Дмитрий Григорович - Гуттаперчевый мальчик
- Tu crois? Tu penses? Quelle idee!.. Этими словами, произносимыми не то вопросительно, не то с пренебрежением, оканчивались обыкновенно все объяснения с женою и тетей Соней. После этого он отходил к окну, глядел в туманную даль и выпускал из груди несколько вздохов,- из чего жена и тетя Соня с огорченным чувством заключали всегда, что граф не был согласен с их мнением.
Тогда обыкновенно наступала очередь тети Сони утешать сестру когда-то весьма красивую, веселую женщину, но теперь убитую горем после потери четверых детей и страшно истощенную частыми родами, как вообще бывает с женами меланхоликов.
На больших булевских часах столовой пробило двенадцать.
С последним ударом граф придвинулся к столу, хотел как будто что-то сказать, но остановился, вздохнул и тоскливо приподнял сначала одну бровь, потом другую.
- Отчего же детей нет? - торопливо спросила графиня, поглядывая на мужа, потом на тетю Соню,- мисс Блике знает, что граф любит, чтобы дети всегда завтракали ровно в двенадцать часов; скажите мисс Блике, что завтрак давно готов! - обратилась она к буфетчику.
Но в эту самую минуту один из лакеев растворил настежь двери, и дети, сопровождаемые англичанкой и швейцаркой, вошли в столовую.
Завтрак прошел, по обыкновению, очень чинно.
Расслабленные нервы графини не выносили шума. Граф вообще не любил, чтобы дети бросались на шею, громко играли и говорили; сильные изъявления каких бы то ни было чувств пробуждали в нем всегда неприятное ощущение внутреннего стеснения и неловкости.
На этот раз по крайней мере граф мог быть довольным. Зизи и Паф, предупрежденные Верочкой, не произнесли слова; Верочка не спускала глаз с сестры и брата; она заботливо предупреждала каждое их движение.
С окончанием завтрака мисс Блике сочла своею обязанностью заявить графине, что никогда еще не видала она, чтобы дети вели себя так примерно, как в эти последние дни. Графиня возразила, что она уже слышала об этом от сестры и потому распорядилась, приказав взять к вечеру ложу в цирке. ,
При этом известии Верочка, так долго крепившаяся, не могла больше владеть собою. Соскочив со стула, она принялась обнимать графиню с такою силой, что на секунду совершенно заслонила ее лицо своими пушистыми волосами; таким же порядком подбежала она к отцу, который тотчас же выпрямился и из предосторожности поспешил отвести левую руку, державшую мундштук с пахитоской. От отца Верочка перебежала к тете Соне, и тут уже пошли поцелуи без разбору, и в глаза, в щеки, в подбородок, в нос - словом, всюду, где только губы девочки могли встретиться с лицом тетки. Зизи и Паф буквально проделали тот же маневр, но только, надо сказать,- далеко не с таким воодушевлением.
Верочка между тем подошла к роялю, на котором лежали афишки; положив руку на одну из них, она обратила к матери голубые глаза свои и, вся замирая от нетерпения, проговорила нежно вопрошающим голосом:
- Мама... можно?.. Можно взять эту афишку?..
- Можно.
- Зизи! Паф! - восторженно крикнула Верочка, потрясая афишкой,пойдемте скорее!.. Я расскажу вам все, что мы сегодня увидим в цирке: все расскажу вам!.. Пойдемте в наши комнаты!..
- Верочка!.. Верочка! - слабо, с укором, проговорила графиня.
Но Верочка уже не слышала; она неслась, преследуемая сестрою и братом, за которыми, пыхтя и отдуваясь, едва поспевала мисс Блике.
В игральной комнате, освещенной полным солнцем, стало еще оживленнее.
На низеньком столе, освобожденном от игрушек, разложена была афишка.
Верочка настоятельно потребовала, чтобы все присутствующие: и тетя Соня, и мисс Блике, и учительница музыки, и кормилица, вошедшая с младенцем,- все решительно уселись вокруг стола. Несравненно труднее было усадить Зизи и Пафа, которые, толкая друг друга, нетерпеливо осаждали Верочку то с одного боку, то с другого, взбирались на табуреты, ложились на стол и влезали локтями чуть не на середину афишки. Наконец с помощью тети и это уладилось.
Откинув назад пепельные свои волосы, вытянув шею и положив ладони на края афишки, Верочка торжественно приступила к чтению.
- Милая моя,- тихо произнесла тетя Соня,- зачем же ты читаешь нам, в каком цирке, в какой день, какого числа; все это мы уже знаем; читай лучше дальше: в чем будет заключаться представленье.
- Нет уж, душечка тетя; нет уж, ты только не мешай мне,- убедительно и с необыкновенною живостью перебила Верочка,- ангельчик тетя, не мешай!.. Уж я все прочту... все, все... что тут напечатано... Ну, слушайте:
- "Парфорсное упражнение на неоседланной лошади. Исполнит девица..." Тетя, что такое парфорсное?
- Это... это... Вероятно, что-нибудь очень интересное... Сегодня сами увидите! - сказала тетя, стараясь выйти из затруднения.
- Ну, хорошо, хорошо... Теперь все слушайте; дальше вот что: "Эквилибристические упражнения на воздушной трапеции..."
- Это, тетя, что же такое трапеция?.. Как это будет? - спросила Верочка, отрываясь от афишки.
- Как будет? - нетерпеливо подхватила Зизи.
- Как? - произнес в свою очередь Паф, посматривая на тетю киргизскими глазками.
- Зачем же я буду все это вам рассказывать! Не лучше ли будет, когда сами вы увидите...
Затруднение тети возрастало; она даже несколько покраснела.
Верочка снова откинула назад волосы, наклонилась к афишке и прочла с особенным жаром:
- "Гуттаперчевый мальчик. Воздушные упражнения на конце шеста вышиною в шесть аршин!!." Нет, душечка тетя, это уж ты нам расскажешь!., это уж расскажешь!.. Какой же это мальчик? Он настоящий? живой?.. Что такое: гуттаперчевый?
- Вероятно, его так называют потому, что он очень гибкий... наконец, вы это увидите...
- Нет, нет, расскажи теперь, расскажи, как это он будет делать на воздухе и на шесте?.. Как это он будет делать?..
- Как будет он делать? - подхватила Зизи.
- Делать? - коротко осведомился Паф, открывая рот.
- Деточки, вы у меня спрашиваете слишком уж много... Я, право, ничего не могу вам объяснить. Сегодня вечером все это будет перед вашими глазами. Верочка, ты бы продолжала; ну, что ж дальше?..
Но дальнейшее чтение не сопровождалось уже такою живостью; интерес заметно ослаб; он весь сосредоточивался теперь на гуттаперчевом мальчике; гуттаперчевый мальчик сделался предметом разговоров, различных предположений и даже спора.
Зизи и Паф не хотели даже слушать продолжение того, что было дальше на афишке; они оставили свои табуреты и принялись шумно играть, представляя, как будет действовать гуттаперчевый мальчик. Паф снова становился на четвереньки, подымал, как клоун, левую ногу и, усиленно пригибая язык к щеке, посматривал на всех своими киргизскими глазками - что всякий раз вызывало восклицание у тети Сони, боявшейся, чтоб кровь не бросилась ему в голову.
Торопливо дочитав афишку, Верочка присоединилась к сестре и брату.
Никогда еще не было так весело в игральной комнате.
Солнце, склоняясь к крышам соседних флигелей за садом, освещало группу играющих детей, освещало их радостные, веселые, раскрасневшиеся лица, играло на разбросанных повсюду пестрых игрушках, скользило по мягкому ковру, наполняло всю комнату мягким, теплым светом. Все, казалось, здесь радовалось и ликовало.
Тетя Соня долго не могла оторваться от своего места. Склонив голову на ладонь, она молча, не делая уже никаких замечаний, смотрела на детей, и кроткая, хотя задумчивая улыбка не покидала ее доброго лица. Давно уже оставила она мечты о себе самой: давно примирилась с неудачами жизни. И прежние мечты свои, и ум, и сердце - все это
У отдала она детям, так весело играющим в этой комнате, и счастлива она была их безмятежным счастьем...
Вдруг показалось ей, как будто в комнате стемнело. Обернувшись к окну, она увидела, что небо заслонилось большой серой тучей и мимо окон полетели пушистые снежные хлопья. Не прошло минуты, из-за снега ничего уже нельзя было видеть; метель ходила по всему саду, скрывая ближайшие деревья.
Первое чувство тети Сони - было опасение, чтобы погода не помешала исполнить обещания, данного детям. Такое же чувство, вероятно, овладело и Верочкой, потому что она мгновенно подбежала к тете и, пристально поглядывая ей в глаза, спросила:
- Это ничего, тетя?.. Мы в цирк поедем?..
- Ну, конечно... конечно! - поспешила успокоить тетя, целуя Верочку в голову и обращая глаза к Зизи и Пафу, которые вдруг перестали играть.
Но уже с этой минуты в миловидных чертах Верочки явно стало проступать больше внутреннего беспокойства, чем беззаботной веселости. Она поминутно заглядывала в окно, переходила из комнаты в другую, расспрашивая у каждого входившего о том, долго ли может продолжаться такая метель и может ли быть, чтобы она не утихла во весь вечер. Каждый раз, как тетя Соня выходила из детских комнат и спустя несколько времени возвращалась назад, она всегда встречалась с голубыми глазами племянницы; глаза эти пытливо, беспокойно допрашивали и как бы говорили ей: "Ты, тетя, ты ничего, я знаю; а вот что там будет, что папа и мама говорят..."
