Лето в Михалувке и Вильгельмувке - Корчак Януш

Мальчики ни за что бы не поверили, но как тут не поверишь, когда своими глазами видел?

Но, может быть, так бывает только в колонии, в этой стране чудес?

— А в Варшаве тоже будет расти?

— А как же! На любой улице, в любой квартире.

Все радуются: так приятно иметь свой сад, хотя бы совсем маленький, хотя бы в тарелке, но зато без ворот, у которых стоит сторож и не впускает бедно одетых детей.

Я назвал сегодняшний обед «садовым» еще и потому, что на столах в первый раз появились букеты цветов. Они занимают много места — а ведь есть их нельзя, — значит, они вовсе не нужны. Мальчики должны решить, хотят ли они, чтобы за обедом на столе стояли цветы, и, если хотят, надо выбрать старшего по цветам, чтобы он выносил букеты на веранду, как выносят тазы для умывания и как маленький Адамский выносит полотенца.

Суп и мясо съедены.

— Пожалуйста, господин воспитатель, мне еще морковника!

— Стой, брат, а кто вчера не ел кашу с молоком?

— Я теперь всегда буду есть.

— Посмотрим.

Сладкий морковник — любимое лакомство и могучее оружие в борьбе с капризами за столом.

— Недаром один великий ученый написал в своей толстой книжке: «Не следует давать морковник тому, кто не ест каши с молоком».

— Неправда, никто этого не писал.

— А ты откуда знаешь, что неправда? Ты что, все толстые книжки на свете прочел?

— Нет, не прочел.

— Ну, вот видишь!

После обеда Бромберг спрашивает:

— Скажите, пожалуйста, а еще что-нибудь будет?

— А как же, мороженое и сигары.

И все смеются над Бромбергом.

Глава десятая

Хромой Вайнраух. — Шашечный турнир. — Тамрес — победитель. — Прощай, колония!

Вайнраух доволен, что ходит на костылях. Его ранили на улице, и потом в больнице отняли ногу. Он охотно рассказывает о врачах в белых халатах и о сестрах в больших белых чепцах. Хорошо ему было в больнице, хорошо ему и теперь, в колонии. Добрая экономка всегда чего-нибудь да подложит на тарелку, уже не одна проделка Вайнрауха осталась безнаказанной.

— Господин воспитатель, Вайнраух дерется!

— А чего он меня дразнит «хромоножка» и «хулиган с Крахмальной»?..

И Вайнраух смеется, потому что знает: дело выиграно. А стукнуть кого-нибудь по затылку, да так, чтобы у того искры из глаз посыпались, — это его любимая шуточка, доказательство нежной дружбы.

В больнице Вайнраух научился играть в шашки, а потом дома сделал себе шашки из картона и пробок. Картон у него всегда есть, потому что он клеит коробки для магазинов, а пробки он нашел во дворе и раздобыл у товарищей.

Когда надо было поделить всех на группы для шашечного турнира, сделать это поручили Вайнрауху.

Турнир длился только два дня, но готовились к нему долго. Играли в шашки каждый день, с обеда до полдника.

Одни игроки еще только учились, другие — тренировались. Труднее всего научиться обращаться с дамкой, понять ее роль и права на шашечной доске.

— Можно есть дамку? Можно брать дамку за фук? Может дамка перескакивать через две шашки? А последняя шашка обязательно должна стать дамкой?

Вайнраух учил, объяснял и играл с каждым на пробу, а потом записывал его в группу — плохо, посредственно, удовлетворительно, хорошо или отлично играющих; иными словами, ставил кол, двойку, тройку, четверку или пятерку.

Как видите, это была большая и трудная работа, и у Вайнрауха, который старался выполнить ее на совесть, уже не оставалось времени на то, чтобы ругаться и драться.

Когда все участники были разбиты на группы, начался турнир. Колы играли с колами, двойки с двойками. Силы были равными. Из трех решающих партий между Завозником и Фихтенгольцем первая длилась очень долго и была признана ничьей, а две следующие выиграл Завозник.

В группе играющих посредственно победителем вышел Дессен. Борьба Лиса с Крышталом три раза кончалась вничью. Плоцкий с Кулигом сыграли четыре партии.

Но самой интересной была, конечно, борьба мастеров, таких как Альтман, Тамрес, Вайнраух. Много замечательных комбинаций разыгрывалось на шашечной доске, долго и сосредоточенно обдумывался каждый ход. Наконец бесспорным победителем шашечного турнира — без возражений со стороны побежденных — был признан не Вайнраух, а Тамрес, потому что он победил всех играющих на «отлично».

Возможно, в будущем году победит Вайнраух? Но нет, ему тогда исполнится тринадцать лет, и он уже будет слишком большим: ведь колонии только для детей. Поэтому, когда Вайнраух уезжал из колонии, он, привстав на повозке, долго махал шапкой и кричал:

— Прощай, колония, адье, Михалувка!

Я часто встречаю хромого Вайнрауха в Варшаве. Он кланяется мне и весело улыбается; наверное, ему при этом вспоминаются шашечный турнир, аист и сладкий морковник.

Глава одиннадцатая

Письма от родителей. — Плакал ли Осек из-за помочей? — Последние открытки.

Утром пекарь привозит хлеб и письма с почты. Письма раздаются только после завтрака. Потому что тот, кто получил письмо, от радости уже не хочет пить молоко, а тот, кто не получил письма, тоже не пьет молока — от огорчения. А ведь открытка стоит шесть грошей, то есть почти столько же, сколько фунт хлеба. Поэтому вести из дома приходят не так уж часто.

Рубину мать пишет:

«Дорогой сыночек, мы очень рады, что ты купаешься и не тоскуешь по дому. Будь вежливым и послушным, играй и отдыхай хорошенько и возвращайся здоровым и хорошим к любящей тебя маме».

Таких писем, написанных по-польски и без забавных ошибок, не очень много. Но разве не то же самое хотел сказать отец Боруха, когда писал ему:

«Дорогой сын Борух! Уведомляю тебе, что мы, слава Богу, здоровы, чего и тебе того же желаем. Поклон от отца с матерью. Будь послушный и, что тебе скажут, чтобы точно выполнил. Обнимаем тебе издали».

А в четверг после обеда мальчики пишут в Варшаву — разумеется, только те, кто умеет писать.

— Господин воспитатель, напишите мне, пожалуйста, письмо.

— Что ж тебе написать?

— Не знаю.

— Напишу, что ты озорник и дерешься.

— Не надо… Напишите: не плакал ли Осек, что я у него взял помочи?

— А ты взял у Осека помочи?

— Мама велела, потому что мои штаны рваные, а у него с помочами.

— Так, может, лучше спросить, не плакал ли Осек, что ты у него штаны взял?

— Ладно, спросите…

Герш написал по-еврейски:

«Моим дорогим родителям. Во-первых, пишу, что я здоров, и мне хотелось бы знать, как там дома, и я вешу 54 фунта, и ем 5 раз в день, и все вам потом расскажу, и мы строим крепость и копаем землю, и мне очень хотелось бы знать, как там дома».

Есть в письмах ребят и полные забот вопросы:

«Нашел ли отец место, есть ли у Хаима работа и зарабатывает ли он хоть что-нибудь?»

Когда мальчик уезжал в колонию, отец был без работы.

Некоторые не доверяют воспитателю и предпочитают, чтобы за них писал товарищ. Товарищ напишет, что ему скажут, а воспитатель еще, чего доброго, нажалуется родителям, что их сын вчера зашел на середину реки, где глубоко, или полез за белкой и нос себе расцарапал. С начальством лучше поосторожнее.

И товарищ, расспросив о родственниках, строчит:

«Во-первых, я здоров и кланяюсь дедушке, и кланяюсь брату, и кланяюсь сестре, и кланяюсь братишке Мотке, и кланяюсь всей семье. Будьте здоровы, и я ем пять раз в день, и кланяюсь Абрамку, и кланяюсь тете, и кланяюсь одному дяде и другому».

Товарищ читает письмо вслух; оказывается, что все в порядке.

— Я уже написал, господин воспитатель.

И рад: первый раз в жизни посылает письмо.

На четвертой неделе воспитатель пишет на открытках:

«Прошу встретить сына на вокзале в четверг 20 июля, в 12 часов дня».

И в конце добавляет:

«Ваш сын — веселый и ласковый мальчик. Мы его очень полюбили».

Родителям будет приятно узнать, что их сын снискал симпатии чужих людей.