Симон Соловейчик - Ватага «Семь ветров»
— С этого дня, — бросила тетрадку Елена Васильевна, — с этого дня и до конца школы хоть на стол учебник клади, мне все равно!
— Степка, хочешь щей? — повернулся Фокин к классу, и класс, конечно, тут же и предал свою учительницу, весело и беззлобно.
— Фу-у-у! — дружно ответили Фокину.
— Вот именно, — отомстила Каштанова. — Вот это вы и есть: глухие и согласные. Фу! — И сама же и улыбнулась, почувствовав, как хорошо жить в окружении неусталых людей. И поскольку ее все время не отпускала мысль о назначении Алеши, она вдруг подумала, что, если бы он видел ребят ее глазами, он наверняка согласился бы, и тут же, почти неожиданно для себя самой, пригласила весь девятый класс — ну, кто хочет, ребята! — к себе домой.
Костя Костромин весело прищурил глаз:
— Военный совет?
А разве скроешься от них? Всё они знают, что в школе происходит.
Ребят к Каштановым пришло много, человек пятнадцать. Они сразу заполнили обе комнаты и кухню. Елена Васильевна подвела «морячка» Пашу Медведева к проигрывателю, показала пластинки, и вот в доме на полную мощь гремела музыка, и все танцевали, сидели по углам парами или вертелись вокруг Алексея Алексеевича — с ним любили разговаривать.
— Взрослый только рот откроет, — говорил Костя Костромин, — а я уже знаю, дело он собирается говорить или не дело. Если дело — то пожалуйста, а если не дело, то…
— Так ведь и все люди так, Костя, — улыбнулся Каштанов. — И все люди различают дело и не дело и относятся соответственно.
Галя Полетаева, танцуя с донжуаном Сашей Медведевым, спрашивала: зачем же их все-таки позвали сюда?
— Чтобы мы сегодня могли с тобой потанцевать, — со значением отвечал Саша и наклонял голову так, чтобы кудри его касались Галиной щеки. — Ты очень красивая… И лицо у тебя такое…
— Какое?
— Продолговатое, — только и смог придумать Саша. — Ты, наверно, очень страстная!
Вот нахал!
— Ну что ты за человек, Саш? Правильно про тебя Елена Васильевна говорит: Дон-Жуан!
Но Саша, довольный произведенным эффектом, стал уверять Галю, что он не врет, что он всегда говорит только правду, что он давно заметил, какие у Гали глаза, и что в доказательство своей искренности он готов землю есть, — с этими словами Саша схватил с окна горшочек с цветком и отколупнул щепотку земли.
— Фокина здесь нет, он бы тебе показал, — вставила Наташа Лаптева групорг и культорг, человек очень строгих нравов.
— А что Фокин? Что Фокин? — возмутилась Галя. — У нас с Фокиным уже всё!
Каштановы теперь сидели в углу, рядышком, одни, потому что Костя, перехватив взгляд Елены Васильевны, понимающе кивнул головой и незаметно увел от Каштанова ребят.
— Так что, Елена Васильевна, — спросил Каштанов, — так что? Зачем же ты устроила эти посиделки? Начинай!
— А я не таюсь, у меня все открыто. Вот ты посмотри на них, посмотри внимательно, посмотри моими глазами, а потом уж отказывайся. Собери хоть сто взрослых, какую хочешь компанию — разве будут у всех подряд такие прекрасные лица?
— И такие хриплые, грубые голоса…
— А ты сам-то кто? Алешка-голубятник… Подумаешь, институт кончил… У тебя мама учительница, вот и кончил… А они? С ними что будет? — говорила Елена Васильевна, не глядя на мужа. — Игорь! Сапрыкин! — позвала она. — Прости за несвоевременный вопрос, но скажи: почему ты вечно с уроков уходишь?
— А чего ухожу? Чего ухожу? Я просто не прихожу на них!
— Ну вот не любим мы всю эту учебу, — подхватил Игорев друг Сережа Лазарев. — Не любим! Говорят, говорят, и пишут, и читают, и льстят, и ругают…
— Вызывают, двойки ставят, — в тон ему продолжал Костя Костромин. — Авторитет в глазах девушек ущемляют, правда?
— Вот правда! — горячо поддержал Костю Саша Медведев, Дон-Жуан. — Вот почему всегда гуляют с девушками из другой школы, а не из своей? Не задумывались? Не задумывались?
— Нет, — сказал Каштанов серьезно, — над этой проблемой я не думал. Так почему же?
— А потому что авторитет двойками не подорван, вот почему!
— Да! — сказал Костя Костромин. — Вот именно! А психика школьника очень чувствительна, правда, Саша?
Все рассмеялись, Костя обнял друзей и увел их от Каштановых.
В дверь позвонили, и на пороге появились еще два дружка — Володя Фокин и Роман Багаев. Каштанов подозвал Фокина, достал большую папку его акварелей и стал хвалить.
— Я, вообще-то, не очень понимаю, но мне нравится… Особенно эта работа — избы, белесые столбы, разбитая дорога… И не в безвоздушном пространстве все, а в воздухе… Воздух осенний чувствуется…
И тут Фокин показал себя, как потом говорила Елена Васильевна. Нет, он не нагрубил, не надерзил. Он крайне вежливо поклонился и попросил разрешения преподнести эту работу Алексею Алексеевичу.
Каштанов внимательно посмотрел на Фокина, словно никогда не видал его.
— Спасибо. А тебе не жаль с ней расставаться?
— Для вас — не жаль.
— Ты лучше бы сочинения не списывал, — в сердцах сказала Елена Васильевна.
— Между прочим, Елена Васильевна, я не списываю. Я учу учебник. Или вы считаете, что в нашем советском учебнике не все правильно? — с расстановкой, но нисколько не волнуясь, проговорил Фокин.
— Иди! Иди к ребятам! — резко сказал Каштанов и отвернулся.
Каштановы долго молчали.
— Это он уже сейчас такой… А вырастет? — проговорила Елена Васильевна. — А вон дружок его. Роман Багаев, вон, смотри, Паше Медведеву жевательную резинку продает, да втридорога, я уверена… Нет, ты посмотри, посмотри… Что у него там из карманчика верхнего вместо платочка торчит? Не знаешь? Так я тебе скажу… Бумажка у него сторублевая… Хочешь посмотреть?
Каштанов вздохнул и сказал, что он с удовольствием посмотрел бы, потому что никогда не держал в руках сторублевой бумажки.
— Могу продемонстрировать… Позвать?
— Алена! — сказал Каштанов. — Ну что ты от меня хочешь? Вот сейчас, сегодня, я могу сердиться вместе с тобой, возмущаться, качать головой, обвинять всех и вся. А представь себе, что я соглашусь. Тогда что? Открою рот, скажу «да» — и вот я целиком отвечаю за этого Фокина и за Романа с его сторублевой бумажкой. Где он ее взял?
— Не знаю… Алеша, скажи «да».
— Нет!
— Скажи, Алеша, «да», — совсем тихо повторила Елена Васильевна.
— Нет! Нет и нет! И почему ты так настаиваешь? Ведь я соглашусь, я и дома бывать не буду, с утра до вечера в школе! Об этом ты подумала? И книгу мою — в ящик, в самый дальний ящик — подумала? И стану я вроде пионервожатого, мальчишкой на побегушках у директора…
— Этого с тобой не случится.
— Как же не случится? Обязательно так и будет! Где урок сорвут, где украдут, где напьются, всё на меня: «Па-ачему слаба воспитательная работа? Па-ачему?»
«Точно, именно так и будет», — подумала Каштанова и выложила свой последний и главный аргумент:
— Ты, Алеша, неправ. Идти в воспитатели, не идти в воспитатели — ты решаешь так, словно речь идет о твоей или моей судьбе.
— А на самом деле?
— А на самом деле речь идет об их судьбе… Ты их судьбу решаешь сегодня, — показала Каштанова на ребят. — Но больше я ни слова. Больше мы об этом ни слова.
Каштанова поднялась и ушла в другую комнату, где Андрейка демонстрировал всем желающим удивительное свое свойство: если его дергать за волосы, даже изо всех сил, то ему совсем не больно. Его уже вся школа за волосы дергала, весь второй класс и четвертый, и даже один семиклассник дергал, а ему не больно.
Между тем события в квартире Каштановых шли своим чередом. Именно это слово нужно поставить здесь: события! Где два человека, там событие, там происходит нечто такое, от чего меняются жизни.
Фокин позвал Галю Полетаеву, из-за которой Саша Медведев только что ел землю, постоять внизу.
— Зачем? — соглашаясь, спрашивала Галя. — Ну зачем?
Но Фокин не Медведев, ему изобретательность в ухаживании ни к чему, он просто взял Галю за руку, холодно посмотрел ей в глаза, и она послушно пошла за ним, хотя и не без страха. Вот уже несколько месяцев они выясняли отношения друг с дружкой и уверяли друг друга, что теперь каждый из них свободен и может ходить с кем хочет.
Но одно дело — говорить, а другое — на глазах у всех целый вечер танцевать с Сашей Медведевым, да еще позволить ему есть землю! Фокину, конечно, уже донесли, думала Галя, и он, конечно, не простит ей, но вот это ей и нравилось — что удалось его задеть.
— Ну? — сказал Фокин, когда они спустились вниз и Галя привычно прислонилась к высокой батарее. Так они стояли часами и часами и в ее подъезде, и в фокинском, и в чужих домах. На Семи ветрах не было, наверно, батареи в подъезде, у которой не стояла бы Галя Полетаева, выясняя свои отношения с Володей Фокиным.
— Теперь будешь с Сашкой Медведевым ходить? — Фокин кулаком тронул подбородок Гали, но пока еще не угрожающе, а ласково, и Галя потеряла бдительность, совсем не надолго, на одну минутку — вечно с ней так, думала она позже. Ну почему она вдруг ни с того ни с сего забывается?
