Гец Рихтер - О кораблях и людях, о далеких странах
Напротив первого люка кто-то стоит, опершись о поручни фальшборта. Руди замедляет шаг. Но человек уже заметил юнгу и выпрямился. Руди видит на белом кителе широкие золотые полосы. Это капитан, и юнга .не осмеливается пройти мимо него на бак. Он подходит к борту и делает вид, что тоже хочет полюбоваться ночною рекой.
Немного погодя капитан приближается к нему.
- Я доволен тобою! - говорит он подойдя. - Будешь таким же старательным, как в последние дни, в следующий рейс пойдешь официантом.
Руди бросает в жар.
- Собственно говоря, - продолжает капитан, - юнга должен проплавать целый год, чтобы получить такую должность. Но бывают ведь и исключения. Если я похлопочу....
Улыбаясь своим мыслям, юнга бежит в каюту.
Многое пережил Руди с тех пор, как попал на корабль.
Во многом он усомнился. Многое сломалось в нем.
И Руди нужны люди, в которых он мог бы верить... Нет, не может он порвать с капитаном. Капитан доверяет ему.
Иначе разве он поручил бы ему выполнять обязанности буфетчика. Ведь официант Ниманд гораздо старше, чем он, Руди.
Это заставляет Руди гордиться, подхлестывает его. Теперь он покажет, что такое работа! В голову Руди вселяется неотвязная мысль: делать все лучше, чем его заболевший начальник. Поэтому в последние дни у него действительно нет минутки свободной, чтобы навестить матросов и кочегаров. Все мысли только о работе. И она не кажется теперь такой трудной, вовсе не представляется бессмысленным натирать через день до блеска медные ручки, и пот, льющийся градом, почему-то больше не мешает ему.
Взяв кусок бумаги и карандаш, Руди составил себе целый план. Капитан и первый штурман не надивятся на него. Руди изобретателен. Вот уже несколько дней как в салоне офицеров ждут сюрпризы. То Руди подает печеные яблоки и груши с мускатным орехом и сахаром. Штурман довольно улыбается и требует добавки. То в самое жаркое время дня Руди появляется в каютах начальников с прохладительными напитками собственного изготовления. Рецепты он взял у своего бывшего начальника. Каждый день мокрой тряпкой юнга протирает полы в каютах. Это умеряет жару. Руди тащит на палубу выдвижные ящики столов и просушивает их на солнце. Отвинчивает шкафчики и проветривает. Что ни день, он меняет занавески. В гальюнах побелены стены. Но самое потрясающее - это сигнальная система. На листках бумаги Руди выписал знаками Морзе определенные приказания. Если дать в буфетную два продолжительных и один короткий звонок, Руди уже знает, что надо принести лимонной воды с кубиками льда; продолжительный, короткий и снова продолжительный - кофе; продолжительный и два коротких - виски.
Список едва уместился на двух больших листах. И юнга очень гордится им. Правда, штурман ругается на чем свет стоит, потому что вечно забывает, куда засунул этот список; стармех вообще этой сложной механики никак усвоить не может и ее не придерживается, но зато капитан точно следует всем предписаниям и снова похвалил Руди.
Так день летит за днем. Усталый, но довольный собой валится Руди по вечерам на койку. Но покоя нет. Георг никогда не пройдет мимо, чтобы не съязвить. Да и матросы посмеиваются и поглядывают косо. Руди так хочется все объяснить им. Но честолюбие мешает: "Нет, я сам должен со всем справиться!"
2
Гремит барабан. И пусть это не настоящий барабан, а всего лишь деревянный ящик с надписью: "Пиво. Бавария", удары его грозны и печальны. Им вторит ритмичный топот ног о железные плиты. Нагнувшись вперед, африканцы пляшут вокруг своего навеки умолкшего товарища. Он лежит у люка на деревянных козлах. Странный блеск на его изможденном худом лице. Этот человек никогда больше не будет кашлять! А его товарищ бьет в барабан. Пот градом катится с темного лица, руки болят, кажется, что какой-то чудовищный груз пригибает книзу его голову и грозит переломить шею. Но он, стиснув зубы, продолжает бить в барабан. Тусклый свет луны отражается в его глазах, поблескивает на влажных губах.
Всю ночь напролет африканцы будут оплакивать своего мертвого товарища, ибо эта ночь вся принадлежит тому, кто никогда не будет больше кашлять.
Глухо звучит погребальная песнь, и печальны голоса, заклинающие злых духов. Нет, в эту ночь никто не спит.
В эту последнюю ночь в последний раз можно что-то сказать своему умершему товарищу, придать ему мужество, прежде чем он пересечет "Большую реку".
Остальные африканцы, закутавшись в свои большие платки, сидят на палубе и смотрят на погребальный танец.
Рядом с юношей, по имени Жозэ, пристроились Руди и Георг.
Руди долго слушал у себя в каюте бой барабана, печальную песнь и гневные выкрики, наконец встал и пошел на корму. Там он стоял один, удивляясь и чуть не дрожа от страха. Ему так хотелось подойти к неграм, побыть вместе с ними! Но вот от общей массы отделился стройный африканский юноша и подошел к нему. Руди сразу узнал его по походке. То был Жозэ. Отблеск лунного света лежал на его курчавых волосах, как маленькая шапочка.
Вместе с ним Руди приблизился к люку, где африканцы скорбя провожали своего усопшего товарища. Страшно было смотреть на эти скорченные тени, перепрыгивавшие через мертвеца, на его застывшее, заостренное лицо. Руди сидел рядом с Жозэ, потом к ним подошел Георг. И сразу Руди стало не так страшно. Они как бы согревали друг друга.
Жозэ держит в руках кожаный ремешок и играет им.
Но вот он встает и кладет ремешок рядом с небольшим фанерным ящиком. Это сундучок умершего африканца со всем его скарбом. Здесь же бутылка из-под пива, маленькая шапочка, банки из-под консервов и пара старых стоптанных тапочек. Это товарищи собрали подарки для жены умершего. Жозэ возвращается и садится рядом с Руди, придерживая брюки рукой, он отдал самое дорогое, что у него было, - кожаный ремешок.
- Он простудился после того, как дул торнадо, - говорит Руди. - Потом было очень холодно.
- Нет, - не соглашается Георг. - Это случилось в холодильнике в Уолфиш-бее - ему тогда надо было теплее одеваться. Там он простудился, да так и не поправился.
- Лес... - тихо произносит африканец, сидящий неподалеку. - Лес - плохой работ. Лес - много-много вода. Много-много москит. Злой дух - тоже лес.
Глухо стучит барабан. Глухо стучат босые ноги двух десятков человек.
- Ему нельзя было работать в лесу, - говорит Георг.
Жозэ, глядя на палубу, добавляет:
- У него много ребят осталось. Он всегда говорил: "Кашель скоро пройдет. Надо ходить в лес, заработать много денег".
Луна поднялась высоко. Небо очистилось, тускло мерцают звезды. Из леса доносится рев какого-то зверя.
Должно быть, уже за полночь. С востока поднимаются новые звезды на небосвод; на западе, там, где море, - другие звезды уходят за горизонт. А африканцы все еще провожают своего мертвого товарища. Один из них словно одержимый бьет в барабан. Когда ктонибудь из пляшущих отходит в сторону, его место заступает другой: все хотят сегодня проститься с товарищем. Ночь светла. По темной реке тянется бесконечная серебряная полоска.
3
Волосы капитана поседели на висках. Когда он, еще давно, обнаружил, стоя перед зеркалом, первые серебряные нити, то даже побледнел. Но понемногу он привык и перестал их замечать. Но теперь вдруг он увидел, что отдельные волоски слились в целые седые пряди. Как же так?
Да и морщины на лице стали глубже. Старость!
Матросы молчат при виде его, щурят глаза, в их взглядах сверкает угроза. Они ворчат, когда он приказывает проводить шлюпочное учение. Первый штурман перестал нравиться капитану. Он протестует против "муштры". Скажите пожалуйста, муштра ему не нравится! Этот человек никогда не был на военной службе. Издали видно!
Вчера капитан поднялся на баркасе вверх по реке и за поворотом увидел куттер с командой. Матросы сидели на банках, смеялись и курили, и первый штурман вместе с ними. А ведь был приказ проводить шлюпочные учения!
"Положиться можно только на второго штурмана. Но тот до омерзения услужлив и совершенно не умеет обращаться с командой, - думает капитан и вздыхает. - Но я-то, в конце концов, умею с ними обращаться! Какие у меня были парни в моем взводе в добровольческом корпусе! А ни один и пикнуть не смел. В кромешный ад бросались, стоило мне только приказать. Вот это был человеческий материал!
Если бы такой дух возродить в команде "Сенегала"! Что с ней случилось? Что произошло? Почему матросы и кочегары вечно торчат теперь вместе? На рождество ведь они раскровянили друг другу физиономии. А теперь? Ничего понять нельзя!"
И капитан начинает интересоваться тем, что происходит в кубрике. С удивлением он выслушивает доносы "своих людей". Ему приносят книги. Тогда он начинает злиться сам на себя, что действует так прямолинейно и грубо.
В кубрике немедленно догадаются, что кто-то ему донес.
К тому же этот д'Юрвиль непомерно труслив. И это тоже должно бросаться в глаза. Ну, на Холлера-то он может положиться. Тот гораздо спокойнее и самоувереннее. Но дело в том, что в этой команде нет веры в идеи национал-социализма, нет веры в фюрера. Да, да, в этом все дело. Нет веры!
