Радий Погодин - Рыба
Тяжело опираясь на палку, матрос поднялся на свой четвертый этаж. Нажал кнопку звонка, зная, что никто ему не откроет. В кармане бушлата лежал ключ, но матрос ключом не воспользовался. Когда он уходил на призывной пункт, он залил замочную скважину сургучом, сурово пообещав, что вернется сюда только после победы.
"Какие же у нас тогда были обои? Какие-то светлые..."
Он постоял на площадке, тронул ручку соседней двери. Их соседом был парикмахер Иван Карлович, толстый, рыхлый, с большими белыми руками. Его отвислые щеки дрожали, когда он бранился. Бранился он почти каждый день предметом его ярости были мальчишки-птицеловы. Тогда почти все в их доме были птицеловами. Птиц ловили, покупали, меняли: чижей на чечеток, чечеток на синиц. Только воробьев не ловили: воробей хоть и сер и прост, но в неволе умирает.
Ранними утрами, когда начинали звенеть будильники, Иван Карлович выходил на улицу и неподвижно стоял, что-то пришептывая и подсвистывая. На его плечи садились птицы. И воробьи тоже. Они клевали семена с его ладони. А он стоял умиленный и добрый.
Матрос потянул дверь на себя, она отворилась. У Ивана Карловича он никогда не был. Да и что ему было делать у парикмахера Ивана Карловича? Сейчас, как бы подталкиваемый застарелым чувством вины, он вошел в закопченную кухню. Желтые пятна на штукатурке, сырость, уныние от бесполезности кастрюль, мисок, широкой плиты и молотков для отбивания мяса. И пыль... Из кухни узкий коридор вел в комнату, квадратную, метров тридцати. Комната сверкала, невзирая на темень стен, на стоявшую посередине ржавую железную печурку. Сверкали радуги, осколки радуг, пронзительные искры. Неподвижно сверкали. Комната была загромождена аквариумами и фикусами. Листья у фикусов побурели, поникли. В аквариумах стояли золотые рыбки, вуалехвостки и черно-оранжевые драконы. Они смотрели выпученными глазами и не двигались. Матрос хотел опустить палец в воду, вспугнуть их, чтобы ожил этот застывший блеск, - палец наткнулся на твердый холод. Это был лед. Ровные и прекрасно-прозрачные кристаллы льда. Только тогда матрос ощутил открытую фрамугу и разглядел иссохшего, неподвижного старичка в кресле. Старичок сидел с непокрытой седой головой, на его лице с обнаженным в улыбке ртом синевато темнели следы сажи.
Матрос попятился. Он и на лестнице пятился. Потом повернулся и быстро, насколько позволяли раненые ноги, пошел, можно сказать, побежал. Он ковылял по оживающей улице. Мартовское солнце зажигало капель, рождало на лицах радость, словно дарило людям дополнительные продуктовые карточки, и теперь люди выживут.
* * *
- Рыба!
- Рыба!
- Плотная рыба!
Рыбаки грохотали по палубе тяжелой обувью. Резиновые фартуки на них, брезентовые рукавицы, - казалось, люди собираются ковать раскаленный металл.
* * *
- Рыба! - кричал Женька, пересиливая боль в ссохшемся от волнения горле.
- Рыба! - кричал рядом с ним Куница.
Из каюты вышел капитан Малыгин.
- Эй, ерши. Марш за мной. Не толкитесь у рыбаков под ногами.
- Мы тоже работать станем, - возразил Женька.
- Нечего сейчас работать. Потом наработаетесь. - Капитан полез на спардек. Ребята за ним. - Стойте здесь. Внизу вас сомнут. - Капитан оставил ребят на спардеке, сам поднялся на мостик.
Куница облокотился на леер.
- Сейчас здесь все по ролям расписано. Нам пока делать нечего...
Капитан стал у рулевого колеса, сменив своего старпома. Механик Коля включил на стреле мощную лампу, она выхватила из темноты кусок моря, черно-литого и маслянистого.
Эхолот все щелкал и щелкал...
* * *
"Рыба! Рыба! Плотная рыба!" - Женька повторял эти слова про себя, как припев к тревожной древней песне, у которой не было слов и мелодии не было, - только ритм, напрягающий сердце: "Рыба! Рыба! Плотная рыба!"
Сейнер делал маневр, заходил на косяк. В ялик, с которого ребята проникли на судно, спрыгнули двое: Захар и полураздетый парень Юрий, у него они сидели на койке. Захару подали бидон с мазутом. От винта шли буруны. Ялик скакал на волнах. Захар запалил факел. Оранжевые лоскуты огня летели вслед сейнеру, долго не угасая.
Рыбаки стояли вокруг поворотной площадки, развернутой роллом к корме.
- Отдать кляч! - скомандовал бригадир, коренастый и бритоголовый; теперь все на судне, и капитан в том числе, подчинялись его командам.
Громадный кошельковый невод посыпался в темную воду. Он стекал бурым потоком, грузила тянули его нижнюю кромку на дно, верхняя кромка покачивалась на поплавках, одним концом прикрепленная к ялику; ячеистая капроновая стена огибала рыбу кольцом - сейнер давал круг.
Когда судно и ялик сошлись, бригадир отдал команду подтянуть нижнюю подбору, тогда невод соберется кошельком и некуда будет деться рыбе. Лязгнула и зарокотала лебедка, затягивая кошелек.
- Суши! - крикнул бригадир.
Механик Коля передвинул рычаги на лебедке, невод пополз на поворотную площадку, извиваясь между турачками. И вдруг бригадир закричал:
- Стой!
Стало тихо. Отчаянная салака прыгала из кошелька в чистую воду через поплавки.
Голощекин глянул снизу на спардек, на мальчишек.
- Эй, дело, чем так стоять, хватали бы рыбу с воздуха. Рубли через сетку скачут.
Захар на ялике размахивал факелом. Потом почти окунулся в воду, что-то рассматривая, потом плюнул, передал факел Юрию и еще ниже свесился. Рыбаки на сейнере заволновались.
- Суши руками, - скомандовал бригадир.
Мимо ребят пробежал капитан.
- Мациквал, - прошептал Куница. - Пошли. Теперь всем работа.
Мальчишки скатились вниз, стали в один ряд с рыбаками, вцепились пальцами в мокрую сеть.
Бригадир выжидал, когда борт сейнера опустится на волне, и командовал:
- Р-разом!
Рыбаки тянули все разом. Волной поднимало борт, подтаскивало невод из воды, рыбаки повисали на нем, стараясь сдержать его тяжесть.
- Что это: мациквал? - спросил Женька у механика Коли.
- Самая мука для рыбака...
- Мука - когда рыбы нет, - проворчал кто-то. - Когда рыба - пусть мациквалит. - Рядом с Женькой, по другую сторону, стоял Голощекин.
- А, дело. - Он подмигнул Женьке. - Ну, теперь скажи, что ты не урсус. Из-за вас с Куницей невод скрутило.
Бригадир крикнул:
- Разом!
Рыбаки на едином вздохе потянули невод. Сейнер тяжело поднял борт, его как бы заваливало тяжким грузом.
- Что, если дель порвало, уйдет рыба в море, - сказал Голощекин.
Невод посунулся вниз, люди не смогли сдержать его тяжести. Женьке защемило пальцы. Он зажмурился от боли, боясь кричать. Чьи-то руки спокойно подобрались к его онемевшим пальцам, взяли вес на себя: с одной стороны Голощекин, с другой - Коля-механик.
- Разом! - скомандовал бригадир.
Круг поплавков сужался. Рыба в кошельке кипела, бурлящая вода словно выпаривалась, сгущаясь в серебряное сусло, - прожектор со спардека бил в него белым жестким лучом. Вода вокруг невода стала похожа на пузырчатое стекло, что-то вспыхивало в ней драгоценными искрами, то алмазными, то изумрудными, голубыми и гранатовыми.
- Чешуя, - сказал Голощекин. - Рыбья чешуя сверкает...
Рыба бурлила уже у борта.
- Хотя бы тонн десять взять. - Голощекин всхлипнул, будто чихнул. - Я слезой истеку. Ишь как она через подбору скачет. Дело. Тяни. Р-разом!
Невод вдруг ходко пошел. Механик Коля плюнул, дернул руками, словно стряхнул с них налипшую грязь.
- Дыра!
Голощекин тоже выпустил сеть.
- Ну, дело, принесем жертву рыбацкому богу. Бросим в море щенка, что помельче. Эх, да за такое хорошее пусто-пусто и обоих не жалко. - Он схватил Женьку за плечи, но Женьке было и не страшно, и не обидно, он бы тоже кого-нибудь бросил или сам бросился от досады и злости.
- Как дыра? Какая дыра! Почему дыра? - закричал Женька.
Голощекин отошел от борта, сел, прислонясь спиной к двери камбуза, закурил сигарету.
- Шабаш.
Бригадир разминал пальцы. С них текла кровь.
- Коля, включи машину. Полегоньку. А то и остальную дель порвем. Выбери слабину. Не повезло... Невод, видишь, порвало. Сначала скрутило, значит... Чинить нужно невод. - Он говорил сконфуженно, как бы виноватя себя, и объяснял рыбакам, словно они не знали, в чем дело.
Сейнер шел в темноту. Здесь больше нечего было делать, рыба ушла, разбежалась во все стороны мелкими стаями.
Без самолетной наводки шел сейнер. Шел к известным лишь бригадиру да капитану рыбьим пастбищам.
Мальчишки пристроились возле Захара.
- Разбирайте дель поаккуратнее, - велел он. - Как дыру обнаружите, так и давайте, я латать буду.
Работали молча. Дыр было полно, и больших и маленьких. Юрий угрюмо курил, у него иглы не было.
- Слушай, дело, - спросил он вдруг Голощекина. - Ты не скажешь, зачем мы эту дель латаем? Ее уже год назад списать нужно было. Из-за чего мациквал? Дель - сплошная заплата, сквозная, как дым. С такой делью стыдно в море ходить. Погодите, этот кошелек у нас рыба с собой утянет. Останутся у бригадира одни подборы. На них в самый раз на стреле повеситься.
