Астрид Линдгрен - Ронья, дочь разбойника
Но это не помогло. Страх в ее душе все рос и рос; никогда в жизни ей не было так страшно. Она окликнула Бирка, но голос ее прозвучал так жалобно! Он был так глух, что это еще больше напугало ее. «Я, кажется, сойду с ума, — подумала она, — и тогда мне — конец!»
И тут из самой глубины тумана донеслись сладостные, щемящие звуки. Послышалась песня, и то была самая удивительная песня во всем мире. Никогда она не слышала ничего подобного. О, как прекрасна была эта песня, какой прелестью наполнила она весь ее лес! Она прогнала страх и утешила ее. Ронья молча стояла, слушая эту песню и позволяя себя утешить. Как это было прекрасно! И как манила и притягивала к себе эта песня! Да, она чувствовала, что те, кто пели, хотели бы, чтоб она сошла с тропинки и последовала бы за этими прекрасными звуками в самую гущу тумана.
Песня звучала все громче и сильнее. Она заставляла дрожать ее сердце. Ронья тут же и думать забыла про Волчью песнь, ожидавшую ее дома. Забыв все на свете, она хотела лишь свернуть с тропинки и отправиться к тем, кто звал ее из тумана.
— Иду, иду! — воскликнула она и сделала несколько шагов в сторону. Но тут кожаный ремень так крепко натянулся, что она упала навзничь.
— Куда это ты собралась? — закричал Бирк. — Если позволишь заманить себя подземным жителям, ты пропала! Сама знаешь!
Подземные жители! Да, она слышала о них. Она знала, что они обычно поднимаются из темных земных недр наверх, в лес, только во время тумана. Никогда не доводилось ей встречать кого-либо из этого народца, но все-таки сейчас ей хотелось следовать за ними, куда бы они ни позвали. Ей хотелось быть рядом с ними и слушать их песни, даже если бы пришлось провести под землей все отпущенные ей на свете годы.
— Иду, иду! — снова воскликнула она и снова попыталась сойти с тропинки.
Но Бирк был тут, он бьет начеку, он крепко держал ее.
— Пусти меня! — кричала она, дико размахивая руками.
Но он крепко обхватил ее.
— Ты попадешь в беду! — сказал он.
Но она не слышала его. Звуки песни заглушали голос Бирка. Они были теперь такими сильными и громкими и наполняли весь лес, вызывая в ее душе томление и тоску, которым невозможно было не поддаться.
— Иду, иду! — в третий раз крикнула она и стала драться с Бирком, чтобы избавиться от него. Она дергала и рвала ремень, плакала и кричала, потом больно укусила Бирка в щеку. Но он крепко держал ее.
Он продолжал держать ее долго-долго. И вдруг туман поднялся ввысь так же быстро, как и появился. В тот же миг песня стихла. Ронья оглянулась. Казалось, будто она только-только пробудилась ото сна. Она увидела тропку, которая вела домой, и красное солнце, садившееся за поросшими лесом крутыми утесами. И еще Бирка. Он стоял совсем рядом с ней.
— На расстоянии длины веревки, — напомнила она ему.
Затем, увидев его окровавленную щеку, она спросила:
— Тебя укусила лисица?
Бирк не ответил. Свернув кожаный ремень, он протянул его ей.
— Спасибо тебе! Теперь я справлюсь сам, я один доберусь в крепость Борки!
Ронья смотрела на него из-под падавших на лоб прядей волос. Ей вдруг стало трудно плохо думать о нем. И она не знала почему.
— Убирайся прочь! — ласково сказала она.
И помчалась домой.
5
В тот вечер Ронья, сидя вместе с отцом у очага, вдруг вспомнила, о чем хотела у него узнать.
— Что это ты брал без спросу? Ну, то, что имел в виду Борка.
— Гм, — хмыкнул Маттис. — До чего же я боялся, что ты не найдешь в тумане дорогу, моя Ронья!
— Но ведь я нашла ее, — сказала Ронья. — Послушай-ка, что ты брал без спросу?
— Смотри, — уклонился от ответа Маттис и усердно стал мешать угли. — Разве ты не видишь? Вот уголек — ну прямо вылитый человечек! Он похож на Борку! Тви вале![7] Фу, черт!
Но Ронья никакого уголька, похожего на Борку, так и не увидела. Да и вообще не о том думала.
— Что ты взял без спросу? — повторяла она упрямо.
Когда Маттис не ответил и на этот ее вопрос, вмешался Пер Лысуха.
— Да многое! Хо-хо! Да многое! Я бы мог посчитать.
— Заткнись! — злобно произнес Маттис. — С этим я и сам справлюсь.
Все разбойники, кроме Пера Лысухи, уже разошлись по своим спальным боковушам, а Лувис вышла, чтобы присмотреть на ночь за курами, козами и овцами. И одному лишь Перу Лысухе довелось услышать, как Маттис объяснял Ронье, что за люди, собственно говоря, разбойники. Ну, те, кто берет разные вещи без спросу и без всякого разрешения.
Вообще-то, Маттис нисколько этого не стеснялся, наоборот! Он гордился и хвастался тем, что был самым могущественным предводителем разбойников во всех горах и лесах. Но теперь ему пришлось немного попотеть, рассказывая все это Ронье. Ясное дело, ему хотелось, чтобы она постепенно все узнала, ведь это было необходимо. Но он хотел подождать с этим еще некоторое время.
— Ты ведь, доченька, еще маленькое, невинное дитя, потому-то я тебе прежде об этом много не рассказывал.
— Ни слова ты не говорил, — заверил его Пер Лысуха. — Да и нам тоже ничего говорить не велел!
— А ты, старик, может, пойдешь да ляжешь спать? — поинтересовался Маттис.
Но Пер Лысуха ответил, что вовсе не собирается этого делать. Ему хотелось послушать, о чем Маттис говорит с Роньей.
И она поняла. Теперь наконец-то до нее дошло, откуда в замке все бралось. Все, что разбойники привозили по вечерам на спинах лошадей, когда возвращались верхом домой. Она поняла, откуда брались эти вещи в мешках и узлах, все драгоценности в ларях и шкатулках. Такое на лесных деревьях не растет! Отец ее безо всякого зазрения совести отбирал все это у других людей.
— А разве они не злятся и не бесятся, когда у них отнимают их вещи? — спросила Ронья.
Пер Лысуха хихикнул.
— Да они просто шипят от злости, — уверил он ее. — Ох-хо-хо, если бы ты только слышала!..
— Хорошо бы тебе, старик, наконец-то отправиться спать, — посоветовал. Перу Лысухе Маттис.
Но Пер Лысуха по-прежнему не хотел и слышать об этом.
— Иные из них даже плачут, — продолжал он свой рассказ, но тут Маттис зарычал:
— Замолчи, а не то я вышвырну тебя вон!
Потом он потрепал Ронью по щеке:
— Ты должна это понять, Ронья! Такова жизнь! Так поступали всегда. И не о чем тут спорить.
— Ясное дело, не о чем, — снова вмешался Пер Лысуха. — Но люди, понятно, никогда к этому не привыкнут. Они только воют, и плачут, и клянут разбойников, так что любо-дорого смотреть и слушать!
Маттис злобно поглядел на него, а потом снова повернулся к Ронье:
— Мой отец был предводителем разбойников, так же как мой дед и прадед, ты это знаешь. Да и я — не выродок, и я не опозорил честь нашего рода. Я тоже предводитель разбойников, самый могущественный во всех горах и лесах. И ты тоже, моя Ронья, станешь предводительницей разбойников.
— Я? — воскликнула Ронья. — Ни за что! Никогда в жизни, раз те, кого грабят, злятся и плачут!
Маттис схватился за голову. Вот еще несчастье! Он хотел, чтобы Ронья восхищалась им и любила его ничуть не меньше, чем он любил и восхищался ею. А теперь вот, нате вам, она кричит: «Ни за что!» И не хочет стать предводительницей разбойников, как ее отец и хёвдинг. Маттис почувствовал себя несчастным. Надо как-то заставить ее понять: то, чем он занимается, хорошо и справедливо.
— Видишь ли, моя Ронья, я ведь отбираю только у богатых, — уверял он ее.
А потом, немного подумав, сказал:
— А отдаю все награбленное беднякам, вот что я делаю!
Тут Пер Лысуха захихикал:
— Ну да, да, так оно и есть! Чистая правда! Помнишь, ты отдал целый мешок муки бедной вдове, у которой восемь человек детей?
— Вот-вот, — обрадовался Маттис, — так оно и было.
Он удовлетворенно погладил свою черную бороду. Наконец-то он был страшно доволен самим собой, да и Пером Лысухой тоже.
Пер Лысуха снова хихикнул:
— Хорошая у тебя память, Маттис! Ну-ка, с тех пор прошло, пожалуй, лет десять, не меньше. Уж конечно ты отдаешь награбленное беднякам. Частенько ты это делаешь. Не реже чем один раз в десять лет!
Тут Маттис взревел:
— Если ты сейчас же не ляжешь спать, то кое-кто поможет тебе грохнуться на пол.
Но этого не понадобилось. Потому что в зал вошла Лувис. Пер Лысуха тут же исчез безо всякой посторонней помощи. Ронья легла спать, а огонь постепенно угас в очаге, пока Лувис пела свою Волчью песнь. Ронья лежала и слушала, как поет Лувис, и ей было совершенно все равно, предводитель ли разбойников ее отец или нет. Он был ее собственным Маттисом, чем бы он ни занимался, и она любила его.
В ту ночь она спала неспокойно, ей снились подземные жители и их призывные песни. Но, проснувшись, она все забыла.
Зато она вспомнила Бирка. Все эти дни она иногда думала о нем: как он там, в крепости Борки? И сколько еще времени пройдет, прежде чем Маттис в конце концов выгонит его отца и весь этот разбойничий сброд из замка?
