Сергей Баруздин - Тоня из Семеновки (сборник)
Василий Петрович ходил по вестибюлю в распахнутом халате, курил.
Увидев Зину, подошел к ней, обнял:
- Крепись, девочка!
- Что? - не поняла Зина.
- Все, - сказал Василий Петрович.
Зину пробрал озноб, потом ударило в жар. Глаза заволокло.
Придя в себя, она спросила:
- А я?.. Мне можно туда?..
- Может, не надо? - неуверенно сказал Василий Петрович.
- Надо! - решительно сказала Зина.
- Ну, пойдем, - согласился Василий Петрович.
- Когда? - спросила Зина в лифте. Она еще не могла смириться со страшной мыслью.
- Полчаса назад. В двадцать один ноль пять, - ответил Василий Петрович.
На четвертом этаже они прошли по коридору до знакомой палаты. В палате мамина койка была прикрыта ширмой. Капельницы уже не было. Василий Петрович приподнял простыню.
Лицо теперь у мамы было не желто-синее, а белое.
Василий Петрович опустил простыню, сказал:
- Пойдем.
Потом они сидели в ординаторской. Дежурный врач налил им по стакану горячего чая, пододвинул сахар. Они о чем-то говорили с Василием Петровичем, но Зина не понимала.
Она пила обжигающий чай и старалась представить себе мамино лицо, только что виденное, но не могла. Видела маму с папой, с дядей Колей, с Валерием Алексеевичем, с дядей Жорой, с Василием Петровичем, а теперешнее не могла.
Домой они возвращались на перекладных. Машины уже не было.
* * *
- Женю я отпустил, - сказал Василий Петрович.
На улице мела метель, выл ветер, было люто холодно.
- Как все это было? - спросила Зина.
- Когда я приехал, - сказал Василий Петрович, - мама меня уже не узнала. Она была на наркотиках. Только в начале десятого широко открыла глаза, вроде узнала, хотела что-то сказать, и все... Я держал ее голову...
Дома Василий Петрович позвонил Маше. Все сказал.
- Ты ложись, я тут, - добавил он.
Сами они долго не ложились. Зина бесцельно бродила по квартире, Василий Петрович за ней. Потом вскипятил чайник.
Сказал:
- Попей!
- Я не хочу, - ответила Зина, но села тут же на кухне и обхватила руками горячую чашку. Ее всю трясло.
Словно вспомнив о чем-то, Зина вдруг спросила:
- Может, не к месту, но... Вы знали, Василий Петрович, что было с мамой потом, после папы?
Он подтвердил:
- Знаю. Она сама мне все рассказала...
Потом помолчал и добавил:
- И я не судил ее строго, а сейчас тем более.
Зина не спросила почему.
Внутренне она, кажется, понимала, что сказал бы Василий Петрович. Мама чувствовала приближение того, что случилось сегодня, и вот...
Словно угадывая ее мысли, Василий Петрович сказал:
- Единственно, чего не могу простить себе, что не уговорил маму оформить наш брак. Пожили бы, как люди...
* * *
Они шли с кладбища к электричке. Зина, Маша и Василий Петрович. Народу на похоронах было много. Люди с ткацкой фабрики. Несколько военных из политуправления. Даже кто-то из райкома и райсовета. Говорились речи, но Зина их не воспринимала. Она видела мамино лицо и красные подушечки с двумя орденами и тремя медалями. "Как у папы, как у военных", - думала Зина.
- Девочки, не сердитесь, но машину я отпустил. Начальство! - говорил Василий Петрович.
Маму похоронили рядом с папой, в той же ограде. На папиной могиле стоял небольшой гранитный камень. Над маминой - груда венков и цветов.
Было сумеречно, пасмурно. Под ногами скрипел снег.
Они опять помолчали.
Подходя к станции, Зина спросила, вспомнив свидетельство, которое видела в эти дни у Василия Петровича:
- А что такое острая сердечная недостаточность?
- Это диагноз, - сказал Василий Петрович и добавил: - Смерти. Как бы конечный результат.
- А не конечный? - спросила Зина.
- Ты же знаешь, - объяснил Василий Петрович. - Увы, рак. Когда была операция, там были сплошные метастазы...
* * *
На следующий день к вечеру Зине позвонил Василий Петрович:
- В школе была?
- Нет.
- Пойдешь завтра. Хорошо?
- Хорошо.
- А сегодня к семи часам собери вещи, самое необходимое, и жди нас с Машей.
- Но я... - хотела сказать Зина.
- Никаких "но", - решительно произнес Василий Петрович. - Жди! Поедем к нам!
У Зины все валилось из рук. Кое-как она что-то засунула в чемодан и портфель, оставшийся от папы.
В семь приехали Василий Петрович и Маша. Взяли вещи, спустились вниз, сели в машину.
- Женя, домой, к нам, - сказал Василий Петрович шоферу.
РЕЧКА ВОРЯ...
П о в е с т ь
- Фронтовая любовь? Лучше не
говорите об этом! Это же несерьезно!
Из случайно услышанного разговора
1
Юхнов - город, центр Юхновского района Калужской области. До районирования уездный город бывшей Смоленской губернии. Расположен на шоссе Москва - Брест, в 35 километрах от железнодорожной станции Мятлевская, на реке Угре, левом притоке Оки. Длина реки около четырехсот километров. Протекает Угра в пределах Смоленской и Калужской областей. Начало берет на юго-восточном склоне Смоленско-Московской гряды. Берега крутые, местами обрывистые. Главные притоки - Воря, Шаня, Ресса. Юхновский район - промысловый, с развитым отходом. В полеводстве преобладают зерновые культуры и картофель. Среди кустарных промыслов выделяются деревообделочный и кожевенный. В Юхнове имеются лесопильно-фанерный, авторемонтный заводы и льнозавод. Население: по переписи 1926 года - более двух тысяч жителей, по переписи 1959 года - четыре тысячи жителей.
Из справочников
2
Небо не голубое и не серое, чистое и не совсем чистое, а с какой-то грязинкой.
Такое иногда бывало в детстве, когда их в школе заставляли рисовать акварельными красками, и лень было сменить лишний раз воду, и кисточка явно мазала - голубого цвета не получалось.
Такое сейчас было небо. И еще с какими-то белесыми разводами и полосами, заметными и еле заметными, каких она сроду не видела в Москве. И вообще она никогда не видела там, у себя дома, такого неба. Она видела его до войны - или совсем ярким, или совсем хмурым - в зимы и дожди, а потом, когда шла война, - охваченным лучами прожекторов, стонущим, дребезжащим, грохочущим или беспокойно-спокойным в промежутках между воздушными тревогами. И все же прежде ей было не до этого неба, и, наверно, она его толком не видела - ни тогда, раньше, до войны, ни потом, в войну.
И вообще, что она видела, что понимала раньше? Ничего. Ей только казалось, что она была взрослая, а на самом деле разве это так? И раньше она каким-то подспудным чувством понимала, что плохо разбирается в людях. Сегодня ей человек мог показаться хорошим, завтра плохим. Сегодня она кого-то жалела, завтра тот же, кого она жалела, ее раздражал. Сейчас она понимала: девчонка, глупая, наивная девчонка! Никогда не была она взрослой и умной! И даже не знает, как это быть такой...
Да, теперь она это отлично понимала. Теперь... А что думает он?
Он спросил:
- Ты чего это туда смотришь - в небо? Налета не будет, не думай!
Она и не думала о налете. Думала совсем о другом.
- Ты сердишься на меня? - спросила она.
- Зачем ты, Варюша? - снисходительно, как ей показалось, произнес он. - И давай не будем больше об этом!.. А речку Ворю я тебе обязательно покажу. Удивительная речка! Сейчас, правда, зима. А летом! Я до войны на ней бывал, мальчишкой. Даже песню помню, женщины в деревне пели:
Люди едут к синю морю,
Тратят деньги на билет.
А у нас есть речка Воря,
Лучше в мире речки нет!
Он посмотрел на нее нежно, с доверием и закурил в рукав шинели.
- Зря ты меня не послушала... Две специальности имеешь - и на вот! Говорил! Вот тебе и попала сразу в заваруху!
Зря или не зря она не согласилась остаться в штабе полка? Кто знает! Сейчас она думает: не зря! Потому что он напомнил ей об этом и он - рядом!
- Не зря, - сказала она ему. - Я никогда ни о чем не жалею, что сделала...
- А все-таки автомат - вещь! - сказал он через минуту. - Если б ты знала, как было в сорок первом! Винтовочки - дрянь, карабинчики - рухлядь. А это - штука.
Она обрадовалась. Поняла: он тоже доволен, что она не осталась в штабе полка. Хотя и корит ее - доволен. От мысли, что он, старший, бережет ее, стало хорошо. Она вспомнила его слова о сорок первом. Значит, он говорит с ней, как с равной.
Как было в сорок первом, она не знала. Поначалу, 22 июня, как все, растерялась, но потом успокоилась. И только когда ушел на фронт отец и настала трудная осень, в канун зимы, она поняла, что это надолго. Поняла потому, что никакого другого исхода войны, кроме победы, не представляла себе. Но для победы надо было гнать немцев назад, а на это нужно время.
На улицах Москвы она видела сильных, веселых, хорошо одетых и вооруженных красноармейцев и командиров. Видела танки и пушки на параде 7 Ноября, видела сибирские и уральские полки, шедшие на фронт. Конечно, Москва была в опасности, но это, как ей казалось, слишком нереальная, далекая опасность, ибо странно и глупо себе представить, что немцы могут войти в Москву.
А сейчас он говорит: "Винтовочки - дрянь, карабинчики - рухлядь". Может, и так.
