Николай Печерский - Красный вагон
В небе нехотя догорали последние звезды, на востоке чуть теплилась блеклая, холодная заря.
— Чего так рано? — зевая, спросил Глеб.
— А я уже наспалась. Пошли провода чинить.
— Что ли, их днем нельзя починить?
— Не, Глеб, днем нельзя. Папа увидит, так он тебе даст провода. Он и так злой-презлой приехал.
— Ночью?
— Ага. Сначала я думала, что это гром, а это он в дверь кулаками стучит. Я посмотрела на него и говорю: «Ты зачем такой надутый? Обратно будешь их выгонять?» А он говорит: «Это не твое дело». А я говорю: «Раз не мое дело, так я уйду и рубашек тебе не буду стирать. Уйду к маме и буду там нянчить мальчика или девочку. А ты тут без меня пропадешь».
— А он что?
— Ничего. Он знает, какая я отчаянная. Он говорит: «Если они будут хорошо работать, пускай работают, а нет, так я их сразу турну».
Хо-хо! Луку турнешь! Лука такой, что и сам кого хочешь может турнуть!
А вообще он зря пообещал чинить телефон.
Подумаешь, телефон ему исправляй! И без телефона проживет.
Но теперь идти на попятную было неудобно.
— Ладно уж, пошли, — неохотно сказал Глеб.
В «конторе» еще все было тихо. Георгий Лукич, очевидно, спал.
— Вон-на, видишь? — указала Варя на верхушку сосны.
Среди ветвей белели две кафельные чашечки и болтались оборванные провода.
«Ну прямо кошка!» — подумал Глеб.
Лазать по деревьям Глебу не привыкать. Он снял сапоги, плюнул в ладони и начал карабкаться.
Пыхтел, сопел. Даже выругался потихоньку. Но добрался.
Первый проводок он присоединил быстро, а со вторым пришлось повозиться. И рукой уж его доставал, и веткой — никак не достанешь.
— Оборвать и то как следует не смогла! — сердито сказал Глеб стоящей внизу Варе.
— Я как следует оборвала. Ты не можешь, так ты не берись.
Но все-таки он зацепил сучком второй проводок, присоединил его и спрыгнул на землю.
Спать после такой зарядки Глебу совсем расхотелось.
Постояли с Варей, подумали и побрели по тайге.
— Ты расскажи что-нибудь, — попросила Варя. — Я люблю, когда рассказывают.
Рассказывать было нечего. Там, где еще недавно жил Глеб, была тайга, и тут тайга. И в жизни у него пока ничего такого не случилось.
Вот разве про море и про Никополь...
Сначала Глеб рассказал Варе про море, про корабли, на которых каждый день можно совершать героические подвиги, а потом начал про Никополь и про то, какие там растут сладкие, расчудесные вишни.
Варя слушала очень внимательно, не перебивая.
Глаза ее вдруг стали какие-то строгие, задумчивые. Совсем не такие, как раньше.
Она долго шла молча, а потом остановилась, виновато посмотрела на Глеба и причмокнула губами.
-— Ты чего? — удивился Глеб.
Варя помедлила и очень тихо сказала:
— Вишен охота...
Глебу от этого признания стало как-то совсем скучно.
Там море, там героические подвиги, а тут что? Тут совсем ничего. Только тайга и этот Георгий Лукич, который ждет не дождется, чтобы выгнать их всех в шею.
— А ты бы поехала к морю насовсем? — спросил Глеб.
Варя подумала и отрицательно мотнула головой:
— Не, Глеб, не поехала.
-— Почему? — удивился Глеб.
— Не, я никуда не поеду, — еще решительнее сказала Варя. — Я сибирячка.
— Ну и что ж что сибирячка?
— Ничего. Тут вот у нас как, а там не так...
— Хо-хо, а ты там была?
— Не. Я и так знаю. Там все равно не так.
Не видела ничего, а болтает.
Глеб и Варя шли-шли и совсем не заметили, как подошли к «конторе».
Возле вагона стоял Варин отец и внимательно смотрел на них.
Высокий, широкоплечий, в старой, потертой железнодорожной форме.
Голова у него была совсем седая, а брови густые и черные.
— Здрасте! — сказал он Глебу. — Работать приехали?
В голосе его, густом и ровном, Глеб без труда уловил насмешливые нотки.
Подумаешь, «здрасте»! Если так, он вообще не желает разговаривать с ним.
Очень он нужен!
Глеб отвернулся и стал смотреть в сторону.
— Ты, папа, чего на него так? Ты так не надо... — сказала Варя. — Это Бабкин Глеб.
— Ах, Бабкин! Ну, тогда понятно...
— Тебе, папа, ничего не понятно. Тот Бабкин Лука, а этот Бабкин Глеб. Про него и в бумаге было написано. — И точно так же, как вчера, Варя зажмурила глаза и нараспев прочла:— «Окажите содействие тов. Бабкину Л.Е. в благоустройстве его малолетнего брата тов. Бабкина Г.Е.». Понимаешь, это Бабкин Г.Е., а Бабкин Л.Е. — это другой...
— Ага, понимаю... Значит, ты тов. Бабкин Г.Е.?
— Я Глеб Бабкин, — угрюмо сказал Глеб, — а мой брат — Лука. Вам кто нужен?
Брови у Георгия Лукича шевельнулись и лицо будто бы стало не такое хмурое, как раньше.
— Ого! Да ты, кажется, с характером! Ну, тогда вот что.. Тогда крой к своим и зови сюда тов. Бабкина Л.Е. Только живо!
Глеб только этого и ждал.
Луку Глеб встретил на дороге и, конечно, ничего ему не сказал.
Во-первых, Лука уже и сам шел в «контору», а во-вторых, он не телеграф и не рассыльный. Если Георгию Лукичу надо, пускай сам бежит и вызывает тов. Бабкина Л.Е.
Лука шел быстрым, легким шагом, помахивая правой рукой. Левую, забинтованную, Лука держал в кармане.
Наверное, он не хотел, чтобы эти бинты увидел Георгий Лукич.
За Лукой с шумом и гамом валили остальные ребята. Видно, никто даже и не предполагал, какая их ждет там встреча.
Сейчас там будет спектакль!
Сейчас там будет комедия!
Лично Глеб на этот спектакль решил не ходить
Он вообще не желал больше показываться на глаза Георгию Лукичу.
Глеб пришел в вагон и увидел на столе три больших розовых пряника и кусок твердой копченой колбасы.
Записки никакой не было, но Глеб понял, что вся эта барская еда для него.
Глеб в одну минуту проглотил пряники и колбасу, погладил себя по животу и подумал: если бы еще два таких пряника и один такой кусок колбасы, вот это было бы да!
Он пошарил в чемодане Луки, но больше там ничего съестного не нашел. На самом дне, под рубашками, лежала только красная квадратная коробочка с золотой медалью, шкатулка из черного эбонита, которую сделал сам Лука, и пачка папирос «Беломорканал».
Глеб посмотрел на медаль, а папиросы даже и не потрогал. В прошлом году он выкурил одну штуку, и у него даже сейчас при одном воспоминании об этом кружилась голова.
Делать было совсем нечего.
Глеб сел на кровать и стал гадать — выгонит их отсюда Георгий Лукич или не выгонит.
Зажмурит глаза и подводит один к другому указательные пальцы. Если пальцы столкнутся — выгонит; не столкнутся — останутся тут. Пальцы, как назло, не сталкивались, а расходились куда попало.
Глеб приоткрыл немножко глаза. Посмотрел в узенькую щелочку между веками и столкнул пальцы ноготь к ногтю.
И один раз, и второй, и третий...
За этим глупым занятием и застала его Варя.
— Ты что тут делаешь? — спросила она, подозрительно посматривая на Глеба.
— Ничего не делаю. Просто так... — сказал Глеб и сразу же перевел разговор на другое. — Ну, как там, была драка?
— Не. Там не драка. Там еще хуже драки!
— Ну?
— Точно. Там перессорились все. Сначала было ничего, а потом этот Димка Кучеров...
— Что он там отмочил?
— Он папу лордом назвал. Папа поздоровался со всеми и сказал: «Вы приехали сюда работать, так вы знайте, что тут у нас очень трудно, и кто трудностей боится, тот пускай выйдет и честно скажет: «Я трудностей боюсь и работать тут не буду». Все стоят и слушают, а Димка наклонился к Сереже Ежикову, к этому, который вместе с вами в вагоне живет, и сказал: «Чего это лорд привязался к нам?» Он думал, что сказал тихо, а папа все равно услышал. Папа рассердился и сказал: «Так, значит, я тебе лорд, сопляк ты паршивый! Забирай свои штаны галифе и крой отсюда, чтобы и духу твоего не было». А Димка говорит: «Мне штаны забирать нечего, я штаны на себя надел, а лордом я назвал вас в шутку». Ну, папа тут совсем разозлился. «Вы, говорит, шутить сюда приехали! Я, говорит, так и знал, что из вас толку не будет!» А тут Лука ваш... Слушал, слушал, а потом вспыхнул, как спичка... «Если, говорит, один глупость сказал, так на всех сваливать нечего. Мы комсомольцы и трудностей не боимся, а Димку мы сами проработаем». А папа говорит: «Мне ваши проработки не нужны, мне работа нужна. А лордом я никогда не был. Я во время революции лордов этих вонючих сам своими руками уничтожал».
— Ну, а потом что? Помирились они потом? — спросил Глеб.
— Не. Надулись все, как индюки, не смотрят один на другого. Я их сама хотела мирить. Я знаешь какая отчаянная! А потом смотрю — папа сам мириться надумал. Подошел к Луке и спрашивает: «Что это у вас такое с рукой?» А Лука не знал, что папа уже мирится, и снова какую-то грубость сказал. Теперь у них все сначала пошло...
— Снова ругаются?
— Не. Они сейчас деревья пилят. — Варя украдкой посмотрела на дверь, будто бы там кто-нибудь мог стоять и подслушивать, и тихо добавила: — У него вся марля намокла, а он все равно рубит. Я посмотрела, и аж страшно стало...
