Михаил Чернолусский - Золотой след (легенды, сказки)
Я рассказал Егору Тимофеевичу о своей неудаче. Старик разгладил ладонью свою бороду и, тяжко вздохнув, посмотрел на меня, как на малое дитя.
- Кто же станет таким родственником похваляться, чудак-человек! При жизни был "богом", а умер - стал собакой.
Наконец мне повезло. В прошлом году на Майские праздники, когда веселилась вся Забара, я случайно разговорился о Гавриле с одноруким дедом Климкой. Дед Климка на девятом десятке туг стал на ухо и оттого молчал больше. Но тут он, видать, пропустил по случаю праздника пару рюмочек, расхрабрился и захотелось ему со мной поговорить.
- Ты погляди, веселится-то как народ. Мать честная. Вот бы Гаврилу на них, он бы им показал веселье.
Оказалось, отец Климки у Гаврилы крепостным был. Барин Тринклер всех забарских мужиков запродал Гавриле вместе с имением.
Усадил я деда на лавочку, угостил сигареткой. Пошутили, посмеялись, а потом опять завели речь о Гавриле.
- Так ведь что, сынок, - сказал мне дед. - Так оно и было. Строг был Гаврила, страсть как строг. Я не так скажу: нынче людям строгости-то этой и не хватает. Пораспущали что малых, что старых... Ну, откудова Гаврила родом - это никто не знает. В молодости, говорят, был он певчим в церковном хоре, чи в городе, чи в деревне - неизвестно. А потом появился в Забаре, купил имение, хозяином стал. Чужеродец он. Одним словом, они все богатые чужеродцы-то. Ты спрашиваешь, с чего он начал? А с того и начал, чем, видно всю жизнь занимался. Сечь стал. И гляди ты, рассудил-то как. "Мужиков сечь, - сказал он, - у меня завсегда право найдется и завсегда сечь буду, потому как ни одного нет такого, чтоб без вины жил. А начнем мы перво-наперво с молодежи. Враз соберу всех на площади и высеку, чтоб, значит, наперед знали, как им жить". Вот, порешил и сделал. Ну, а баб смирил другим манером. На баб попа натравил, приказал в страхе держать божественном. Так-то у него дело и пошло. Но я те скажу, не только сек Гаврила. И другие наказания в ход пускал. Малость что, скажем, не так - парня в рекруты. Чуть у мужика какая недоимка - корову заберет, лошадь. Зима ли, весна ли давай, и все тут, хоть подыхай. Знал Гаврила, у кого свинья опоросилась и приплод каков. И курам счет вел, и овцам, всему мужицкому добру, будто оно его было личное, добро-то. А ты говоришь, не хозяин. Хозяин, брат. Что я тебе ещё скажу. Сам-то он без роскоши жил. А куда деньги девал - одному богу известно. Видно, копил, владения свои расширять хотел. Да так вышло не успел Гаврила во всю ширь-то развернуться - помер. Да... Ты погоди. Помереть-то помер, а власть его продолжалась. И то сказать: сколько годов в страхе народ держал. И костей его, поди, в земле не осталось, а люди все боялись - вернется. Страх, он ведь что? Дальше пяток не уходит, как ты ни гони его. Это тебе не хмель. А тут ещё диво такое свершилось: не стало Гаврилы, а тень его явилась. Вот те крест. Поди, сам слыхал...
Я слыхал и, конечно, немало посмеялся над историей, которую по сей день рассказывают в нашем селе.
Похоронили забарцы грозного хозяина, а через неделю случилась беда. В погожий день ехал по селу верховой, мужик из соседнего села. У дома Гаврилы картуз не снял с головы, не поклонился. Тут сразу, откуда ни возьмись, набежала черная-пречерная тень. Поднялась лошадь с испугу на дыбы, а всадник полетел наземь. Да так неловко упал, что и руки и ноги повредил себе. Сбежался народ, отнесли мужика в хату, потом глядят, а тень-то на Гаврилову голову похожа. Вот чудо! А ещё чуднее было то, что на небе в этот час ни единой тучки люди не увидели.
Кто-то и сказал:
- Тень-то эта не небесная, а земная. Тень духа человеческого, Гаврилина, стало быть, живая тень. Видать, разгневал чем-то этот мужичок проезжий Гаврилу.
Пошли люди в хату к мужику, расспросили его, как все вышло, и руками развели: разгневал человек Гаврилу, в точности.
Правда, поначалу не все поверили в живую тень, но вскоре ещё одна беда стряслась. Несла баба воду на коромысле и остановилась недалеко от Гаврилиного дома, чтоб с соседкой новостями поделиться. Потом взглянула себе под ноги и ахнула: на Гаврилиной голове стоит. И соседка разглядела. "Боже милостивый! - закричала. - Тикай отсюда! Тикай, Марья!"
Баба с ведрами метнулась в сторону, да тут же, словно кто толкнул её, упала и растянулась на Гаврилиной голове. Соседка побежала по деревне - и в голос:
- Горе нам, люди! Сызнова - горе!
Сбежались мужики, отвели Марью в избу, уложили на полатях. С той поры умом тронулась баба.
Так вот и случилось, что поверили забарцы в живую тень Гаврилы и бояться этой тени стали не меньше, чем боялись когда-то самого Гаврилы.
Однако ж, когда страх великий улегся, поняли люди, что нет от этой тени жизни никому. По улице ни пройти тебе спокойно, ни проехать.
Но смельчаки однажды за гумнами собрались, посоветовались между собой и решили идти к Шмелю, послушать, что им скажет лесной мудрец, защитник справедливости.
Шмель на этот раз не стал от людей прятаться. Увидел в лесу мужиков, сам к ним подошел.
Слушал он смельчаков внимательно. Потом сказал так:
- Не о том вам надо думать, мужики. Ох, не о том.
- А о чем же? - спросили, переглянувшись, ходоки.
- Отгадайте загадку, - сказал мудрец. - Чужая воля - ему не воля. Чужой закон - ему не закон. Чужая беда - его беда. Чужая радость - его радость. Ну, отгадали?
Мужики долго молчали.
- Никто у нас так не живет, чтоб по своей воле, - сказал наконец один мужик.
- А почему? - спросил мудрец.
Мужик развел руками.
Шмель тяжело вздохнул.
- Эх вы, - сказал он и замолчал.
- А как же с тенью, Шмель? - настаивали мужики.
Мудрец усмехнулся.
- Умному человеку совет не нужен.
Мужики обиделись.
- Как это понять, Шмель?
- Ищи умного среди вас.
- Среди нас нет дураков.
- Ищите все же того, кому не нужен мой совет.
- Как нам его найти?
- Он будет без штанов.
Опять переглянулись мужики и, помолчав, спросили:
- Что нам делать, когда мы его найдем?
- Последовать его примеру.
Тут один мужик не выдержал:
- Не дурачь ты нас, Шмель, не вводи во грех.
Но мудрец в эту секунду исчез.
На другое утро, чуть поднялось над избами солнце, вышла со двора баба с ведрами и направилась к колодцу. А вслед за ей выбежал за ней её сыночек лет четырех в одной короткой рубашонке. Бежал он за матерью, бежал, потом остановился, как раз когда тень его догнала, и стал мочиться. Увидели это из своих окон мужики и повыскакивали на улицу.
- Глядите, он поливает тень! Мы должны последовать его примеру! воскликнул один из смельчаков.
Побежали все к Гаврилиной живой тени и, как ни совестно им было, вместе с мальчонкой принялись поливать.
И тень исчезла. Навсегда. Впрочем, возможно, её просто перестали замечать среди сотен других теней, каждая из которых на кого-нибудь да походила.
Только с тех пор много-много лет вспоминали забарцы загадку Шмеля и думали, зачем он задал её.
ВОДЯНОЙ КОЛДУН
Когда однажды Егор Тимофеевич решил поведать мне историю про водяного колдуна, - я руками замахал, слушать отказался. Ну как можно поверить, что жил некогда в Забаре такой человек, который из воды сухим умел выходить, не в переносном смысле, а в самом прямом: во всей своей одежде окунется в речку, а на берег выйдет сухой, как был, ни единой мокрой волосинки на нем? Разве такое чудо возможно?
Обиделся Егор Тимофеевич:
- Мне не веришь, Дарью спроси.
Дарья Васильевна почиталась в Забаре женщиной справедливой, на ветер слов своих зря не бросающей. Она подтвердила:
- Да, милый. Хочешь верь, хочешь не верь, а был такой человек. Алешкой Свистуном звался. В Заречье у нас жил. Сходи туда, разыщи одноглазого деда Беляя, тот тебе про этого Алешку все как есть расскажет. Беляй все помнит. Самый старый в селе мужичок. Глаз свой ещё в русско-японскую войну потерял, уже тогда, считай, ему под тридцать было, не меньше. Сходи.
На другой день я беседовал с дедом Беляем у него в хате. Старик подкрепился двумя стаканчиками бражки, что подала нам хозяйка, и повел свою речь:
- Ну, что жа. Был такой человек, был. Это в точности. А вот в каком, понимаешь, веку, при каком царе жил - неизвестно. Одни говорят - вроде бы при Иване Грозном, Алешкой Свистуном звался, по прозвищу - Водяной колдун. Пришлый он был человек, ненашенский. А пришлый человек он что? Он завсегда похитрей коренного жителя. Потому как пришлого не земля да не сродичи кормят, а ремесло, ловкачество или там, скажем, колдовство. С чего у Алешки-то все началось? Вздумал парень жениться, а невеста ему отказала. Он и так, он и этак, просит-молит, а она - ни в какую. Тогда он и говорит: "Хочешь, вот кинусь в речку во всей одежде, нырну, а выйду сухим?" Невеста рассмеялась: "Коли выйдешь сухим из воды, пойду замуж за тебя. Прыгай". Сказала-то девка смехом, не верила в чудо такое, а Алешка и впрямь сухим из воды вышел апосля купания. Тополиная пушинка к рубахе как пристала, так и осталась. Ну как не был человек в воде, и только. Стоит перед невестой, улыбается: "Назначай теперича свадьбу". А та от испуга-то обомлела, а потом заголосила да тикать с речки: "Спасите, люди добрые! Колдун! Колдун! Водяной колдун!" С той поры так и присохло к Алешке Свистуну это прозвище... Пошла про Свистуна слава, от села к селу, от поместья к поместью и дошла аж до града Киева. Проезжал как-то через село купец. Должно быть, с ярмарки аль на ярмарку ехал и свернул с шляху на часок. Покажите мне, мол, вашего водяного колдуна. Кинулись к Свистуну, а тот закочевряжился: целковый даст - покажу, не даст - скатертью ему дорога. Что купцу целковый! "Два получит, ведите". Ну и заработал, стало быть, Свистун два целковых, показавши свое колдовство. Смекнул тут парень: что зря ему на барском поле спину гнуть, когда поиначе деньгу зашибать можно и жить припеваючи. Ну и вот. Как говорится, лиха беда - начало. Облюбовал Алеха песчаный пятачок на Непуте и слово себе дал: мильон денег нажить колдовством на этом пятачке. Во как!
