги от дома к дому стали очень длинными, и каждый укрылся в своем домишке.
На носу лодки хемуля жил маленький хомса по прозванию Тофт, что значит «банка» (имя его не имело ничего общего с корабельной банкой, это было просто совпадение). Никто не знал, что он там живет. Лишь раз в году, раннею весною, снимали брезент, и кто-нибудь смолил лодку и конопатил самые большие щели. Потом брезент опять натягивали, и лодка снова ждала. Хемулю было не до морского плавания, да и к тому же он не умел управлять лодкой.
Хомса Тофт обожал запах дегтя, он был доволен, что в его доме так хорошо пахло. Ему нравились клубок каната, надежно державший его в своих объятиях, и звук постоянно падавших дождевых капель. Просторное теплое пальтишко хомсы согревало его долгими осенними ночами.
Вечерами, когда все расходились по домам и залив затихал, хомса рассказывал себе историю своей собственной жизни. Это был рассказ о счастливой семье. Он рассказывал, пока не засыпал, а на другой вечер продолжал рассказ или начинал его сначала.
И начинал он обычно с описания счастливой Долины Муми-троллей. Вот ты медленно спускаешься со склона, поросшего темными елями и белоствольными березами. Становится теплее. Он пытался описать, что чувствуешь при виде долины, расстилающейся перед тобой диким зеленым садом, пронизанным солнцем. Вокруг тебя и над твоей головой – трава, а на ней – солнечные пятна, повсюду гудят шмели и пахнет так сладко, а ты идешь медленно, покуда не услышишь шум реки.
Было очень важно описать точно самую малейшую подробность: один раз он увлекся и придумал возле реки беседку – и это было неверно. Там был лишь мост и рядом почтовый ящик. А еще там были кусты сирени и папина поленница дров, и пахло это все по-особенному – уютом и летом.
Было это ранним утром, и кругом стояла тишина. Хомса Тофт мог разглядеть нарядный шар из голубого стекла, укрепленный на столбе в дальнем углу сада. Этот стеклянный шар был самым прекрасным украшением всей долины. И к тому же он был волшебный.
В высокой траве росло много цветов, и хомса рассказал о каждом из них. Он поведал про аккуратные дорожки, выложенные раковинами и небольшими золотыми самородками, задержался немного, описывая солнечные зайчики, – они ему так нравились! Он дал ветерку прошелестеть высоко над долиной, промчаться по лесистым склонам, замереть и снова уступить место полной тишине. Яблони стояли в цвету. Вначале Хомса представил себе их с плодами, но потом отказался от этого. Он повесил гамак и рассыпал золотые опилки перед дровяным сараем. Теперь он уже совсем близко подошел к дому. Вот клумба с пионами, а вот веранда... Залитая утренним солнцем веранда точно такая, какой ее сделал хомса: перила с узором, выпиленным лобзиком, жимолость, качалка... Хомса Тофт никогда не входил в дом, он ждал, когда мама выйдет на крыльцо.
К сожалению, он всегда засыпал именно на этом месте. Лишь один-единственный раз он увидел, как за приоткрытыми дверями мелькнула ее добродушная физиономия, – мама была кругленькая, полная, какой и должна быть мама.
