Эрнст Гофман - Мастер Мартин-бочар и его подмастерья
Когда наступил вечер и состязание певцов кончилось, мастер Мартин, чтобы вполне насладиться погодою, беспечно и весело отправился с Розою на Аллервизе. Обоим подмастерьям - и Рейнхольду и Фридриху - позволено было сопутствовать им. Роза шла посреди них. Фридрих, сиявший от похвалы мастеров, в блаженном опьянении решился сказать несколько смелых слов, которые Роза, стыдливо опустив глаза, казалось, не хотела слушать. Она охотнее обращалась к Рейнхольду, который, по своему обыкновению, болтал о всяких веселых вещах и не постеснялся взять Розу под руку. Еще издали услышали они шум и ликование, доносившиеся с городского луга. Подойдя к тому месту, где юноши забавлялись разными играми, в том числе и военными, они услышали, как народ то и дело восклицал: "Победил, победил!.. Опять он, силач! Да, с ним никто не справится!.." Мастер Мартин протеснился сквозь толпу вперед и увидел, что все похвалы, все возгласы удивления относились не к кому иному, как к его же подмастерью Конраду. В беге, в кулачном бою, в метанье копья он превзошел всех других. Как раз когда подошел мастер Мартин, Конрад во всеуслышанье спрашивал, не хочет ли кто помериться с ним силами в веселой игре тупыми мечами. Несколько отважных юношей-дворян, привычных к этой рыцарской игре, приняли вызов. Но прошло немного времени, как Конрад и тут без особого труда и напряжения победил всех своих противников, так что похвалам его ловкости и силе не было конца.
Солнце зашло, закат погас, и быстро наступили сумерки. Мастер Мартин, Роза и оба подмастерья расположились у журчащего родника. Рейнхольд рассказывал много чудесного о далекой Италии, а Фридрих безмолвно и блаженно смотрел в глаза прелестной Розы. Тут робкими, неуверенными шагами подошел Конрад, как будто сам не зная, присоединиться ли ему к ним. Мастер Мартин стал звать его:
- Что ж, Конрад, подходи! Ты храбро отличился на лугу, это я люблю в моих подмастерьях, так им и подобает. Не бойся, садись к нам, я это позволю!
Конрад бросил пронзительный взгляд на хозяина, милостиво кивавшего головой, и глухо сказал:
- Вас-то я нисколько не боюсь, вас я и не спрашивал, можно ли мне здесь сесть, да и пришел я вовсе не к вам. Всех моих противников я победил в веселой рыцарской игре, и вот хочется мне спросить вашу прекрасную дочь, не подарит ли она мне в награду этот чудесный букет, что у нее на груди. - С этими словами Конрад опустился перед Розой на одно колено, своими карими глазами, ясными и честными, посмотрел ей в лицо и стал просить: - Дайте мне, милая Роза, этот чудесный букет в награду за мою победу, ведь вы же мне в этом не откажете.
Роза тотчас отколола букет и, подавая его Конраду, сказала с улыбкой:
- Я ведь знаю, что храброму рыцарю, как вы, подобает такая награда из рук дамы, поэтому возьмите мои уже увядшие цветы.
Конрад поцеловал протянутый ему букет и приколол его к своей шапочке, а мастер Мартин встал и воскликнул:
- Что за глупые проказы!.. Но пора уже и домой, скоро ночь.
Сам он пошел вперед, а Конрад вежливо и почтительно взял Розу под руку, Рейнхольд же и Фридрих, недовольные, шли сзади. Люди, попадавшиеся по дороге, останавливались, глядели им вслед и говорили: "Посмотрите-ка, посмотрите, вот идет богач бочар Тобиас Мартин со своей милой дочкой и своими славными подмастерьями! Хорошие парни - ничего не скажешь!"
О ТОМ, КАК ФРАУ МАРТА
ГОВОРИЛА С РОЗОЙ О ТРЕХ ПОДМАСТЕРЬЯХ.
ССОРА КОНРАДА С МАСТЕРОМ МАРТИНОМ
Часто молодые девушки на другое утро после праздника мысленно вновь переживают все его радости, и это повторение торжества кажется им едва ли не прекраснее, чем самое торжество. Так и прелестная Роза сидела на другое утро одна в своей комнате и, сложив руки на коленях, задумчиво опустив голову, не прикасалась к прялке и шитью. Вполне возможно, что она то слышала песни Рейнхольда и Фридриха, то видела, как ловкий Конрад побеждает своих противников и получает от нее награду за свою победу. Вот она спела несколько стихов какой-то песни, вот прошептала: "Вы хотите мой букет?" На щеках ее вспыхнул румянец, из-под опущенных ресниц засверкали молнии, из глубины груди вырвался тихий вздох. Тут в комнату вошла Марта, и Роза обрадовалась, что теперь она сможет подробно рассказать, как все было в церкви святой Екатерины и на городском лугу. Когда Роза кончила рассказывать, Марта с улыбкой промолвила:
- Ну, милая Роза, теперь вам скоро придется выбирать - который из трех красавцев женихов вам милее.
- Боже мой! - встрепенулась в испуге Роза, покраснев до самых ушей. Боже мой, что это вы, Марта, хотите сказать?.. Мне... трех женихов?
- Не притворяйтесь, милая Роза, - продолжала Марта, - не притворяйтесь, будто вы ничего не знаете, ни о чем не догадываетесь. Надо быть слепой, надо быть совсем без глаз, чтобы не видеть, как страстно влюблены в вас наши подмастерья, все трое - Рейнхольд, Фридрих и Конрад.
- Да откуда вы это взяли, Марта? - пролепетала Роза, закрывая глаза рукой.
- Полно, - продолжала Марта, садясь подле Розы и одной рукой обняв ее, - полно, милое, стыдливое дитя, отними руку от глаз, посмотри мне прямо в лицо, а потом попробуй сказать, будто ты не замечала, что подмастерья давно уже думают только о тебе! Ну, попробуй! Вот видишь, не можешь! Да и странно было бы, если бы девушка этого сразу не заметила: как все бросают работу и начинают глазеть на тебя, едва только ты войдешь в мастерскую, и как у них все особенно ловко получается; как Рейнхольд и Фридрих запевают свои лучшие песни, и даже сам неистовый Конрад становится кроток и приветлив; как каждый из них старается подойти к тебе и каким ярким огнем загорается лицо у того, кого ты удостоишь ласкового взгляда, приветливого слова! Полно, дочка, разве не хорошо, что такие красавцы добиваются твоей милости? Выберешь ли ты кого-нибудь из них и которого из трех, этого я, право, не могу сказать: ведь ты с ними всеми приветлива и ласкова, хотя и я... да уж нет, тут я промолчу! Вот если бы ты ко мне пришла сама и молвила: "Посоветуйте мне, Марта, которому из этих юношей, что ухаживают за мною, отдать руку и сердце?" - тут бы я, правда, сказала: "Если сердце твое не говорит тебе громко и внятно: "Вот он", тогда выпроводи их всех. Мне-то очень нравится Рейнхольд, да и Фридрих, да и Конрад, а все же я каждого из них найду в чем упрекнуть". Да, милая Роза, когда я смотрю, как славно работают молодые подмастерья, мне всегда вспоминается мой милый бедный Валентин, и тут уж я скажу, что работал он, может быть, и не лучше, да в его работе было что-то совсем другое, другая какая-то стать и сноровка. Видно было, что он всей душой отдается своему делу. А когда гляжу на наших молодых подмастерьев, сдается мне, что они только притворяются и что на уме у них совсем другое, а вовсе не работа; как будто она для них только бремя, которое они добровольно взвалили на себя и несут теперь весело и бодро. С Фридрихом мне легче всего ужиться - у него такой честный и добрый нрав. Он как будто ближе к нам, все его слова я понимаю, а то, что он молчит, точно робкий ребенок, хотя и любит вас, что он едва осмеливается на вас смотреть, что он краснеет, стоит вам только слово сказать ему, это-то мне и любо в милом юноше.
На глазах у Розы как будто навернулась слезинка, когда Марта произнесла эти слова. Она встала и молвила, повернувшись к окну:
- Фридрих мне тоже очень нравится, но только ты и о Рейнхольде худого не говори.
- Да как же это можно? - ответила Марта. - Рейнхольд, разумеется, из них самый красивый. Глаза-то какие! Нет, уж если он пронзит кого своим сверкающим взглядом, так этого просто и не вынести! А все же есть в нем что-то чудное, и это меня отпугивает, нагоняет на меня страх. Думаю, что у хозяина, когда Рейнхольд работает у него в мастерской и он ему велит принести то, другое, должно быть такое же чувство, какое было и у меня, если бы мне принесли на кухню сосуд, сверкающий золотом и драгоценными каменьями, и мне пришлось бы пользоваться им вместо обыкновенной утвари, а я бы даже и притронуться к нему не смела. Начнет Рейнхольд рассказывать - и говорит, и говорит, и звучит его речь, как нежная музыка, и уж совсем увлечет тебя; но если потом хорошенько подумать, что же он сказал, то и выходит, что в конце-то концов я и словечка не поняла. А если порою он и пошутит по-нашему и я уже подумаю, что вот он такой же, как и мы все, вдруг он посмотрит совсем как знатный господин, и мне прямо страшно делается. И ведь совсем нельзя сказать, чтобы по виду и по своим повадкам он был похож на разных надутых дворянчиков, всяких там рыцарей... Нет, тут что-то совсем другое. Словом, кажется мне, бог весть почему, будто водится он с высшими духами, будто он - из другого мира. Конрад - дикий и надменный парень, и есть в нем что-то страшно важное, и не к лицу ему кожаный передник. И держит он себя так, словно только он один и может повелевать, а другие должны его слушаться. Ведь за короткое время он добился, что мастер Мартин, когда Конрад заорет своим оглушительным голосом, покоряется ему. Но Конрад все же такой добродушный и откровенный, что на него совсем нельзя сердиться. Я уж скорей скажу, что он, хотя и дикого нрава, а мне чуть ли не милее Рейнхольда; правда, и он порой говорит больно высокие речи, но его всегда хорошо понимаешь. Я об заклад побиться готова, что он, как бы он ни прикидывался, в сраженьях побывал. Потому-то он так хорошо владеет оружием, да и перенял кое-что рыцарское, а это ему недурно идет. Ну, так скажите же мне прямо, милая Роза, который из трех подмастерьев нравится вам больше всего?
