Лариса Евгеньева - Эра Милосердия
- Вы какого-то странного мнения о моих возможностях! При всей любви к чаю четыре чашки - это, согласитесь, слишком!
Валерий Павлович изумленно заозирался, как человек, проснувшийся после долгого сна и не способный сообразить, что с ним происходит.
- Как интересно! Никогда бы не подумал, что я нахожусь в Боливии!
- В Бо... - Тетя поперхнулась.
- Именно в Боливии. В этой удивительной стране кивок означает отрицание. Вы кивнули, следовательно, мне нужно было понять это как "нет".
- А если "да"? - спросила Эра.
- Тогда вам надо отрицательно покачать головой.
Тетя Соня несколько раз хлопнула в ладоши.
- Какая потрясающая эрудиция! - колко заметила она.
- Минуточку. Давайте уточним: мы в Англии?
- В Англии! - со смехом закивала Эра.
- В таком случае мне попросту предлагают убраться со сцены. Да и то: Тишка уже заждался. - Валерий Павлович вскочил со стула и взял свою шляпу.
- Но... почему? - неуверенно спросила тетушка.
- Потому что в Англии ритмичное хлопанье в ладоши - выражение крайнего неодобрения.
- Разумеется, мы не в Англии, - поспешно сказала тетя. - Где хотите только не в Англии. Хоть в Тибете!
- Слушаю и повинуюсь.
Валерий Павлович вдруг широко раскрыл рот, высунул язык и застыл так, преданно глядя на тетю Соню. Наверное, если бы перед тетей возник инопланетянин и широким жестом пригласил в свою летающую тарелочку, она поразилась бы в гораздо меньшей степени. Впав в столбняк, тетя Соня смотрела на своего гостя, а ее лицо из розового становилось пунцово-красным.
- Я... право... не давала ни малейшего повода... - собравшись с силами, выдавила она.
- Как истинный сын Тибета, я засвидетельствовал вам свое глубочайшее почтение.
- Но что это значит?! - вскричала тетушка.
- Это значит: "На моем языке нет злых слов для тебя". Однако я и вправду засиделся. - Валерий Павлович собрался уходить всерьез. - Тишка не привык засыпать в одиночестве!
- Заходите еще, - сказала тетя Соня, провожая Валерия Павловича в прихожую. И потом, когда дверь уже закрылась: - Ненавижу попугаев!
На следующий день Мурашов в школе не появился. Маргарита Викторовна, выслушав рапорт дежурного, с непроницаемым лицом отметила отсутствующих и начала урок. Эре вдруг сделалось как-то не по себе. С какой стати было ей волноваться? Ну мало ли что могло случиться: заболел ангиной, решил прогулять денек, приехала бабушка с Дальнего Востока... попал под машину, - услужливо подсказало воображение. "Хватит представлять чепуху, приказала себе Эра. - Достойно всяческого уважения лишь одно точное знание, как говаривал наш географ".
Не появился Мурашов ни на втором уроке, ни на третьем - и стало ясно, что сегодня он не придет. А тут еще Чеснокова, именинница месяца, подходила чуть ли не на каждой перемене:
- Эрочка, так я жду. Эрочка, не забудь.
Эра отмахивалась: "Само собой". Чеснокова отправлялась бродить по классу, уныло твердя: "Петечка, так я жду", "Валюся, не забудь". Традиция ежемесячных дней рождения как-то постепенно растворилась, и теперь каждый заботился сам о себе. "А раньше как хорошо было!" - подумала Эра, но эта мысль тут же исчезла, вытесненная мыслями о Мурашове.
После уроков Эра зашла в учительскую и попросила у Маргариты Викторовны адрес Мурашова. Маргарита Викторовна посмотрела на Эру, точно собираясь что-то сказать, но, так ничего и не сказав, молча переписала из журнала адрес и молча же вручила Эре. Эра уже взялась за ручку двери, но Маргарита Викторовна вдруг окликнула ее и, быстро написав что-то на листке, протянула Эре:
- Заодно отдай его родителям. Здесь просьба явиться в школу.
Пожалуй, если бы Эра знала, как встретит ее Мурашов, она поостереглась бы шутить.
- Кто там? - спросил его голос из-за двери.
- Милиция, - нагнувшись к замочной скважине, басом сказала Эра.
Мурашов распахнул дверь - бледный, с дрожащими губами. Увидев Эру, он отпрянул от неожиданности, а затем беззвучно выругался.
- Это я, - не успев убрать с лица улыбку, сказала Эра.
- Слушай, проваливай, а? - предложил он. - Доложи, что меня нет дома.
- Кому?
- Тому, кто тебя послал.
- Меня никто не посылал, я сама.
- Да?.. - протянул он. - Но дела это не меняет.
- Извини. - Она потопталась еще несколько секунд и пошла вниз.
- Ты что, обиделась? - окликнул он уже менее уверенно.
Эра задумалась на миг и честно ответила:
- Не знаю...
Остановившись на площадке между этажами, она глядела на Мурашова.
- Знаешь что... - Он засунул голову в прихожую, словно к чему-то прислушиваясь, потом махнул рукой, приглашая ее: - Заходи.
С непонятными предосторожностями, чуть ли не на цыпочках, Мурашов провел ее прямо в кухню, закрыл за собой дверь и, похоже, перевел дух.
- Прямо со школы?
Эра кивнула.
- Ясненько.
Мурашов зажег газ, поставил на огонь сковородку, достал из холодильника два яйца, бросил на сковородку масло и разбил туда яйца. Все это он проделал привычно небрежно.
- Ловко, - сказала Эра. - Ты, может, и борщ сваришь?
- Может, - сказал он. - Если будешь себя хорошо вести.
- Нет, правда!
- А что в этом такого? - Он усмехнулся. - Уверен, ты не можешь даже чай заварить. Не говоря уже об остальном.
- Во-первых, могу. Во-вторых - о чем остальном? И в-третьих - почему ты так считаешь?
Он начал с "в-третьих".
- Детки из благополучных семей обычно ни черта не умеют.
- Я не детка.
- Кто-то им готовит, кто-то убирает, кто-то снимает грязную постель и застилает чистое белье. Наверное, добренькие гномики. Живут под землей, а ночью выходят и делают добро хар-ро-шеньким деткам.
- А почему ты злишься?
- И не думаю.
- Нет, злишься. На меня?
- Вообще.
- Значит, ты злой?
- А ты, значит, добрая? Пардон, совсем забыл, - шутовски раскланялся он. - Ты ведь Эра Милосердия.
Мурашов вдруг умолк и, напрягшись, к чему-то прислушался. Эра тоже прислушалась. Из-за стены донеслись раскаты мощного храпа, потом какое-то бормотанье.
- Кто там? - испуганно спросила она.
- Так. Дядя один знакомый, - бросил он, продолжая прислушиваться.
- Твой дядя? Пирожками объелся?
Но Мурашов глядел сквозь нее, не расслышав шутки. Потом вскочил и быстро вышел, не забыв плотно прикрыть за собой дверь. Теперь из-за стены донесся и его голос, он словно уговаривал, просил о чем-то обладателя мощного храпа. Наконец все стихло. Он вернулся, притворяя дверь все так же старательно, и бросился к плите. Яичница уже дымилась.
- Ой, извини! - покаянно воскликнула Эра. - Это я прозевала!
- Есть можно. - Он поставил сковородку перед Эрой: - Рубай.
- Ты все-таки... все-таки... - Эра наконец проглотила кусок. Все-таки ты не прав. Ты ведь ничего обо мне не знаешь, а говоришь.
- Да я насквозь тебя вижу. Мамусенькина дочка. А что ты знаешь о настоящей жизни? Ты кого-нибудь ненавидела? По-настоящему. Ты испытывала когда-нибудь настоящий стыд? У тебя были когда-нибудь мысли, от которых просто хотелось башкой о стенку - и все. Человек чувствует, что он захлебывается во всем этом, а ему: "Соблюдай, деточка, дисциплину, аккуратно делай уроки, не прогуливай - и все о'кейчик!"
- Какой человек? - встрепенулась она.
- Такой-сякой, - потянувшись, ответил Мурашов лениво, однако Эра видела, как он напряжен, точно человек, ожидающий над ухом выстрела. Ладно, топай.
- Как... топай?
- Ножками.
- А уроки? Я сейчас...
- Уроки-мороки-сороки. Иди, иди.
- Я не пойду, - растерянно сказала Эра.
- А я тебя вытолкаю. Взашей.
- Думаешь, я обижусь и уйду?
- Да ты непробиваемая, я знаю. - Встав, Мурашов крепко ухватил ее под мышки и вытащил в прихожую.
Придерживая Эру одной рукой, второй он сбросил цепочку и выставил Эру за дверь.
Дверь захлопнулась, и Эра пошла вниз, совершенно забыв о своей сумке.
- Эй, Милосердная! - позвал он, когда она проходила под окнами. Стеклотары нет?
Она поглядела вверх. Свесившись из окна, Мурашов показывал ее сумку. Эра покачала головой, и сумка шмякнулась рядом.
Однако это еще был не конец. За перекрестком кто-то пристроился к ней сзади и заныл квакающим, противным голосом:
- Девушка, можно за вами поухаживать?.. До чего вы симпатичненькая... А, девушка...
Эра в ярости обернулась к тошнотворному приставале - засунув руки в карманы и ухмыляясь, за ней следовал Мурашов.
- Мне не нравятся твои шутки.
- Мне твои тоже не того... не очень. Ладно, ты не сердись. Глупо как-то вышло.
- Вот именно.
- Что именно?! Что именно?! - снова вспылил он. - Знаешь, кто там за стенкой храпел и пузыри пускал?!
- Отец. Папашечка.
- Ну и что?
Мурашов дернул плечом.
- Ничего. Алкаш он у меня. Запой у него, ясно?
- Ясно, - сказала Эра.
- Твой что, тоже пьет? - спросил он даже с каким-то интересом.
- Да ты что!
- О господи! Ей ясно. Пичуга.
- Значит, ты и в школу из-за того?..
- Значит. Поняла теперь?
- Поняла.
- Да что ты поняла?! - вспылил он, опять раздражаясь. - Твердишь, как попка. А ничегошеньки не соображаешь.
