Владислав Крапивин - В глубине Великого Кристалла-2
- Кто знает? Когда колеблются весы, один смелый шаг, одно хорошее дело может стать последней крупинкой на чаше добра...
- Боюсь, что он не сумел бросить эту крупинку...
- Почему же?
- А потому, князь, что, если бы он успел, все было бы иначе. Не было бы этих песков. Не было бы мертвых лесов... И нас с вами не было бы тоже, вместо нас родились бы другие люди.
- Кто знает?.. - опять сказал Урата-Хал. - Может быть, мы есть как раз потому, что он успел. Иначе могло не остаться никого...
Фа-Тамир устало проговорил:
- Все осталось... И мы, и пески. И колокола...
Фаддейка тряхнул головой, глянул на Юлю и улыбнулся. Глаза его опять золотисто просветлели, но в глубине их еще пряталась печаль.
Чтобы прогнать эту печаль, Юля весело сказала:
- Ой, Фаддейка, а я только что твой портрет видела!
- Где?
- На выставке цветов.
Он непонимающе замигал.
Юля засмеялась:
- Оранжевый букет с крапинками, а называется "Фаддейка Сеткин". Очень похоже.
Он хмыкнул и спросил недовольно:
- Кто это придумал?
- Женя Зайцева. Ты ее знаешь?
Фаддейка сперва чуть вздрогнул, потом досадливо сказал:
- Понятия не имею. Какая Зайцева?
- Ну, тебе лучше знать.
- Не знаю... Ой, это, наверное, Жека Артистка! Она у нас на плоту штурманом была!.. Я и не знал, что у нее такая хорошая фамилия.
- Хорошая? - удивилась Юля.
- Ну... знакомая. У нас в классе один Зайцев был. Уехал потом...
- Друг? - осторожно спросила Юля.
Фаддейка тихо покачал головой:
- Нет, просто... - Он улыбнулся. - Я один раз пошел за него, чтоб укол поставили, потому что он... ну, не хотел он. Сделал, а потом говорю: "Не ходи, я уже, вместо тебя". А он говорит: "А сам-то как пойдешь за себя? Тебя же сразу узнают, когда второй раз увидят!" И пошел тоже, с моей фамилией. Смешно так... А через два дня уехал, насовсем.
- Может быть, еще встретитесь, - сказала Юля.
- Может быть... Юль, ты про песню о рыжем коне смотри не забудь.
- Не забуду... А в этой истории с уколом ты не прав.
- Почему? - слегка ощетинился он.
- Подумай своей головой. Ты его спасал от пустяшной боли, а укол этот спасает человека от самых больших болезней. Что важнее? И если бы он без прививки остался, а потом заболел - тогда что? Из-за тебя...
- Ну... - Фаддейка посопел и вскинул веселые глаза. - Ничего же не случилось. Он оказался смелый, в конце концов... А в уколы я не верю, глупости это.
- Почему же глупости?
- Конечно... Как получается? Чтобы спасти человека от большой болезни, надо загнать в него маленькую заразу. Разве так может быть?
- Может.
- Значит, чтобы человек не стал настоящим предателем, он должен сделать, что ли, маленькое предательство?
- Вот это рассуждение... - озадаченно сказала Юля. - Ты... что-то не так. Одно дело жизнь, а другое медицина. Ты не запутывай себя, Фаддейка. И других не запутывай.
Он молчал довольно долго. Потом, глядя под ноги, сказал:
- Себя я все-таки запутал...
И конечно, тревога за него опять ухватила Юлю неласковой лапой. И конечно, Юля сразу спросила:
- Фаддейка, что случилось?
- Я скажу... Я и приехал, чтобы сказать...
Он остановился. Быстро взглянул Юле в лицо и опять уставился на ботинки. Десятки разных догадок проскочили в голове у Юли, в том числе и довольно страшные.
Но все оказалось проще.
Проще ли?
- Юля, когда человек самое честное слово дал, а потом нарушил, он предатель?
- Опять ты про свое... - осторожно сказала Юля.
- Нет, ты ответь.
- Ну... вообще-то это нехорошо. Но как я могу сказать точно? Я же не знаю, в чем дело...
- Хоть в чем, - отрезал он. - Ты сама понимаешь, что это предательство.
- Фаддейка, - шепотом спросила она, - а как это с тобой получилось? Ты уж расскажи...
Она думала: ему надо рассказать, чтобы меньше мучиться. Но Фаддейка возмущенно фыркнул:
- Со мной? Со мной это не получилось. - И сказал тише: - Но я не знаю, как быть.
Юля молча ждала.
- Я слово дал, а теперь понимаю, что зря. А что делать? От него может кто-нибудь освободить?
- От слова? Тот, кому ты его дал.
- Да... а если сам себе? Разве сам себя могу?
"Нет, самому нельзя, - подумала Юля. - Это было бы слишком просто". И вздохнула.
- Но ведь кто-то может, - шепотом сказал Фаддейка. - Лучший друг может?
- Лучший друг... наверное, да.
Он взял ее за руку, как тогда на ночном берегу, в первый вечер знакомства. Как братишка. И сказал со спокойным вздохом:
- Тогда хорошо.
Теплея от благодарности к Фаддейке, и боясь за него, и радуясь, что есть он вот такой на свете, Юля проговорила:
- Но ведь я... но ведь друг, чтобы освободить от слова, должен знать, про что оно.
Он ковырнул ботинком нашлепку грязи на доске тротуара.
- Я дал слово, что не буду встречаться с одним человеком. Никогда в жизни. Потому что он меня бросил... когда я маленький был...
Обо всем догадавшись, Юля сказала негромко:
- Это бывает. Сперва решил что-нибудь, а потом понимаешь, что поспешил...
- Я не спешил. Я долго думал... Но сейчас опять думаю. Я ведь ничего про него не знаю. Может, он не виноват... Он теперь меня ищет. Вдруг ему плохо, а я... ну, я не знаю.
- Я понимаю, - сказала Юля.
Он глянул с сомнением: понимает ли? И проговорил насупленно:
- Назовете столько людей, которым плохо. А если еще одному... Сперва кажется, что пустяк. А потом - колокола...
"Какие колокола?" - хотела спросить Юля. Но смолчала. Ей вдруг показалось, что Фаддейка может заплакать. Она быстро сказала:
- Конечно, я освобождаю тебя от твоего честного слова.
Фаддейка глянул на нее хмуро и требовательно:
- Так быстро нельзя. Это надо серьезно. Ты должна подумать и все решить.
- Хорошо, я подумаю.
- Я тебе все расскажу, и ты решишь. Ладно? Можно ведь и не сегодня. У нас ведь еще будет время...
...Фа-Тамир устало проговорил:
- Все осталось... И мы, и пески. И колокола... Вы слышали, князь, старую сказку, что иногда они звонят сами собой? То ли в предвестии новых бед, то ли в память о ком-то...
Урата-Хал промолчал. Или не расслышал, или обдумывал ответ. Но полковник легкой конницы Дах, безмолвно слушавший беседу начальников, вдруг сказал:
- Простите меня, маршал, простите, князь, но я должен сообщить то, о чем не решался говорить раньше... Колоколов нет.
- Как - нет? - Князь тауринов недоуменно вскинул голову. - Их сняли? Где и сколько? Кто?
- Неужели кто-то решился нарушить обычай? - сумрачно спросил Фа-Тамир. Тогда и другие запреты будут развеяны, как песок...
- Их не сняли. Их нет вместе с башнями и арками...
- Говори яснее, Дах, - нахмурился Фа-Тамир. И ощутил, как сбилось с ритма сердце. Будто конь оступился.
- Мы хотели похоронить Хоту Змейку у подножия двойной башни, прозванной "Брат и сестра". Ее колокол на рассвете всегда блестел, как звезда... Мы не увидели башни. Место, где она стояла раньше, нашли по трем высохшим деревьям, но от башни не было и следа.
- Вы ошиблись местом, полковник, - сказал Фа-Тамир.
- Когда возвращались к Стану, я приказал держать на холм, где висели три колокола. Их тоже нет... Я бросил в пески полсотни всадников, они к середине дня вернулись в смущении. На всем пространстве, что успели они обскакать, не жалея коней, нет ни одного колокола. И словно не было никогда... То же говорят кормчие двух лодок. Не видя привычных знаков, они заплутали в песках.
Урата-Хал покачал головой, бросил повод и скрестил на груди руки.
Фа-Тамир сказал:
- Еще одна загадка нашего мира. Это смутит умы.
Вождь тауринов усмехнулся:
- Только не их... - Он показал на гребень стены, где четверо мальчишек весело спорили и смеялись, готовясь отпустить еще один шар. Они отпустили его.
Шар - большой, ярко-оранжевый - проплыл над всадниками. На нем было нарисовано смеющееся лицо с прищуренным глазом и крупными темными веснушками.
Кони стали. Всадники, запрокинув лица, смотрели, как шар уходит в непривычно просветлевшее небо...
- У нас ведь еще будет время, - сказал Фаддейка.
"А правда, у нас еще будет время!" - радостно подумала Юля. Фаддейка держал ее за левую руку, правой она сдернула с него вязаный колпачок и растрепала его апельсиново-морковные кудри. Тогда он заулыбался и сказал:
- А про песню не забудь. Сегодня же споешь.
- Ох, ну какая я певица?.. Да ладно, ладно, попробую.
Они зашагали к калитке, и почти сразу Юля услышала, что кто-то идет по пустой улице следом - большой и осторожный. Оглянулась.
Золотисто-оранжевый конь шел за ними в пяти шагах. Мягко ставил копыта на гибкие доски тротуара.
1985 г.
