Альберт Иванов - Сказки о Хоме и Суслике
Кончились у Хомы и Суслика запасы. Спать надо — зима. А на голодный желудок не спится.
— Я такой толстенький был, — заныл Хома. — А теперь от голода таким, как ты, Суслик, тощим стану! Скоро.
— А каким же я тогда буду? — беспокойно задумался Суслик.
— А тебя, значит, вообще не будет, — пожалел его Хома.
— Нет, буду! — упрямо сказал Суслик. — Я нас в такое место отведу! Живи — не хочу! За сто лет не съешь!
— За меня не бойся, — повеселел Хома. — Съем! Пошли.
И они пошли…
Вдали, на краю деревни, сарай-амбар замаячил. Подошли вплотную, он полнеба закрыл. Высокий! Тридцать сусликов одного на другого поставить — вот какой высокий!
— Что это? — тихо спросил Хома, озираясь.
— Хранилище. Кладовочка такая. — Суслик с уважением похлопал лапой по стене. — Мне воробьи рассказывали: там гороха полным-полно! Давай дверь искать. Ты — в обход направо, а я — налево в обход!
Пробирается Суслик по снегу и вдруг слышит — позади шаги чьи-то. Оглянулся в испуге, а это Хома!
— Ты чего за мной идёшь?
— Хитрый какой, — прищурился Хома. — Сам меня направо послал — там снег по колено. А тут за тобой тропинка тянется.
Посмотрел Суслик: правда. За ним следы остались, а Хома в эти следы наступает.
Поморгал Суслик, поморгал. И дальше затопал. Шёл и оглядывался: идёшь, а за тобой следы остаются — удивительно!
— Ну, кто прав? — бубнил позади Хома.
— Ну, ты, — нехотя ответил Суслик. — Чего привязался?
— Я к тебе не привязывался. Нечем, — пыхтел Хома, погружая лапы в следы Суслика. — А надо бы. Ветер. — Подумал и добавил: — Шатает.
Наконец они на дверь наткнулись. И в щель под ней пролезли. Только и смогли сказать: «А-ах!»
Из крохотного оконца под потолком свет льётся — кругом сушёный горох на огромной подстилке лежит. Столько насыпано — до крыши носом подать!
— Я отсюда не уйду, — взобрался на кучу гороха Хома, — пока сам собой до пола не опущусь.
— Как — до пола?
— Ну, пока всё не съем, — ответил Хома. — Так и буду опускаться. Постепенно.
— И я, — поддакнул Суслик. — Постепенно.
Какая для них жизнь наступила! Не жизнь — объеденье! Объедались…
— Чего молчишь? — усмехался Суслик.
— Рот занят, — довольно мычал Хома.
Они до того обленились, что вскоре и разговаривать перестали. А зачем разговаривать, если можно лишнее съесть?
Потом и двигаться перестали. А зачем двигаться, если еды полно, даже лапу лень протянуть?
Лень не лень, а протягивали: есть-то надо. Лень, а надо.
Протянул однажды Суслик лапу и взял горстку горошин у Хомы под боком.
— Ты чего у меня берёшь? — рассердился Хома. И зачерпнул ладошкой прямо под носом Суслика.
— Ты вон как?! — вскочил Суслик. — Давай всё делить!
Вначале по горошине делили и около себя сыпали. Надоело. Потом — по пригоршне.
— У тебя лапа больше, — спохватился Хома. — Вон какая загребущая! Давай, ты одной лапой, а я двумя?
— Ишь ты! — не согласился Суслик. — Умный, да?
Промерили они кучу шагами. И прокопали посредине в горохе границу-канавку, от стены до стены.
По ночам теперь Хома и Суслик не спали. Тайком в темноте на чужую половину бегали. Горох к себе таскали. Уж и есть-то некогда было. Голодали. Старались побольше унести.
А днём тоже не спали. Друг на друга смотрели: как бы кто у кого горошинку не взял. Стерегли.
Глаза слипаются, слипаются… Ущипнут сами себя за бок, чтобы не заснуть, и снова следят.
А как-то раз ночью возвращались каждый к себе с добычей — лбами столкнулись. Сцепились. Шерсть клочьями полетела. Покатились. Треск, звон, грохот!..
Когда они очнулись в сугробе и взглянули высоко вверх, где разбитое оконце виднелось, Хома проворчал:
— Я больше туда не вернусь.
— И я не вернусь, — простонал Суслик.
И они дружно зашагали домой. Ушёл каждый молча в свою нору.
Есть захотелось… Пошарил, пошарил Хома на полке. Вдруг случайно горошину нашёл. Одну-единственную.
Посмотрел на неё… В лапе зажал. И к Суслику. Разломил горошину пополам — другу дал.