Юрий Хазанов - Мой марафон
— Ела? — спрашивала мама по утрам или когда возвращалась из магазина.
— Ела? — спрашивал папа, когда приходил из редакции.
— Ела? — спрашивал почтальон, когда приносил газеты.
— Ела? — вдогонку мне кричала дворничиха, когда я пробегал мимо неё, опаздывая в школу.
«Ела?.. Ела?.. Ела?..» — так и слышалось у нас в доме. И не только в доме. Во дворе и в классе каждый день ребята спрашивали то же самое. А однажды на улице меня даже остановил наш участковый и спросил.
Дядя Володя, который всё знает, и тот разводил руками.
Правда, сначала он предложил делать черепахе уколы витамина «В» для аппетита. Но мама на него поглядела, и он перестал шутить. А потом говорит:
— Вот что. Черепаховодов из вас не выйдет. Отнесите-ка её куда-нибудь.
На следующий день папа сказал:
— Заходил я в зоомагазин. Там ответили, что черепахами они обеспечены на три месяца вперёд. Спрашивали, нет ли у нас «пандака пигмеа» — такой рыбки в сантиметр длиной, водится у Филиппинских островов. Её хоть сейчас купят. Есть у нас «пандака пигмеа»?
Мы промолчали.
Всё продолжалось по-прежнему, и Лика теперь говорила, что Тётел не только похудела, но и побледнела. А по-моему, Тётел еле двигалась от голода.
Через две недели папа сказал, что черепаший вопрос надо решать «кардинально».
После этого прошло ещё два дня. Тётел и не думала глядеть на пищу. На третий день, когда я вернулся из школы, папа и Лика стояли уже в пальто.
— Ждём только тебя,— сказал папа.— Не раздевайся. Возьми пару пирожков, и пошли.
— Куда? — спросил я и кинулся к буфету.
— Там видно будет,— сказал папа.
— Навертетскитятр? — спросил я с набитым ртом.
— Нет, не в детский театр,—ответил папа.—Ты взяла черепаху, Лика?
Такси подвезло нас прямо к зоопарку. Мы сразу прошли к террариуму — домику, где живут ящерицы, змеи и черепахи. Недалеко от дверей мы вынули из сумки нашу бедную, полуживую от голода Тётел и положили на землю. И вдруг она как припустится! Честное слово, если б Витька мне сказал, что черепахи умеют так бегать, ни за что бы не поверил! Ещё поспорил бы с ним на марку Мозамбика.
Лика собралась вот-вот зареветь, оттого что расстаётся с Тётел, но тут она захлопала в ладоши.
— Тётел своих дядей и тётей унюхала!
Клавдия Фёдоровна — она работает здесь в домике — взяла у нас черепаху и пустила ее в большой стеклянный ящик к другим черепахам.
Мы долго стояли и смотрели на них и на нашу Тётел, которая тут же принялась жевать травку, а потом мы уже не могли отличить её от остальных.
Между прочим, Клавдия Фёдоровна рассказала нам, что черепахи могут полгода не есть и ничего с ними не бывает; а живут они сто пятьдесят лет, если не умрут раньше.
Когда мы шли обратно, Лика всё-таки заплакала, но скоро перестала, потому что увидела бегемота. Пасть у него была такого цвета, как Ликино новое пальто.
Папа сказал, что, конечно, Тётел будет здесь интересней, чем у нас в квартире: у нас даже бегемота нет. Поэтому она скучала и еда не шла ей на ум.
А я добавил, что, наверно, ещё и Пери портила ей аппетит своим лаем.
КАК Я НЕ СТАЛ СПАРТАНЦЕМ
— Не будь белой вороной,— сказала мама Лике за обедом.— Гляди, как все едят. А ты только знаешь вилкой ковырять!
— Дядя Володя, у вас в ла-бо-ра-тории много белых мышек? Целый миллион, да? — спросила Лика, ковыряя вилкой котлету.
Дядя Володя отодвинул тарелку, закурил и зачем-то погладил карман пиджака.
— Белых мышей у нас столько,—ответил он,—что если их сложить вместе, получится белый слон.
— Фу, не люблю мышей! — сказала мама.
— Животных нужно любить,— строго сказал дядя Володя, и очки его так блеснули, как будто он собрался пускать зайчиков.— Если не любить, то, по крайней мере, уважать. Потому что они или полезны, или интересны для науки. Или и то и другое вместе.
— Так, так. Прочитай им лекцию,—сказал папа.
— И тарантулов? — спросила мама.
— Что тарантулов? — Дядя Володя снова потрогал карман пиджака.
— Уважать... И жабу?
— Да! И жабу! И гиену! И медузу!..— крикнул дядя Володя.— Кстати, жаба приносит пользу, и никаких бородавок от неё не бывает. И название у неё в науке красивое — «буфо-буфо».
— Действительно, целая лекция,— сказала мама с подозрением.— Уж не хочешь ли ты преподнести нам выводок сколопендр? Или аллигатора средней величины?
— Нет, зачем аллигатора...— смущённо сказал дядя Володя, и рука его, как намагниченная, опять потянулась к карману.—Зачем аллигатора,— повторил он.— Есть и поменьше... Тоже интересные животные.
— Пожалуйста, не мучь нас неизвестностью,—сказала мама,—выкладывай, что принёс!
Не зря папа говорит, что дядя Володя всегда всё знает, а мама всегда обо всём догадывается.
Так у нас в доме появились две белые мышки. Жили они в клетке для птиц. Её притащил мой друг Витька. Прутья клетки мы переплели проволокой, чтоб мышки не убежали. Полдня возились. Но всё-таки одна убежала. Как она сумела, просто не пойму! И почему одна? Наверно, вторая была толще и не смогла протиснуться. Или просто не захотела. Может, правда «мы ей предельно симпатичны», как сказал папа? И ещё он сказал, что теперь у нас под полом мышиного полку прибыло и он не удивится, если скоро встретит на кухне белую мышку в серых яблоках или наоборот.
Я всем в классе рассказал, что у меня белая мышь. Но некоторые не поверили. Особенно Нинка Булатова. Она вообще вредная. Ничему не верит. Даже что у собак всегда повышенная температура. Я нарочно как-то перед школой поставил нашей Пери градусник под переднюю мышку и взял его с собой. Из-за этого на урок опоздал. А Нинка говорит, откуда я знаю, чья это температура. Я всю географию мерял себе температуру, хотел доказать ей, что у меня нормальная, а она глядеть на градусник не стала.
Тогда я решил принести мышку в школу.
Утром, пока мама не видела, я вытащил мышку из клетки, сунул в карман — и бегом. Но всё равно опоздал. В класс я пробирался почти ползком — чтобы не увидела завуч. В коридорах было тихо и очень странно.
Сколько опаздываю, а никак не могу привыкнуть к тому, что тихо. Когда в школе тихо, она на себя не похожа. Какая-то поликлиника.
— Входи, Данилов,— не глядя, сказала Евдокия Полиевктовна.— Что сегодня?
Мы зовём нашу учительницу «Полуэтовна», потому что очень трудное отчество. Когда Полуэтовна спросила, почему я опять опоздал, мой язык как-то сразу ответил:
— Застрял в лифте.
С вами бывает так — хочешь сказать правду, а зачем-то врёшь? Но всё-таки, по-моему, это не настоящее враньё — когда не хочешь врать. Вот если нарочно соврёшь — дело другое.
— Я и не знала, что в вашем доме лифт построили,— сказала Полуэтовна.—Поздравляю. Теперь тебе легче будет, бедненькому, подниматься к себе в квартиру на первый этаж...
Я молчал. Ребята противно хихикали, особенно Нинка Булатова. Но я молчал.
— Вынь руку из кармана, Данилов, и садись,— со вздохом сказала Полуэтовна.
А как её вынуть, если мышка так и хочет вылезти?
Я сел. Мышка возилась всё сильней. Пришлось вынуть её из кармана и положить в парту, но она чуть не выскочила, и тогда я сунул её под рубашку, за пазуху. Здесь ей податься некуда: внизу ремень мешает, вверху — воротник. Она повозилась, повозилась и успокоилась.
Я начал слушать. Евдокия Полуэтовна закончила объяснять урок и стала рассказывать про Спарту.
Оказывается, когда Греция ещё называлась древней, там была такая страна — Спарта. Город и сейчас есть. Жители Спарты вели суровый образ жизни и назывались они...
— Спартаковцы! — крикнул Бронников.
— Никакие не спартаковцы и не динамовцы, а спартанцы,— сказала Евдокия Полуэтовна.— Тихо, если хотите слушать.
Этим спартанцам не разрешали ни работать, ни торговать, и они целыми днями занимались физкультурой и военным делом. У них даже был такой страшный закон: если дети рождались слабыми или больными, их сбрасывали прямо со скалы в пропасть. А те, кого не сбросили, вырастали сильными, смелыми и терпеливыми.
— Вам,—сказала Полуэтовна,—и не снилось такое терпение. Вот послушайте, что случилось с одним спартанским мальчиком!.. Почему тебе смешно, Данилов?
Я совсем не хотел смеяться, но мышка так возилась и щекотала мне живот, что я не мог удержаться. Я вспомнил: в портфеле у меня должны быть хлебные крошки — в прошлой четверти я покупал хлеб, когда шёл из школы. Я выгреб их и сунул за пазуху. Стало вдвое щекотней и втрое смешней.
...А мальчишка-спартанец украл где-то лисёнка и спрятал за пазуху. Лисёнка хватились, искали его, искали, но нигде не находили. Мальчику было стыдно, и он не признавался. Тогда на площади собрали суд и стали мальчишку допрашивать.
Лисёнок всё это время возился у него под рубашкой, царапался и уже начал кусаться... по-настоящему.
Моя мышка съела все хлебные крошки и опять завозилась. Мне показалось: она хочет куснуть меня.
