Борис Раевский - Товарищ Богдан
Парикмахер усадил Бабушкина и ловко, одним движением, подвязал ему салфетку. Потом вылил немного густой жидкости из флакона в блюдце, понюхал, добавил нашатыря, размешал.
Вся комната наполнилась острым, ядовитым запахом.
Токарь-парикмахер взял палочку, обмотал конец ее ватой, обмакнул в блюдце и стал смазывать русые волосы Бабушкина. От едкого запаха Ивана Васильевича даже слеза прошибла. Потом он стал отчаянно чихать.
Волосы слиплись и поднялись щетиной, как колючки у ежа.
- Ничего! Пусть голова подсохнет, а мы пока бороду приклепаем, объявил неунывающий токарь. - А чихаете вы просто с непривычки...
И тут же сам оглушительно чихнул.
Он вытащил из чемодана черную бородку клинышком и стал приклеивать ее Бабушкину.
- Не отвалится? - с сомнением спросил Иван Васильевич.
- Что вы?! - обиделся токарь. - Такого клея во всем свете не сыщешь. Собственного изготовления! Подвесь вас за бороду - не оборветесь!
Он отошел на шаг и оглядел свою работу.
- Симпатичная бородка! А усы давно носите?
- Давно.
- Тогда мы их - того...
Взял бритву и несколькими уверенными движениями уничтожил усы.
У парикмахера оказался припасенным и новенький студенческий костюм.
Бабушкин переоделся, подошел к дешевенькому зеркалу, висящему на стене, и рассмеялся. Из зеркала на него смотрел незнакомый франтоватый студент.
9. На дачу
Поздним вечером к квартире Бушуева подкатила роскошная пролетка. Важный, как министр, кучер в черном цилиндре и белых перчатках резко осадил лошадей.
В пролетке полулежал, удобно развалясь на мягком сиденье, медноволосый красавец студент.
Бабушкин, превращенный в "жгучего брюнета", в студенческом костюме, сидя у окна, нетерпеливо поглядывал на улицу. То и дело он проводил пальцами по верхней губе: непривычно без усов-то.
Едва пролетка остановилась под окном, Бабушкин встал, одернул студенческую тужурку и прислушался.
Красавец студент в пролетке затянул пьяным голосом игривые французские куплеты.
"Все точно", - Бабушкин взял фуражку и вышел на улицу. Пожал руку студенту, громко засмеялся и сел в пролетку. Студент ткнул кулаком в спину кучера. Лошади понеслись.
Ехали по ярко освещенным центральным улицам Екатеринослава. Городовые провожали их почтительными взглядами. Еще бы! Два богатых студента гуляют! Вон один из них - известный всему городу сынок Рябинина, свечного фабриканта. И второй, видимо, из той же компании. Вишь, как обнялись друзья-приятели!
Бабушкина заранее предупредили: сын фабриканта Рябинина не революционер, но "сочувствует". Намерен даже порвать со своим отцом. Он поможет Ивану Васильевичу бежать.
В пролетке настоящий и фальшивый студенты познакомились.
- Мы едем на дачу, к моей маман, - сказал Игорь Рябинин. - Учтите: вы мой товарищ по Киевскому университету. Приехали в Екатеринослав на вакации*.
______________
* Каникулы.
На дачу прибыли благополучно. Хозяйка - не молодая, но еще красивая дама, одетая в длинное шерстяное платье, со сверкающими кольцами на руках пригласила сына и гостя к столу. Бабушкин старался молчать. Кто его знает, как надо себя держать с такой великолепной дамой. В лавке у купца Бабушкина этому не обучали. И в торпедных мастерских - тоже. К тому же Иван Васильевич никогда не был студентом, а хозяйка, чего доброго, начнет расспрашивать об университете.
Тревожило Бабушкина и другое. Перед ним на столе стояли две рюмки и лежали два серебряных ножа, три вилки и две ложки. Они были разные и по форме, и по размеру.
"Зачем мне одному столько "инструментов"? - подумал Иван Васильевич. Как бы не оконфузиться? Не перепутать, чем и что положено обрабатывать!"
Подали заливную рыбу. Иван Васильевич уже потянулся к ножу, но тут заметил, что студент взял вилку. Бабушкин поспешно отодвинул нож.
"Выход найден, - обрадовался он, орудуя вилкой. - Как студент, так и я! Он-то, конечно, не путается во всех этих великосветских порядочках!"
Несколько минут прошло в молчании. Но галантная дама решила, что долг хозяйки - занимать гостя.
- Вы какого факультета? - улыбаясь, спросила она, передавая ему тарелку.
"Началось! - хмуро подумал Бабушкин. - Теперь выпутывайся. На какой бы факультет себя зачислить?"
- Я... это... на юридическом, - ответил Иван Васильевич и, расхрабрившись, добавил:
- Кодексы, законы, параграфы - сплошное крючкотворство!
И снова принялся за еду. Но хозяйка не унималась.
- Почему же крючкотворство?! - воскликнула она. - Отличный факультет! И приехали вы к нам очень кстати. Уже два года - целых два года! - у меня тянется тяжба с соседом-помещиком. Представьте себе, этот выскочка хочет оттягать мой Черный лес! Каково?! Завтра я покажу вам документы - и купчую, и все прочее. Надеюсь, вы не откажетесь дать мне совет?..
- Охотно сделаю все, что в моих силах, - хладнокровно ответил Бабушкин.
"Гостеприимный дом, - подумал он. - Бежать отсюда. И побыстрее".
Продолжал ужинать, а сам думал:
"Лишь бы эта интеллигентная дамочка не заговорила по-французски. Вот будет позор - студент, а по-французски ни бе, ни ме!"
И только он успел подумать об этом, как хозяйка с улыбкой прощебетала на неведомом Бабушкину языке что-то длинное-длинное и, вероятно, остроумное, потому что ее сын засмеялся.
Потом она еще что-то произнесла с вопросительной интонацией.
Бабушкин из всей последней фразы уловил только одно слово: университет.
"Что она могла спросить? - с лихорадочной быстротой думал он. - На каком курсе я учусь в университете? Ответить - на третьем? А может, она интересуется, сколько студентов в университете или какие профессора читают лекции? Вот чертовщина!"
- Извините... Страшно разболелась голова, - не найдя другого выхода, сказал он, сжав ладонями виски, и отодвинул свою чашку с чаем.
Голова у него действительно зудела, будто Бабушкин лежал на муравейнике.
"Чертова краска, - думал Иван Васильевич, еле сдерживая желание почесаться. Украдкой провел рукой по волосам. Вот так раз! На ладони черный след.
"Линяю, как кошка! Поскорей бы кончился этот проклятый ужин".
К счастью, хозяйка, услышав, что у гостя болит голова, тоже отодвинула чашку. Все встали из-за стола. Хозяйка ушла, сказав, что гостю уже приготовлена комната и она пришлет ему чудесные порошки от мигрени.
Бабушкин, сопровождаемый студентом, с радостью удалился.
- Ну, как вам моя маман? - спросил Игорь.
- Очень! Очень милая! - сказал Бабушкин. - И по-французски она так блестяще!.. - он усмехнулся. - Ну, вот что. На рассвете я уйду с дачи. А как иначе? - сказал он, заметив удивление студента. - Завтра ваша маман опять заговорит со мной по-французски. Не могу же я опять: "Ах, ах, голова болит"? Да и с моим юридическим факультетом ерунда получается. Все-таки простому слесарю трудно, знаете, так, с ходу, стать юристом...
- Но маман же завтра изумится! Куда вы делись?
- Соврите что-нибудь. Мол, Николай Николаевич просил извинить. Его срочно, телеграммой, вызвали в Киев. Брат умирает...
Бабушкин лег, проспал часа четыре, потом встал, бесшумно оделся. За окном еле брезжила предрассветная муть. Взяв сапоги в руки, чтобы ни одна половица не скрипнула, он осторожно выбрался из спящего дома.
10. Через границу
Бабушкин долго шел лесом. Шагал по мхам и травам, стараясь не терять из виду проселочную дорогу, которая петляла сбоку, то приближаясь, то удаляясь.
Потом остановил проезжавшего мимо крестьянина, забрался на воз с сеном, зарылся в него поглубже.
"Утром буду в Павлограде", - подумал.
Были железнодорожные станции и поближе, но городской комитет посоветовал Бабушкину не показываться на них. И правильно. Ротмистр Кременецкий установил на всех пригородных станциях круглосуточное дежурство жандармов и шпиков.
Лежа на возу с сеном, Бабушкин снова и снова обдумывал свой план.
"Проберусь за границу. К Ленину! Да, обязательно к Ленину!"
Бабушкин так давно не видел Владимира Ильича... Где он теперь? А Надежда Константиновна - с ним? Или нет? Как всегда, вспомнив свою учительницу, Бабушкин улыбнулся, и глаза его потеплели.
А главное, надо подробно потолковать с Лениным обо всех российских делах. Получить у него указания, что делать дальше.
"Но как разыскать Ленина?"
Его заграничного адреса у Бабушкина не было. И в городском комитете не смогли помочь.
"Да, - горько думал Бабушкин. - Вроде бы и есть партия. А вроде бы и нет. Кустарщина. Даже адреса Ленина не добыли. И денег - гроши. И с паспортом ерунда получилась".
Екатеринославские друзья предложили Бабушкину лишь "печать" - это был распиленный надвое медный пятак, на котором кислотой вытравили цепочку слов и российский герб.
Но зачем печать, когда самого-то паспортного бланка не достали?!
Воз с сеном плыл по мягкому проселку плавно, как лодка по реке.
"Сперва проберусь в Киев, а оттуда - в Германию, в Штутгарт", - решил Бабушкин.
