Владислав Крапивин - Рассказы
- А я не согласен, - нерешительно заявил Севка. - Пусть отдаст.
Тогда вмешался Лёнька:
- Ты не спорь. Руль для дела нужен.
- Для какого дела?
И тут увидел Севка, что все ребята смотрят на Лёньку как-то странно.
- Я потом скажу, - нахмурился Лёнька. - Ну чего ты привязался?
- Почему потом? Скажи сейчас, - попросил Севка. - Я тоже хочу делать дело.
- Отвяжись, - ответил Лёнька, и все ребята согласно промолчали.
- Как караулить, так сразу я, а как... если что хорошее, так можно... плюнуть? Да?
Севка повернулся и зашагал домой, чтобы не подумали, будто ему хочется зареветь.
- Предатели! - бросил он, не оборачиваясь.
Придя домой, Севка стал думать о мести. Драться он, конечно, не мог. Даже Люська, если говорить по правде, могла с ним справиться "один на один". А Серёжка и Лёнька и возиться не стали бы... Надо было придумывать что-то другое. И Севка придумал.
Он взял кусок мела и пошёл за сарай, где по вечерам собирались ребята, чтобы поболтать о своих делах. На длинном деревянном заборе он нарисовал всех шестерых обидчиков. Свет не видывал таких страшных уродов! Особенно досталось Сергею. Он получился длинный-длинный, глаза, как плошки, зубы оскалены, а в руках краденый руль. Внизу для ясности Севка написал: "Серёжка - индивидуалист". Как правильно писать это слово, Севка заранее посмотрел в словаре у сестры.
Он осмотрел свою работу. Пусть теперь порадуются! Уж рисовать-то Севка умел!
И теперь он второй день сидит на подоконнике и скучает. Ребята укатили в Верхний бор. Наверно, так. Ведь с самого утра никого не видно во дворе. Верхний бор далеко, километров двенадцать от города. Может быть, раньше Лёнька и взял бы Севку... А сейчас лучше во двор при ребятах не показываться, а то ещё получишь за рисунки. И о дальней экспедиции на Зелёную горку, куда уже давно собираются ребята, не стоит мечтать. Лёнька и раньше-то ворчал: "Всегда с грузом на корме..."
- Севка! Выйди! - слышится вдруг со двора Лёнькин голос. "Приехали," - думает Севка. Он молчит. Не такой он дурак, чтобы идти на улицу. Пусть кричат, если охота.
- Севка! - снова слышен крик. Теперь уже три голоса: Вовчик, Люська и Татьянка. Севка знает, что ребята стоят за углом, у парадного крыльца и ждут его. Ну и пусть постоят.
Наконец, Лёнька появляется под окном.
- Трудно тебе спуститься, если зовут? - спрашивает он. - Оглох?
Севка решается. В конце концов, хоть он и не пионер ещё, но Лёнька - его звеньевой. Готовый каждую секунду дать стрекача, Севка появляется на пороге.
- Ну, чего надо? - говорит он.
Но что это? Севка вздрагивает. Сергей резким движением толкает к Севке... велосипед. Маленький, подростковый велосипед.
- На...
Севка ловит велосипед за руль. Руль тот самый - мятый, ободранный. И колёса с разными ободами. Сразу видно, что собирали велосипед из разных старых частей. Но это - пустяки! Пусть седло вытертое и расхлябанное, пусть рама покрыта голубой краской, какой мажут двери и карнизы, пусть нет щитков над колёсами! Всё это ерунда!
- Бери, художник, - говорит Лёнька. - Надоело таскать тебя сзади.
- Насовсем? - тихо спрашивает Севка.
- Насовсем.
Маленький Славка теребит Севку за штаны и просит:
- Прокатишь, а? Прокатишь?
- Прокачу, - шепчет Севка.
Вдруг он стремительно вбегает по лестнице домой, в кухне хватает тряпку и смачивает её под краном. Потом Севка выбирается из окна на карниз и прыгает, не боясь высоты. Ребята не увидят его, потому что окно с другой стороны дома.
Севка торопится, бежит к забору, где белеют на тёмных досках его рисунки.
Владислав Крапивин
РИСК
Рассказ
Это были два маленьких речных буксировщика, два катера-близнеца. Только имена они носили разные. Один назывался длинно и скучно "Иртышлес-3", другой коротко и романтично - "Риск".
Очень уж непохожи были эти имена. А потому мальчишки с береговых улиц по-разному относились и к самим катерам. "Риск" считался более маневренным и быстроходным, его команда более опытной. Кто-то пустил слух, что капитан "Риска" еще недавно командовал торпедным катером. А "Иртышлес" называли калошей. Не повезло и капитану "калоши", низенькому человеку в модном костюме и с черной полоской усиков на губе. Так его и прозвали - Усатик. Хорошо еще, что в те годы не знали слова "стиляга".
Солнце уже утонуло в желтой воде за старым деревянным мостом. Воздух, пропитанный запахом сырой древесины, стал неподвижен, и бело-синие вымпелы на катерах повисли вдоль мачт. Катера были пришвартованы у плотов, прямо к бревнам.
Мы сидели на плотах. Мы - это Женька Жмых, Славка Мальцев и я. Мы сидели и громко, так, чтобы слышали на "Иртышлесе", рассуждали о недостатках катера. Кроме того, Славка, морща от удовольствия веснушчатый нос, щелкал жареные семечки подсолнуха.
На палубе катера был только один человек - высокий сутуловатый с белесыми волосами и очень большим носом. Рядом с этим носом его глаза казались маленькими, как голубые горошины.
Матрос сидел на низкой крыше машинного отделения и невозмутимо чинил фуражку: пришивал козырек.
Прошло минут десять. В самый разгар нашей разнузданной клеветнической кампании по поводу тихоходности "калоши" парень отложил фуражку, встал и принялся разглядывать нас. Мы замолчали. Я прикинул расстояние до берега.
- Пацаны, - сказал матрос, - угостили бы семечками.
Конечно, стоило ответить так: "Сплавай на своей калоше к рынку. Там и купишь". Но парень улыбнулся, и его некрасивое лицо стало очень добрым от большой белозубой улыбки.
И задиристый Славка поднялся с бревен. Он неловко полез в карман: в ладони семечек у него больше не осталось. Он вывернул свой карман и вытряс в руку черные поджаренные зернышки вместе с крошками хлеба и табака. Табак Славка добывал обычно из окурков и, давясь дымом, курил самодельные сигареты.
Подвинув на ладони крошки и семечки, Славка смущенно покосился на нас:
- Дать, что ли?
- На катер пустишь? - спросил Женька у парня.
- Валите...
Игра стоила свеч. Конечно "Иртышлес" не "Риск", но поглядеть все же было интересно. Мы не спеша двинулись к сходням.
- Я здорово подсолнухи люблю, - простодушно сказал матрос, принимая семечки в большую ладонь.
Его звали Иваном. Он оказался подходящим парнем. Показал кубрик, машинное отделение. О себе кое-что рассказал.
Отец у него под Курском погиб, как у Женьки. Мать жила в деревне, сам он второй год плавал и готовился в речное училище.
Вам бы на "Риске" плавать, - сподхалимничал Славка. Иван добродушно сказал:
- А разницы-то... Что наш, что ихний - все равно посудина.
Тогда мы оскорбились за "Риск". Но смолчали.
Женька Жмых высказал, наконец, затаенную мысль:
- Прокатиться бы...
Этот вопрос решился с удивительной легкостью. Оказалось, что завтра "Иртышлес" пойдет к Зеленому Мысу на заправку. Иван крикнул, обращаясь к рулевой рубке:
- Сан-Митрич! Прокатим пацанов?!
Открылась дверца, и показалась голова Усатика.
- Можно... Только вон тому рыжему я на одном месте сначала изображу черепаху. Ту, которую он у нас на корме рисовал.
Славка, очень гордившийся этим подвигом, сейчас нахально отперся.
Появился бритоголовый моторист с квадратными плечами, обтянутыми тельняшкой. Он хмуро сказал:
- Ладно тебе, Саша... Они все равно дрыхнуть будут. Мы в пять отчалим.
Наивный он был человек...
Тянулась фиолетовая ночь, душная и беззвездная. Где-то по краю горизонта прокатывались грозы. Полыхали розовые зарницы. Один раз была особенно яркая зарница и короткий громовой удар.
В половине пятого над водой, над песком, над причалом еще висел туман. Его хлопья ползли по обрыву, цеплялись за кусты бурьяна.
Мы прошли по бревнам до кромки плотов. Там стоял только "Риск". В первую минуту мы ни слова не сказали друг другу. Старая неприязнь к "калоше" с прозаическим названием снова проснулась в нас. Теперь она подогревалась обидой.
- Трепачи, - зло сказал Женька. Потом крикнул: - Где "Иртышлес"? - Он крикнул это пожилому бородатому механику "Риска", который, зевая, вылез на палубу.
Механик угрюмо взглянул на нас и отвернулся. Мы пошли к берегу. И тогда услышали:
- Где ему быть? У восьмого причала, за пристанью. Там, видать, и стоит.
Мы не ругали "Иртышлес". Береговыми переулками, через весь город, мы шли к восьмому причалу. Зачем? Не знаю. Но мы не хотели простить обмана.
Оранжевое солнце разогнало туман и застряло среди портовых кранов. Мы прошли через пассажирскую пристань, где хмурые торговки за дощатыми столами продавали жареные семечки подсолнуха - по рублю за стакан. Потом мы прошагали мимо пахнувших соленой рыбой длинных складов, пересекли рельсовую линию, махнули через забор с большой цифрой восемь на серых досках и вышли к деревянному пирсу.
"Иртышлес" мы увидели сейчас же, но не сразу узнали. Мачта у него стала похожа на букву Т, потому что верхушка оказалась срезанной над самой перекладиной с сигнальными лампами. В рубке были выбиты стекла, а белая краска местами закоптилась и покрылась коричневыми пузырьками.
