Джоанн Харрис - Рунная магия
— Нет! — Нат бросился к ней с ножом в руке, опустив голову, как атакующий вепрь. — Она никогда его не хотела! Отдай его мне!
Схватив Мэдди за волосы, припомнив охотничьи забавы с отцом, пастор закинул ей голову назад, чтобы перерезать горло.
Сахарок добежал до брошенной головы и, ухватив ее обеими руками, яростно понесся по открытому песку. Она жгла его кожу, точно глыба серы, но Сахарок не сдавался, петлял и мчался изо всех сил, сосредоточенно прищурив, почти закрыв глаза.
«Найди ее, — приказал Капитан, — и брось в самое глубокое место…»
Что ж, вся река казалась достаточно глубокой. Вопрос в том, успеет ли он добежать?
Сахарок проскочил под ногами у Ната Парсона, причитая «ох-ох-ох», потому что покрытые волдырями руки болели. Для всех миров он выглядел точно белка с печеным яблочком и бежал к реке Сон так быстро, как только позволяли короткие ножки (то есть куда быстрее, чем можно было бы ожидать, особенно для его размеров).
Нат был захвачен врасплох. Все его внимание занимала девчонка, и, когда гоблин проскочил у него под ногами, пастор споткнулся и чуть не упал вперед, на песок. Он уронил нож, нагнулся за ним и обнаружил прямо перед собой что-то, что шипело, трещало, мерцало и бурлило от злости за расстроенные планы. Нат, ни секунды не размышляя, раскинул руки и прижал его, завывая, к груди.
Безымянный не обращал ни малейшего внимания на кучку людей и потому не видел приближения пастора. Но вот сначала сумасшедший гоблин пронесся между ним и девчонкой, а потом и идиот-пастор рванул из пустыни. Глаза Ната были вытаращены, рот перекошен, он орал: «Нет! Меня возьми!» — окостеневшие и почерневшие руки были вытянуты вперед…
Десять тысяч солдат тревожно завопили, но пастор продолжал молить: «Меня возьми!» — выгибаясь, ища, томясь, жаждая Общения. Рот его был разинут буквой «О» в ужасе и изумлении, в то время как Безымянный пытался высвободиться из рук Ната. Слово расцвело, точно ранняя роза…
Пастору показалось, будто он упал в яму со змеями. Сознание Безымянного не имело ничего общего с сознанием Элиаса Рида — Рид, по крайней мере, когда-то был человеком, с человеческими мыслями и стремлениями. Но в Безымянном не было ничего человеческого и даже ничего божественного. Ни жалости, ни любви, ничего, кроме трясины ненависти и ярости.
Человеческий разум не в состоянии выдержать подобного удара, поэтому Нат мгновенно упал на землю, истекая кровью из ушей и носа. Ведь если Слово было жестоким на расстоянии, то здесь, в источнике, оно становилось катастрофическим. Сила, исходившая когда-то из огненной ямы Шепчущего, казалась не более чем кастрюлькой молока, кипящей на огне. Последствия Слова сбивали живущих с ног, а мертвых рассеивали, будто пыль.
Безымянный завыл от ярости. Оставшись без добычи, внезапно обнаружив себя в теле не того человека — человека без чар и без опыта, он действовал бездумно и несдержанно. Его первым побуждением было уничтожить помеху, вторым — вернуться в безопасность своего первоначального сосуда…
Но каменная голова, которая содержала его с начала Древнего века, больше не лежала на песке. Безымянный вновь завыл, на этот раз от отчаяния. Он знал, что без подходящего сосуда станет всего лишь очередной душой в царстве Хель — собственностью Хель и рабом Хель. Его армия, оставшись без предводителя, развеется, точно прах, которым она и была. Его великий план останется неисполненным. Десять тысяч голосов подхватили крик Безымянного, когда он сосредоточил все свои чары до последней на единственной, неистовой, всепоглощающей цели.
Завладеть девчонкой. Раз и навсегда.
И в этот миг река вышла из берегов. Слово, освобожденное и неуправляемое, умноженное на десять тысяч голосов и брошенное к бреши между мирами, на сей раз не удалось обуздать.
Тварь, что звалась Ветхим Днями, громко завыла: «Нет, не сейчас!» — когда река Сон приливной волной понеслась к ним по пустыне.
Этель Парсон знала, что это означает. Непонятно откуда, но она это знала, точно так же как знала, что единственная надежда Девяти миров находится за рекой и что времени почти не осталось.
Сахарок услышал это, уронил голову и стремительно помчался в обратном направлении.
Один услышал это и подумал: «Свершилось».
В другой части равнины ваны услышали это и приготовились встретить Конец Всего.
В Нижнем мире асы услышали это, когда тень черной птицы вновь начала опускаться. Продолжая цепляться за выступ скалы — единственное, что оставалось твердого, насколько простирался их взгляд, — они ощутили приближение Хаоса как пронзительно орущий черный ветер и снова отступили, продолжая метать мысли-стрелы в непроницаемую черную утробу твари, пока не прижались к вратам, что отделяли один мир от другого, и спинами не ощутили твердую поверхность.
Локи успел подумать: «Чертовы врата сейчас не выдержат», прежде чем те внезапно поддались и он спиной вперед полетел в поток.
Живой глаз Хель распахнулся во внезапном понимании и остановился на стрелках часов смерти, которые вновь начали двигаться. Она едва успела подумать: «Боги, что я наделала?» — как ударила волна, и в тот же миг пустыня погрузилась в Сон.
Мир Сна вообще едва ли является миром, скорее, скоплением возможных миров; миром, в котором материки меняются так же легко, как песчаные берега стремительной реки, и все всегда не то, чем оно кажется.
Сама река в действительности ничуть не похожа на реку. Хотя с виду она длиной и шириной, как река, течет в ней не вода, а что-то странно изменчивое, сверкающее, подвижное, почти живое, готовое обрести форму при соприкосновении со случайной мыслью.
Во Сне не чувствуешь расстояния, как не чувствуешь масштаба или времени. Территория Сна строго нейтральна, как и территория Смерти. Сон существует равно в Порядке и Хаосе, в нем выполняются либо все законы, либо ни один из них. Как и Нижний мир, Сон выше всего этого, и, как Нижний мир, он разный для всех существ, которые попадают под его влияние.
Здесь, в истоке, он может быть смертелен.
Локи упал в сон о змеях и начал опускаться, борясь и задыхаясь.
Тор упал в сон о том, как совершенно голый явился на важный прием. Там прекрасная женщина с цветами вместо глаз и двумя ртами, полными хищных зубов, произносила речь на языке, которого он не понимал, но должен был ответить.
Фригг снилась женщина, немолодая и некрасивая, но благородная и полная тихой силы. На ней было простое домотканое платье. Одна ее щека была расцарапана и испачкана грязью. Женщина закатала рукав, и Мать богов увидела чары на ее руке, еще слабые, но заметно растущие. Она протянула ей ладонь…
Мэдди приснилась парящая скала, и она вскарабкалась по ней в другой сон. Она вернулась в Мэлбри, на холм Красной Лошади, на склоне которого цвел дрок. Одноглазый сидел рядом, не Один, а прежний Одноглазый, каким она узнала его. Он наблюдал за ней со своей редкой улыбкой.
«Одноглазый!» — с облегчением крикнула Мэдди и внезапно поняла, что все, что случилось в последние несколько дней, было просто очередным сном, кошмаром, от которого она очнулась.
Девочка протянула руки к старому другу, но тот предостерег ее, выставив ладонь.
«Будь осторожна, — сказал он. — Здесь ты в безопасности. Но не касайся никого, кого встретишь, если хочешь остаться собой. Сегодня в воздухе что-то странное…»
«Мне снилось, что ты умер», — произнесла Мэдди.
Одноглазый пожал плечами.
«Это было бы не впервые. А сейчас мне пора. В Пог-Хилле сбор урожая, и я обещал заглянуть…»
«Но ты же вернешься, правда?» — спросила она.
«Конечно, между Бельтайном и жнивнем. Ищи меня в снах».
Одину снился его сын Тор. Он сознавал, что это лишь сон, и все же видел Тора удивительно ясно. Один скользнул под поверхность сна, в котором сын сидел под деревом в прежнем Асгарде и наблюдал, как облака мчатся мимо. У Одина оба глаза еще оставались на месте, и Локи пока не впал в немилость (ну, по крайней мере, не больше, чем обычно), и Мэдди, хоть еще и не рожденная, стояла рядом, и Фригг была там, и Ёрд, мать Тора, и сам Тор. Все были такими, как пятьсот лет назад.
«Все потому, что ты умер, папа», — сказал Тор, словно прочтя его мысли.
«Умер? — удивился Один. — Но это же…»
«Взгляни правде в лицо, — ласково продолжал Тор. — Твои глаза… это место… мы… разве может быть иное объяснение?»
«Ну, возможно, я сплю», — предположил Один.
«Ты всегда был сновидцем», — заметил Тор.
Сейчас, скользнув глубже в сон, Один вдруг услышал, как Локи зовет на помощь, и понял, что Локи где-то в другом сне и что сон Локи убивает его.
«Я должен помочь Локи», — произнес Один.
«Оставь его, — откликнулся Тор. — Он заслуживает смерти».
