Елена Чудинова - Лилея
Ну вот, мысль ее, пробужденная от грез, вновь обратилась к брату. Мнится ли ей, что друзья, обнадеживая ее, сделались сами словно бы немного растеряны? Да, уши и глаза у шуанов во всем краю, но отчего ж ни одно ухо не слышит, а ни один глаз так ничего до сей поры не разглядел? Не невидимка ж ее младший брат, в самом-то деле?
Нелли ахнула в невольной испуге: огибая огромный камень, она столкнулась носом к носу с Анри де Ларошжакленом.
— Вот уж напугали-то!
— Не нарочно, Элен, право не нарочно! — Молодой аристократ, как ни странно, не только обрадовался, но вместе с тем и смутился. — Отчего Вам не спится осенним утром? Я-то поднялся встречать связного.
— Мои сны слишком хороши для меня, Анри, — Нелли поплотней запахнула шаль. Редкие кусты ракитника не успели еще толком пожелтеть и не пожухла трава, но земля под ногами была по-осеннему тверда.
Над равниной прокатился клич совы. В приближающихся юноше и мальчике в крестьянских куртках, с ружьями и шестами, Нелли издалека узнала мадемуазель де Лескюр и малютку Левелес.
ГЛАВА XXXVII
— Отчего пешком, Туанетта? — недовольно воскликнул Ларошжаклен, когда юные особы приблизились.
— Да поди сыщи теперь у крестьян лошадь, — отвечала девушка весело. — Вокруг сплошные реквизиции. Мы всю ночь шли, ночью оно и безопаснее, верно, Жан Кервран?
Левелес — даже в мыслях у Нелли не получалось назвать девочку мужским именем! — не ответила. Как и прежде приметила Нелли, подобно всем «братьям сестер», Левелес словно бы все время прислушивалась к чему-то, недоступному другим. Личико ее казалось из-за того скованным напряженнейшим вниманием, а взор, хоть и цепко подмечающий происходящее вокруг, странно мерцал изнутри.
— Так что мы вполне благополучны, — продолжила мадемуазель де Лескюр так, словно ей было отвечено. Рыжие волоса ее, высвободившись из-под шляпы, спадали на козью шерсть. И грубая одежда отчего-то была ей необычайно к лицу. Зеленые же глаза при виде Нелли на сей раз не сделались злы, и сие ее тоже украсило. Да и может ли быть промеж нас злоба рядом со святым королем, что почиет блаженным своим сном под охраною Жана де Сентвиля и Ан Анку, в крохотной часовенке посередь вписанной в каменный круг деревушки, туманным октябрьским утром?
— Держи, Анри! — девушка протянула шуану свернутое письмо. — И нечего хмурить брови, внутри только карта, ни единого словечка с пера ни у кого не упало!
— Рассказывал твой брат — слышно ль что-нибудь из Парижа? — Ларошжаклен запихнул бумагу в рукав.
— Зверье из Революционного трибунала вконец пьяно от крови, — на лицо девушки пала тень. — И еще… не знаю, в какой мере сие правдиво, да и Винсент также не знает. Ходят слухи, что вокруг Государыни ужесточили стражу. Детей к ней вовсе теперь не пускают, сие известно наверное. Ходят слухи, что обращение с нею сделалось вовсе худым…
— Ты хочешь сказать, Туанетта, что для королевы готовят гильотину? — спокойно спросил Анри де Ларошжаклен. — Мы не можем ее спасти, но видит Бог, отомстить мы сумеем. Хотел бы я утешить тебя, Антуанетта-Мария, иными предположеньями о судьбе обратной твоей тезки, только каков смысл врать? Я всегда жду худшего, и оно всегда сбывается. Враги наши нелюди, тебе известно лучше моего. Ах, Элен, сколь щасливы Вы, что где-то вдали, на Вашей родине, женщины и дети покойно спят по ночам!
— Еще б мне увидать спокойно спящим маленького моего брата, — грустно ответила Нелли, невольно наблюдая за Левелес: усевшись на землю у подножия валуна, девочка принялась преспокойно зачищать свой шест карманным ножом.
— Ничего не слышно о нем? — спросила мадемуазель де Лескюр.
— Ничего, — Ларошжаклен стиснул зубы. Впервой он говорил при Нелли о Романе столь прямо и невесело. — Коли он жив еще, то сие какой-то мальчик-невидимка! Ах, Элен! Не знаю, вправе ли я дольше Вас пытаться приободрить.
— Мальчик-невидимка? И мне давеча приходило в голову сие слово.
— Но невидимых мальчиков не бывает, Элен, — лицо молодого аристократа исказилось. — Во всяком случае…
— Во всяком случае — живых, — докончила за него Нелли. — Сердце говорит мне, Анри, что брат мой жив. Вы знаете, есть поговорка: ночь несет вести родным. Не было еще ночи, заставившей кровь мою похолодеть, а сердце — содрогнуться от сего хлада. Но сердце человеческое тем не менее склонно обманываться. Ах, хоть бы кто один из крестьян сказал, что видал ребенка чужеземца осьми годов от роду!
Левелес перестала на мгновенье строгать. Шест ее был из остролиста, чья розовая древесина кое-где явилась из-под серой коры. Несколько блестящих колючих его листочков и три красных ягодки уцелели на тонком верхнем конце. Когда ж она обучилась летать на шесте, ведь девочкам сие не свойственно? Может статься, впрочем, что она ничему и не обучалась — ни стрелять, ни ездить верхом, ни рыбачить: все сии уменья просто достались ей от убитого братца вместе с мальчишеским платьем.
Елена смутилась, заметив вдруг, что и девочка также думает о ней: несколько брошенных украдкой взглядов явственно сие изобличили. Прежде, чем Нелли сама отвела взор, глаза их столкнулись. Взгляд Левелес был живым и смышленым, он нисколько не туманился.
— Элен!..
— Вы что-то сказали, Анри?
— Я должен теперь покинуть вас, дорогие дамы. Прощаюсь не надолго.
— До свиданья тебе и твоей компании, Анри! — воскликнула вслед мадемуазель де Лескюр.
— Все ж таки не всегда я до конца разумею по-французки, — сказала Нелли, когда молодой шуан удалился. — Уж не впервой мне говорят, то «здравствуй ты с компанией», то «прощай» с ней же, когда я вовсе одна.
— Крестьянский свычай, — пояснила Антуанетта-Мария. — Здесь принято здороваться не только с человеком, но и с его ангелом, да и прощаться тож. Человек да ангел — вот и компания.
Из-за оград уже неслись утренние деревенские шумы. Ветерок донес первый дымок.
— Уж тогда и с моего шеста подруби сучки, коли тебе вспала такая надобность тут строгать, — мадемуазель де Лескюр протянула девочке палку, устремляясь следом за Нелли к деревне.
Левелес с легкостью поймала брошенный ей шест, однако ж и тут не промолвила ни слова.
— А лилеи все растут? — спросила Антуанетта-Мария, и юные черты ее вдруг сделались вовсе ребяческими.
— Увидите сами, — улыбнулась Нелли.
И они увидели словно припорошенные первым снегом подступы к бурой гранитной часовенке. Осенью свежие цветы глядели еще более сновиденно.
Мадемуазель де Лескюр, преклонив колени, начала читать молитву по-латыни. Нелли отстала, чтобы ей не мешать.
В маленьком домишке, вовсе бедном, с черною печкой и освещенном только через верхнюю половинку двери, Нелли, в отсутствие выгнавшей своих гусей старухи-хозяйки, застала гостей. Кроме Кати и Параши, с коими она делила минувшей ночью сей смиренный приют, на лавках расселись Жан де Сентвиль и Ан Анку.
— Видно по ней, что и самое она… — Жан де Сентвиль осекся, когда Нелли вошла. Лицо юноши было заспанным, верно он только что сменился с караула.
— Обо мне речь, Жан, я вижу, — спокойно вымолвила Нелли. — Верней сказать, о моем брате.
— Помилуйте, дорогая мадам де Роскоф! — Норманн покраснел. — Мы уж так, попросту зашли… от безделья! Вы вить, может статься, помните, что с места надлежит сняться не раньше полудня, а теперь осьмой утра. Трое связных держат сюда путь, один уж прибыл…
— Второй тоже, вернее вторая.
— Туанетта уж здесь? В добрый час! — Жан попытался спрятать зевок в кулаке, отчего смутился еще более. — Дождемся третьего и в путь.
— Не стоит ничего скрывать от меня, сие не доброта, но глупость. Ан Анку, Жан де Сентвиль, что принес первый гонец? Вовсе плохое? Роман погиб?
— Такое тебе сразу сказали бы, дама де Роскоф. Просто мы покуда смутились, что не знаем, где мальчонку искать дальше. Не бось, пораскинем мозгами, да сообразим. Но вот сейчас в голове шаром покати.
— Я не ворочусь домой без брата, Ан Анку! — упрямо вымолвила Нелли. — О сыне моем позаботятся добрые люди. А я буду искать, хоть полдюжины лет!
— Знать бы еще, что здесь через полдюжины-то лет станется, — хмуро уронил Жан де Сентвиль.
— Вот вместе и узнаем.
Шуану не нашлось, что возразить.
— Вот так посиделки с утра! — Над затворенною частью двери появилось лицо мадемуазель де Лескюр. — А тезки твоего нету средь вас, Жан?
Нелли сделалось неприятно, как всегда делалось, когда маленьких «сестриных братьев» называли мужскими именами. Она поняла, конечно, что Антуанетта-Мария ищет Левелес.
— А, может статься, дитя еще там, у менхира? — спросила она, избегая подражать друзьям, но опасаясь нарушить правила зловещей игры. — Мы ж часу не прошло, как там расстались.
— Уж проверяла, — мадемуазель де Лескюр очевидно не собиралась заходить: верно Левелес была ей спешно надобна.
