Радий Погодин - Дверь
- Не трогайте! - закричала.
Вахтерша посетовала:
- Говорю, говорю девкам: не водите в дом кого ни попало с улицы. Нет, волокут. От этого инциденты.
Зинка погрозила кулаком девчонкам, высунувшимся из окон, и, зло застегнув сумки, пошла. Нет, еще обернулась и крикнула:
- Грязь!
Сначала действительно хотела пойти в милицию, но представила, что ей еще придется в это общежитие идти, да и у милиции ведь доверия к ней нет может, она сама свою куртку куда замотала. И не пошла. Все равно куртку уже успели унести в другую общагу либо продать.
Пошла на вокзал. Затолкала вещи в автоматическую камеру хранения. В сумочке и в карманах еще оставалось немного денег. Пообедала в "Сонетах" у цирка в трагической немоте - Зинка казалась себе взрослой и многоопытной.
После "непрухи" при поступлении на архитектурный факультет - она все сдала: и рисунок, и композицию, и общеобразовательные, и, живи она в Ленинграде, ее приняли бы кандидатом, - естественно, должен был вступить в силу "закон подлости" - он и вступил.
Куртка! - да плевать на нее. Деньги! - да не в них счастье. Очень обидным казался Зинке сам факт кражи. Девчонки были хорошие, душевные и бесхитростные. Они обещали писать ей. Ждали в будущем году. И вот кого-то из них надо было обвинить в воровстве. А ни одна не накладывалась на возможный образ воровки. В Зинкином воображении лиходейка рисовалась такой: ворот свитера натянут на подбородок, челка нависает на глаза, ресницы накрашены, аж краска сыплется, глаза удлинены обводкой, и зеленые тени, и нечистые, свисающие на грудь патлы.
Поев, она пошла помыть руки и, глянув на себя в зеркало, увидела не саму воровку, но по образу ее ближайшую родственницу.
Она драла волосы гребнем, терла глаза платком. Лягала ногой желающих вторгнуться. Потом, повязав свитер вокруг талии, с глазами красными, как у волчицы, огрызаясь, вышла на улицу.
Она пошла на почтамт и дала телеграмму отцу: "Провалилась украли куртку деньгами вышли дорогу почтамт востребования зина".
Телеграфистка, тоже молодая, глубоко вздохнула. Спросила:
- Может, тебе на обед дать?
Зинка всхлипнула - по самым оптимистическим подсчетам деньги от отца могли прийти только утром.
Зинка обошла все знакомые улицы, прошлась по набережным, насиделась на каменных скамейках и парапетах. Поехала в аэропорт на экспрессе от Кирпичного переулка. Там поужинала в буфете, почитала в журнале "Аврора" рассказ "Пузырь небесный". И уснула, сидя в красном неудобном кресле.
Утром перевода не было. Она послала отцу еще одну телеграмму. Оставшихся денег хватило только на чай и бутерброд с сыром.
Днем перевода не было.
Зинка шла и тихонько плакала, слизывала слезы с губ. Ей хотелось умереть, но не шумно, не мокро - но уютно свернувшись. К тому же она сломала каблук. К тому же ей смертельно хотелось в уборную, а они все не попадались и не попадались.
У Инженерного замка она вошла в куст сирени и, будь что будет, хотела присесть, но столкнулась с широкоплечим, хорошо загорелым хмурым мужчиной.
- Простите, - сказала Зина. - Я заблудилась.
Мужчина молчал.
- Вы не скажете, где тут Марсово поле? - спросила Зинка и опять заплакала.
Мужчина еще помолчал, потом сказал:
- С облегченьицем. Марсово поле - вот оно.
- А вы могли бы уйти, не стоять столбом.
- Мог бы. Тогда бы ты убежала... Идем. Я тебя чаем напою. Я с женой развелся. Понимаешь? Сегодня...
Зинку убедило именно это нелепое: "Я с женой развелся". И они пошли. Мужчину звали Лев Николаевич - "как Толстого". Зина пыталась поотстать, как будто они не вместе, но Лев Николаевич взял ее за руку.
- Жратву какую-нибудь сварганим. Захотим - мяса нажарим. Захотим омлет. Выпивать не будем...
Они перешли мостик Пестеля. На набережной Фонтанки Лев Николаевич и проживал во дворе, в хорошем высоком доме. И дворик там был зеленый, и гипсовый, почему-то тоже зеленый, амур.
- Моей первой жены квартира. Наследное гнездо. Теперь придется аннулировать.
Квартира была небольшой, двухкомнатной, с узким коридорчиком и просторной кухней. В кухне, на возвышении, стояла ванна.
Лев Николаевич подвел Зинку к ванне.
- Все собирался древесной плиткой обнести, а с другой стороны, смысла нет - тесноты прибавится. Вот занавеска - пластик. Удобно. Со всех четырех сторон плотно задергивается. Я тебе душ налажу. Сбрасывай туфли. - Он нагнулся, снял с ее ноги туфлю со сломанным каблуком. - И платьице выстирай.
Зинка покраснела, а Лев Николаевич подтолкнул ее вперед так, что она шагнула прямо в ванну, и шумно задвинул пластик.
Просунул голову в щель и сказал строго:
- Мойся как дома, со всеми подробностями. - Он включил и отрегулировал душ.
Зинка начала со стирки. В ванне поперек была положена доска, на ней, наверное, стирали. Потом она села на эту доску под душ и заплакала тихо, как плачут дети после перенесенного заслуженного наказания. На полочке стояли порошки, шампуни - хозяйка, вероятно, любила все это и собирала, как коллекцию.
- Шампунь любой выбирай, - сказал ей хозяин. - Там все мое. Я кузнец. Я люблю мыться. Не называй меня Лев Николаевич, я еще не такой старый, называй Лев. А тебя как?
- Зина, - сказала Зинка.
- Зина, мяса пожарим или омлет?
- Мяса, - сказала Зинка, слегка охрипнув.
А когда запах жареного мяса пересилил все парфюмерные запахи, она вдруг подумала, что ей же ему отдаваться надо. Она снова села на доску и снова заплакала - не было у нее еще этого.
- Лев Николаевич, мне что на себя надеть - у вас не найдется?
- Лев, без Николаевич.
Он перекинул ей через занавеску рубашку в голубую клетку и голубые спортивные трусы с белой каемочкой.
- Если в трусы не залезешь, что-нибудь другое поищем.
Но Зинка залезла.
Когда она вышла из ванны, он дал ей красивые шлепанцы на каблучке.
- Мадам забыла. Придет - заберет вместе с магнитофоном. Считает, что мне, кузнецу, магнитофон не нужен.
- Мясо! - крикнула Зинка. Они столкнулись плечами у плиты. Выключайте и прикройте тарелкой. Травы никакой нет? Можно траву под тарелку набросать. Тогда ароматом пропитается. Петрушку, скажем, сельдерей.
- Нету, детка, - сказал он.
Они ужинали в комнате на красивых тарелках.
Зинка неторопливо и как-то само собой рассказала всю свою жизнь. Всплакнула, когда говорила о матери. О девчонках из общаги так сказала, прижав к груди вилку:
- Ну вот знаешь, Лев, не верю. Хоть и факт, а не верю - раздвоение личности.
- В жизни всякие раздвоения бывают. Ты кофе будешь или чай? Моя мадам кофе любила. Всю посуду со стола уберет, чашечки поставит маленькие, музыку включит и кофием лакомится. Аферистка она. Я с ней в пивбаре познакомился. Сижу - ликую. Идет, красивая. Оказываю вежливость присаживайтесь. Присела. Улыбается. Говорит: "Брата ищу". Приехала, мол, к брату, а его нет. Может быть, пошел пива попить, он любитель. Может, в командировке. Мы с ней посидели. Выпили по кружечке. Я ее до брата проводил. А он дома уже, оказывается, в кино был. Заходите, мол, гостем будете - и праздник! И на второй день - праздник! И на третий - я с работы отпросился. На четвертый - заявление в загс. Потом она мне объяснила, что давно меня на крючок взяла. А нужна ей была прописка ленинградская. Денег-то у нее нет на фиктивный брак. Да и зачем, с дураком-то и имущество кое-какое нажить можно. Да тьфу на нее. Ну не хочу о ней даже думать. Пусть вот чем хочет, тем и подавится...
Зинка быстро убрала со стола и, словно кто ее подтолкнул, села к фортепьяно.
- Ты и это умеешь, - прошептал Лев. - Этот инструмент моей первой жены. Умерла при родах...
Он сидел, слушал, как Зинка играет, потом пошел на кухню. Вымыл посуду. А потом затих.
- На, - сказал он, войдя в комнату через некоторое время. - Постели себе на диване. А я пойду прогуляюсь, что-то расшевелила ты во мне нашатырное.
Зинка играла долго. И, постелив, долго лежала - не спала, все ждала его и почему-то тревожилась. "Только бы не очень пьяный пришел, думала, - от очень пьяного очень пахнет". И слезы текли по ее щекам, и она незаметно уснула.
Проснулась она потому, что ее трясли за плечо. Она села. Помигала. Протерла глаза кулаками. Перед ней стоял Лев.
- Ну и спать, - сказал он. - У людей обед.
- А я поздно уснула, все вас ждала.
Он улыбнулся и кивнул ей, и она улыбнулась и кивнула ему. Он протянул ей коробку.
- Подарок.
В коробке были белые босоножки.
- Примерь.
Она отбросила одеяло: она так и спала в рубашке в голубую клеточку и голубых спортивных трусиках.
- Прелесть, - сказала она. - У меня туфли есть в сумке, в камере хранения. - А сама уже надела босоножки и смотрела на свои ноги то с одного бока, то с другого. А перед зеркалом даже сплясала.
- А я у знакомого ночевал, - сообщил ей Лев. - Пива выпили - подумал, чего девчонку пойду пугать.
Зинка покраснела. А он сказал:
- Иди глаза сполосни - яичница уже на столе.
Утром перевода от отца не было.
