Николай Внуков - Рассказы
- Вот она, - сказал он, перелистывая каталог. - Вот. Смотри.
На странице жирными буквами был отпечатан заголовок:
Great Britain
Ниже была нарисована точно такая марка, которую принес Орька, и что-то написано мелкими буквами, тоже по-английски.
Я знал, что Орька не понимает по-английски, Юлия Карловна никогда не ставила ему оценки выше тройки, и поэтому удивился.
- Ты разве прочитал, что здесь написано?
- Конечно, прочитал! Два часа переводил, - с гордостью сказал Орька. Здесь написано, что это первая в мире почтовая марка, что она выпущена в тысяча восемьсот сороковом году и что тираж ее неизвестен.
Мне не хотелось обижать Орьку. Я взял записную книжку и посмотрел на марку. Все-таки первая в мире.
- Ну, как? - спросил Орька. Глаза его блестели. Он смотрел на меня в упор. Он ждал, наверное, что я похвалю марку.
Я попытался:
- Ничего марочка. Сейчас, правда, выпускают покрасивее.
Орька открыл рот, захлебнулся воздухом и начал краснеть. Краснел он всегда пятнами, начиная с шеи. Он смотрел на меня с величайшим презрением. Наконец он махнул рукой и выговорил:
- Эх ты! Да ты знаешь, что это такое? Это же автомобиль! Это два автомобиля. Два самых лучших автомобиля. Две "чайки", если хочешь.
Теперь я испугался. Точно: Орька начал заговариваться. Он в самом деле рехнулся. При чем здесь "чайки"? Я смотрел на Орьку во все глаза.
- Ну, чего смотришь? - сказал Орька. - Мы продадим эту "Гвиану" и купим себе автомобиль. Мало будет одного - купим два. Понял?
- Нет, Орька, не понял, - сказал я. - Кто тебе даст за эту марку столько денег?
- Не веришь? Смотри. Смотри, сколько она стоит, - он ткнул пальцем в каталог.
Я посмотрел. Справа, после слов "тираж неизвестен", мелкими буквами было напечатано: "International auction committee estimate 100000 dollars USA".
У меня в груди подпрыгнуло и упало сердце. Я сразу вспотел. Для того чтобы понять эту фразу, не нужно было иметь пятерку по-английскому.
Перед моими глазами на столе сияло розовое чудо. Орька возвышался надо мной, как монумент.
- Сто тысяч... - пролепетал я.
- Сто тысяч, - сказал Орька. - Золотом.
Моя голова понемногу остывала. Я приходил в себя. Я начал сомневаться.
- Орька, ее не купят, - сказал я.
- Купят! - уверенно сказал он.
- Интересно, какой дурак заплатит за клочок старой бумаги сто тысяч, да еще золотом?
- Государственная коллекция. Они покупают редкие марки.
- Орька, а вдруг она не настоящая?
- Еще что? - сказал Орька. - Будь спокоен. Я собираю марки с третьего класса.
- Все-таки нужно кому-то показать.
- Нужно, - сказал Орька. - Но кому?
Мы сели и стали думать. Минут через пять Орька сказал:
- Есть! Знаю! Завтра мы понесем ее в музей и покажем Гуковскому. Он тоже филателист.
Через час моя тетя прогнала Орьку домой. Я пошел его провожать. Нельзя было отпускать Орьку одного с таким сокровищем. Мало ли что могло случиться.
Город спал. Глухая темнота заливала улицы и переулки. Мы спотыкались о камни мостовой, налетали друг на друга, оступались в выбоины и мечтали.
- Две легковых машины, - говорил Орька. - Самых лучших. Две "чайки". Для всего класса. Одну для мальчишек, другую для девчонок.
- А себе по велосипеду, - добавлял я.
- Два волейбольных мяча. Один девчонкам, другой нам.
- Тогда надо и сетки.
- Фотоаппараты, - сказал Орька.
- Борьке Линевскому боксерские перчатки.
- Электрическую машину.
- Какую еще электрическую машину?
- Которую мы разбили в физическом кабинете, помнишь?
- А, ту самую? Купим!
- Горны, - сказал я. - Пионерские горны.
- И новые барабаны.
- Слушай, а что, если на летних каникулах всем классом махнуть в Москву?
- Махнем, - сказал Орька.
Так мы дошли до Орькиного переулка. Около дома Орьку уже поджидала мать.
- Ты где шатаешься, паршивец? - спросила она. По голосу я понял, что и мне лучше не попадаться ей на глаза.
- Ты не забудь, - шепнул Орька. - Завтра в одиннадцать.
В нашем городе заведующего краеведческим музеем Алексея Николаевича Гуковского все считали чудаком.
Алексею Николаевичу было на вид лет шестьдесят, но держался он очень прямо, и ветер трепал на его голове пепельно-серые волосы. Зимой и летом Гуковский ходил в одном и том же сером плаще с одной пуговицей. На боку у него висела зеленая парусиновая сумка от противогаза, в которую он собирал голыши на берегу реки, корни каких-то растений, семена и просто комья земли с кукурузных полей. Он жил один при музее, в тесной комнатушке с окном, выходящим на задний двор, заваленный древними могильными плитами, каменными щербатыми крестами, жерновами и старыми ящиками.
Он любил ребят и разговаривал с ними охотнее, чем со взрослыми, а ребята тащили к нему все, что удавалось раскопать на пыльных чердаках, в земле и на полуразмытых дождями обрывистых берегах реки.
В музее почти не было посетителей. Местные жители давно уже знали, что в какой витрине лежит, и по маленьким комнатам, которые назывались залами, бродили, перешептываясь, только курортники.
Мы пришли к открытию музея. Мы слышали, как изнутри отодвигают железный засов, как загремел ключ в замочной скважине, потом дверь распахнулась, и мы увидели Гуковского.
- Здравствуйте, - сказал он. - Принесли что-нибудь?
- Принесли, - сказал Орька.
- Проходите, - он отодвинулся в сторону и пропустил нас в темный прохладный коридор.
И вот мы сидим в кабинете Алексея Николаевича в глубоких кожаных креслах, из которых кое-где торчит набивка. Окно кабинета распахнуто, солнце дымными лучами бьет нам прямо в глаза, и мы жмуримся от свежего утреннего света.
- Ну, показывайте добычу, - говорит Алексей Николаевич, присаживаясь за большой письменный стол, обтянутый зеленым канцелярским сукном.
Орька достает из кармана записную книжку, из нее - целлофановый конвертик, в который мы вложили марку, чтобы она не терлась и не пачкалась, и кладет конвертик на стол.
- Только одна марка? - удивляется Гуковский.
- Только одна, - говорит Орька. - Нам нужно знать, настоящая она или нет.
- Посмотрим, посмотрим, - говорит Гуковский и вынимает из ящика стола большую, как чайное блюдце, лупу...
Больше всего меня поразило то, что старый, седой Алексей Николаевич, присмотревшись к марке, вдруг закричал, как Орька:
- "Розовая Гвиана"!
Он склонился над маркой и осмотрел все ее уголки, то придвигая лупу к своему носу, то отводя ее подальше от глаз.
- Да, да, Постидж Бритиш, "Дамус Петимус", - бормотал он, вглядываясь в розовый корабль на розовых волнах.
Потом он осторожно прикоснулся к целлофановому конверту пальцем. Потом вынул из кармана пинцет с широкими плоскими концами, выудил марку из конвертика, перевернул ее, осмотрел сзади, осмотрел с ребра и наконец, вложив ее обратно в конверт, посмотрел на нас.
- Где вы нашли эту марку?
- Я ее... выменял, - сказал Орька.
- У кого?
- У какого-то мальчишки.
- У какого мальчишки?
- Не знаю. Я его никогда раньше не видел, - сказал Орька.
- Черт возьми, это какой-то бред! - вскрикнул Гуковский, бросая лупу на стол. - Двенадцатилетние сорванцы шатаются по улицам, играют в бабки и обмениваются уникальнейшими марками в мире! Нет, я сейчас сойду с ума!
Он снова посмотрел на марку в лупу.
- Отлично сохранилась. А вы знаете, что таких марок только две штуки? Вы знаете, что это за марка?
- Знаем, - сказал Орька.
- Что вы хотите с ней делать?
- Она настоящая?.. - спросил Орька.
- Он еще спрашивает! Мальчик, я тридцать четыре года коллекционирую марки. Тридцать четыре года, ты понимаешь? У меня в музее полный Советский Союз, полная царская Россия, почти полная Франция, а он еще спрашивает! Хотел бы я знать, кто осмелится подделать "Розовую Гвиану"! Что вы будете с ней делать?
- Мы хотим ее продать, - сказал Орька.
- Да вы знаете, сколько она стоит?
- Знаем, - сказал Орька.
- Так, - сказал Гуковский и задумался, глядя в окно.
Мы сидели, смотрели на него и молчали.
- Что вы будете делать с такими деньгами?
- Мы хотим купить для нашего класса... ну, в общем, для школы, два автомобиля. Легковых. Потом электрическую машину. Ну, еще фотоаппараты...
- Велосипеды, - подсказал я.
- И еще съездить всем классом в Москву...
Гуковский улыбнулся и покачал головой:
- Ну и сорванцы!
- Алексей Николаевич! - сказал Орька. - Мы же не для себя, мы для школы. И мы пришли к вам посоветоваться. Помогите нам продать эту марку.
- По-моему, можно сделать так, - наконец сказал он. - Мы пошлем эту марку ценной бандеролью в Москву, в Центральную филателистическую контору на экспертизу. Там еще раз проверят, настоящая она или нет, хотя я нисколько не сомневаюсь в ее подлинности. К бандероли мы приложим письмо. В письме мы спросим, каким образом можно реализовать эту Гвиану. Я это сделаю сегодня же. Надеюсь, вы мне доверяете?
- Конечно! - сказали мы в один голос.
- Прекрасно! А теперь дайте мне ваш адрес. Я хочу, чтобы ответ из Москвы пришел к вам домой.
