Василий Смирнов - Открытие мира
- Ку-уда-а? - страшным голосом орет Колька, точь-в-точь как отец его пастух Сморчок кричит на коров. - Я тебе зада-ам!..
Шурка вспоминает о братике. Но не хочется уходить от воротец. Сейчас прокатят тройки с почтового, может, гостинцев бросят. А тут еще Двухголовый зажигательное стекло показывает, как же можно уйти! Стекло толстое, круглое, руку подставишь - так и обжигает.
- Огонь можно вздуть... всамделишный, - хвастается Двухголовый.
Он собирает в кучу сухую траву, листья, обрывки бумаги и, присев на корточки, наводит стекло. Горячий солнечный кружок падает на бумагу, суживается, становится светлой точкой. Бумага темнеет и дымится. Олег дует на нее, и огонь розовым червяком ползет по сухим стеблям и листьям.
- Еще пожар устроишь, - мрачно говорит Яшка Петух и голой пяткой тушит огонь. А у самого от зависти горят глаза. - Давай меняться? говорит он, добывая из-под изгороди связанного ниткой голубя.
- Эва, сизяк! Я сам поймаю, - презрительно кривит толстые губы Олег.
Он достает из кармана штанов пачку папирос "Дюшес", распечатывает ее и важно закуривает.
- Кто хочет? - спрашивает он, небрежно подбрасывая на ладони пачку.
Всем известно, откуда у него папиросы. Но такая неожиданная щедрость прямо-таки потрясает. Яшка нерешительно берет одну папиросу. И Колька берет, и Катька. А Шурка и пробовать боится. Раз он так наглотался дыма, что его стошнило и голова болела до вечера. Он притворяется, что очень занят рассматриванием собственных пальцев и скусыванием заусениц. Но, по правде сказать, ему просто стыдно: вот девчонка ни капельки не морщится, курит, а он не умеет.
Накурившись, Яшка возвращается к торговле.
- Да это не простой сизяк, ученый, - говорит он. - Второй год у меня живет. Пташек ловит почище ястреба и песни поет... почти что разговаривает, - врет немилосердно Яшка, подмигивая Шурке и лаская бьющегося в руках голубя.
Но Двухголового не проведешь. Все они, богачи, хитрые.
- Ну, леший с тобой, не надо стекла, - вздыхает Яшка, истощив запас выдумки. - Крендель есть? Мен на обмен, хочешь?
- Да-а... ты баранку съешь, а голубя не отдашь.
Крендель большой, румяный и только чуточку закусан. Яшка усердно крестится.
- Вот провалиться мне, отдам! Саня отдаст... На, Саня, подержи голубка.
Передавая, Яшка морщится от смеха, шепчет:
- Крендель - пополам... а сизяка выпусти.
Ясное дело, неужто грех на душу брать! Замучит Олег голубя.
Шурка незаметно распутывает нитки.
Крендель перекочевал в Яшкин карман. Олег тянется за голубем.
Можно бы притвориться, запнуться и будто ненарочно обронить голубя. Но Шурка ненавидит Двухголового за то, что он в новой рубашке, что у него зажигательное стекло, а у Шурки зажигательного стекла нет. И сапоги у Олега с голенищами, и с маленькими ребятами он никогда не нянчится, гуляет себе, как нравится. Нет, Шурка не хочет обмана. Он в открытую, на глазах у врага, подбрасывает голубя вверх. Лети, сизяк, на здоровье, да смотри под корзину больше не попадайся!
Голубь кувыркается над головой, расправляет крылья, часто-часто машет ими, точно благодарит. Вот его и не видно в синем весеннем небе. Наверное, он махнул прямиком на гумно, к своим родственникам.
- Обманули дурака на четыре кулака... и на пятый кулак, вот и вышел дурак! - поет от радости Яшка Петух и скачет на одной ноге вокруг ошеломленного Олега.
И Катька и Колька скачут, давятся от смеха.
А Шурке не смешно. Он закусил губу, покраснел, потверже расставил ноги и ждет. Сейчас будет драка.
К Шурке медленно подбирается Олег. Его трясет от злости. Кулачищи у него как у мужика. Что он их в карманах держит? Уж не свинчатку ли достает? Мурашки пробегают по Шуркиному телу. Не будь Яшки, закадычного друга, задал бы Шурка стрекача к дому. "Начать или обождать, пока Двухголовый первый полезет?" - думает он и, подбадривая себя, говорит:
- Ну-ка тронь!.. Покажу я тебе, почем на базаре красная водичка.
- Дай ему раза, чтобы вытаращил глаза, - предлагает Катька. Руки у ней так и чешутся.
- Да уж закачу по калачу - лепешка выйдет, - обещает Шурка.
Ему приятно, что Катька видит, какой он смелый - нисколечко не боится Двухголового.
Покосившись на Яшку, Олег, не вынимая рук из карманов, осмотрел Шурку с головы до ног. Он что-то придумал. Неужто ногой в брюхо?
Нет, хуже.
- Ах ты... кишка! - с наслаждением выговаривает Олег, оттопырив губы. - Марать рук неохота... Кишка ты, и больше ничего.
- Кишка! Кишка! - подхватывают и на разные голоса повторяют Тихони. Они рады отомстить Шурке. - Кишка! Ки-иш-ка-а!
Вот и у Шурки прозвище. Да какое зазорное! А он-то думал всю жизнь прожить без прозвища. Теперь все будут дразнить его Кишкой, хоть на улицу не показывайся. А разве он такой длинный, чтобы его звать Кишкой?
От обиды потемнело в глазах. Размахнулся Шурка и что есть силы ударил Двухголового по толстой масленой щеке. И, не дав ему опомниться, ударил еще в грудь, сшиб с ног и, оседлав врага, разорвал на нем новую рубашку.
Шуркино торжество продолжалось недолго. Олег укусил его за руку, вывернулся, придавил коленкой и хватил кулаком по носу. Искры посыпались у Шурки из глаз. Он заплакал от боли и бессильной ярости.
Яшка пронзительно свистнул.
- Бей зареченских! - подал он команду, бросаясь на выручку друга.
Шурка выбрался из-под Олега, вцепился ему в волосы.
- Один справлюсь! - крикнул Яшка, барабаня Двухголового по загривку. - Катьке с Колькой помогай... Слышишь?
Но Катьке помощь не требовалась. Видел Шурка, как вихрем налетела Катька на Митьку Тихоню, ловко подставила ему ножку, повалила навзничь...
Ай да мальчишка в юбке! Шурка улыбнулся сквозь слезы.
Хуже дела были у Сморчкова Кольки. Он, по обыкновению, струсил и только пугал врага страшным криком, а бил его Петька. Подбежав, Шурка закатил Петьке затрещину.
Еще миг - и зареченские пустились гумнами наутек. Победители гнались за ними, швыряли камнями, свистели и улюлюкали:
- Держи их! Держи!
Шурка был мастер кидаться камнями. Он попал Двухголовому в ногу, а Митьке Тихоне - в самую маковку и, несмотря на разбитый нос, чувствовал себя героем.
Повернули они обратно, когда услышали грохот колес и звон колокольцев. По мосту через Гремец опять мчала тройка. Ребята бросились на шоссейку, к воротцам, но ямщик свернул в переулок. Гревшиеся в песке на дороге куры с испуганным кудахтаньем врассыпную вылетели из-под кованых копыт. Выскочили из подворотен собаки, залаяли. Бабы высунулись из окошек на улицу. А тройка все мчала и мчала мимо изб, колодцев, палисадов, трезвоня бубенцами и колокольцами.
Кто же это приехал?
Сгорая от любопытства, ребятня махнула в переулок.
Вот и дом Солиных проехала тройка, и Сморчкову избу, и избу Саши Пупы. Осталась крайняя в поле кособокая избушка бабки Ольги. Уж конечно, не к ней, старой и бедной, завернет ямщик. Наверное, питерщик из Хохловки или из Карасова. На эти деревни идет проселочная дорога.
- Тпр-ру-у! - ухарски натянул ямщик вожжи.
Заплясали на месте пристяжные, попятились, замотал лохматой челкой саврасый коренник, залились в последний раз бубенцы и колокольцы и смолкли. Соскочил ямщик, картуз снял:
- Пожалуйте... приехали!
В тарантасе, опираясь на трость, сидел парень, высоко задрав соломенную шляпу. Пиджак на нем был светло-коричневый, с жилетом. Из бокового кармашка четырьмя кончиками форсисто выглядывал носовой платок. От соломенной плоской шляпы сбоку свисала черная нитка - и за ухо. А воротничок рубашки - страсть белый, и галстук под ним - бабочкой.
Парень покосился на ямщика и только пальцами на трости пошевелил. И увидели ребята, как блеснули на солнце золотые кольца с драгоценными камнями.
Господи, да кто же это такой важный и богатый?
На крыльцо выскочила растрепанная, в подоткнутой юбке бабка Ольга. Она подслеповато поднесла ладонь к глазам, всмотрелась в питерщика и всплеснула руками.
- Миша?! Да ты ли это?.. Батюшко!
И заплакала.
Сбежала с крыльца к тройке и опять изумленно всплеснула руками.
- Инператор ты мой!
Парень усмехнулся и еще выше задрал соломенную шляпу. Он сидел прямо и неподвижно и лишь играл пальцами по серебряному набалдашнику трости. Глаза у ребят ослепли от горящих перстней.
Бабка Ольга долго не могла влезть в тарантас. Ямщик подсадил ее. Она обняла сына и запричитала.
- Мамаша, вы мне кустюм измяли-с! - недовольно сказал парень сиплым голосом.
Поддерживаемый плачущей и смеющейся бабкой Ольгой и ямщиком, он медленно сошел с тарантаса...
Возвращались ребята с подарками. Бабка Ольга, красная и веселая, дала каждому по два питерских пряника. Серые, твердые, как камни, они пахли мятой. Ребята грызли пряники и наперебой делились впечатлениями.
- Смотрю - катит тройка, важнецкая такая, и прямо в проулок, рассказывал Шурка, шмыгая распухшим носом. - Я так сразу и догадался: Миша Бородулин едет.
