Нора Аргунова - Не бойся, это я ! (рассказы)
Настал день, когда я разложила на койке рюкзак и начала собирать вещи. В комнате было сыро, холодно, среди дня стояли сумерки. Я принялась связывать книги.
- Крик! - донеслось из-за окна.
Он сидел на обломанной ветке и ждал. Я не выдержала, кинула в форточку печенье. Крик только проследил, как оно упало. В форточку дуло, я притворила её, а он за мной наблюдал.
Я заметила, что красный лоб - признак юности дятла - начал у него чернеть. Крик повзрослел, но по-прежнему оставался небольшой, лёгкой птицей. И опять я подумала о зиме.
Затем я увидела, как он встрепенулся, расправил и почесал крыло и живо перескочил с сучка на ствол. Он согнул шею так круто, что его затылок стал острым, и взялся за работу. Как он долбил! Он что-то выбивал из-под коры, вывинчивал, вышибал, и тело его содрогалось, а хвост каменно упирался в ствол.
Он повернул ко мне голову с широким важным лбом, и я уловила, что выражение достоинства, свойственное этим птицам, появилось и у Крика. Будто он понимал, как лихо пришлось бы без него и старому дубу, и дряхлеющей сосне, и что вообще лесу без дятла не жить...
Я складывала листы бумаги - работу, сделанную мною за лето. Но куда больше радости доставляла мне сейчас другая работа, звуки которой доносились через стекло.
За окном стучал дятел. Это работал Крик.
ДРЕВНЯЯ РАКУШКА АММОНИТ
Хозяин медведицы Машки лётчик Нагорный служил на Сахалине. Его переводили в другую воинскую часть. Он не захотел расстаться с Машкой - она попала к нему медвежонком, прожила четыре года. Нагорный доказывал, будто медведь помогает на охоте. Крупные хищники избегают его, потому что он сильней, а сам он летом никого не трогает. И если взять медведя в тайгу, скорее увидишь оленя, либо косулю - они от медведя не бегут. Мне думается, Нагорный привязался к зверю, а охота тут ни при чём. Но человек он настойчивый, раз задумал - сделал.
Он вёз медведицу в клетке, в багажном вагоне. В Москве предстояла пересадка. Нужно было перебросить медведицу с одного вокзала на другой. Кроме того, Нагорный собирался преподнести музею Московского университета двухметровый клык мамонта, найденный на острове Врангеля, древнюю ракушку аммонит величиной с колесо, выкопанную при земляных работах где-то возле озера Баскунчак, и ещё кое-какие окаменелости.
Поезд прибыл ночью. Музей, конечно, был закрыт. Нагорный позвонил мне с вокзала. Мы решили, что клык мамонта и остальное он завезёт ко мне, а я после передам в университет.
Я спустилась во двор встречать Нагорного. Он подъехал на грузовике. Откинул борт. На платформе стояла клетка с медведем.
- Узнаёте? - спросил Нагорный.
Конечно, Машку нельзя было узнать. Я видела её маленьким скулёнком, который ныл, просился на руки, выклянчивал сладкое. Я находилась тогда в командировке на Сахалине.
Начали перетаскивать ко мне в квартиру вещи. Было поздно, лифт не работал. Ракушку Нагорный с шофёром подняли на восьмой этаж вдвоём. Постепенно перенесли всё: клык мамонта, чурбашок - и довольно порядочный окаменевшего дерева, глыбу каменного угля с отпечатком древнего папоротника.
Сошли вниз - прощаться. И тут Нагорный сказал:
- Ну как мы с Машкой к вам в гости пожалуем?
Он, я была уверена, шутит. Я ответила:
- Милости просим.
- А ведь побоитесь её впустить. Мебель попортит.
Через пять минут мы с ним обозревали мою комнату.
- Кое-что придётся убрать, - распоряжался Нагорный, - на всякий случай. Стол давайте в середину. Кресло застелите чем-нибудь. Морковь у вас есть? Ага, бублики!
По лестнице поднимались вчетвером. Впереди, оглядывая двери спящих квартир, шла я. Ужас как я боялась, чтоб кто-нибудь из соседей не появился! За мной двигался Нагорный с Машкой на цепи. Последним - шофёр.
Распахнув обе двери, входную и ту, что вела в комнату, я взбежала по лесенке, упиравшейся в запертую чердачную дверь. Медведица охотно прошагала с хозяином восемь этажей, но перед входом попятилась и села.
- Ну, Ма-ашка! Ну, ну! Не трусь, не трусь! - приговаривал Нагорный, поглаживая медведицу и подавая ей сахар.
Меня удивили слова Нагорного. Такая зверюга - и трусит? Чего ей тут бояться, могучей медведице?
Наконец они вошли в квартиру. Мы с шофёром, переступая порог, обменялись взглядами. Слегка обалделый был у шофёра вид. У нас, думаю, было одинаковое выражение на лицах.
Под ярко горящей люстрой у меня в комнате сидит в кресле настоящий медведь. Навис над столом косматой горой - и стол, за которым умещается одиннадцать человек гостей, выглядит маленьким. Один только медведь и кажется настоящим, остальное - игрушечным: стульчики, тахтица, шкафчик, кукольные книжечки в нём.
Машка с аппетитом хрустит морковью. Обронив на пол зелёный огрызок, берёт из миски бублик. Медвежья лапища с кривыми железными когтями деликатно держит бублик. Рот приоткрывается чуть-чуть, зубы откусывают понемножку. Зверь ведёт себя за столом безукоризненно. Ест без жадности. Не торопясь. Разглядывая бублик своими медвежьими глазками. Хозяин сидит возле Машки и тоже ест бублик. Мы с шофёром стоим в дверях. Мы уже освоились, осмелели. Начинаем обмениваться впечатлениями...
Машка сидела к нам левым боком, в профиль. Справа от неё, за спиной Нагорного, - зеркало, трельяж с тумбочкой. Машка повернула голову вправо и перестала жевать. Пошевелилась - и в зеркале пошевелилось. Мех у неё на холке поднялся дыбом. Вмиг она очутилась на столе. Она глядела в зеркало и пятилась. Задние ноги соскользнули, Машка попыталась удержаться и передней лапой хватила по миске. Морковины стрельнули по комнате, миска загремела об пол. Машка с рёвом ринулась со стола. Нагорный ухватил её за ошейник, бросился на неё верхом, желая остановить, но его подошвы скользили по паркету.
- Бегите! - закричал он.
Мы с шофёром так и прыснули прочь. Из кухни слышали медвежье мычание, скрежет цепи по косяку.
Мы выскочили на площадку. Далеко внизу неслась медведица. За ней, схватившись за цепь и за перила, ехал на ногах хозяин, и его каблуки дробно отсчитывали ступени.
Когда я выбежала на улицу, Машка была уже в клетке. Как удалось туда водворить её так быстро - не знаю. Она металась перед решёткой, нервно порёвывая.
Нагорный сидел в кузове на борту, рядом с клеткой, и курил. Увидев меня, он подмигнул. Чуб у него прилип ко лбу. Он выглядел деревенским парнем, который нарубил дровишек и отдыхает, довольный.
Ракушка и мамонтовый клык так и остались у меня - музею они не нужны. В музее всё есть.
Когда знакомые спрашивают, что это за вещи, я вспоминаю Машку, как она приходила в гости, как я вернулась, проводив её, в свою разгромленную комнату, прибралась, - и впервые не понравилось мне дома.
Я поняла, что жить мне надо не в городе. Где-нибудь при лесничестве, при таёжном кордоне, что ли.
Но как оторваться от города, если тут родился, тут все твои друзья, твой дом!
А часто теперь ночами я представляю, как утром отворила бы двери - и сразу передо мною лес...
ВАНГУР
Запала мне в душу Сожва! Что в ней хорошего, в Сожве? Холодна здесь река Печора. Обрывисты, круты её берега, между избами Сожвы свободно гуляет ветер. Лето здесь коротко. В сентябре снег, и в мае снег. Поглядишь с одного берега на другой: взбираются по откосу дома. Через ручей по спичке-бревну ползёт маленький человечек. Перебрался и лезет по тропке в гору. И спускается опять, и переползает через второй ручей.
Внизу у воды сидит собака. Она давно лает, в её голосе прорывается отчаяние. На той стороне её дом, или туда уплыл хозяин. Снег валит шапками - первый в году снег. Он летит косо и тонет в ледяной воде.
Собака замолкает. Она входит в воду. Её белая голова медленно удаляется. Острые уши прижаты к затылку. Всё дальше, дальше одинокое белое пятно на чёрной воде.
Снег редеет. На том берегу из леса к реке сползла широкая дорога. Это Посохинский тракт. В старое время купцы вывозили трактом с Печоры пушнину и рыбу. Триста вёрст от Сожвы до города Посохино.
Не дотянув до воды, тракт расплывается лугом, зарастает кустарником, его перегораживают плетни да огороды. Но вверху он раздвинул чащу, и там, на взгорье, показывается человек. Если б человек стоял, он затерялся бы среди поздней побуревшей листвы. Но он идёт. Даже из такой дали видно, как легка его походка. За плечом угадывается ружьё.
Человек начинает спускаться, а над ним ещё кто-то выступает из лесу. Сперва не разберёшь, что там движется. Но снег стихает. Проясняется тяжёлая вода Печоры, солнце бежит по склону. На дороге - лось.
Человек идёт, и лось идёт. Хватаясь за ветки, оскользаясь, человек шагает вниз, и лось шагает. Человек останавливается. Достаёт что-то из кармана. Зверь тянет к нему длинную голову с лопатами-рогами.
...Собака выбирается на отмель и встряхивается. Всходит наверх, ещё отряхивается и стоит, глядит куда-то. У неё точёная морда и клубком уложенный на спину хвост.
