Владимир Пистоленко - Памятное лето Сережки Зотова
Лошади бежали вдоль травянистой стены, шестерни лобогрейки грохотали, зубья косы метались из стороны в сторону, и вилы Сергея раз за разом сваливали на землю скошенную траву.
Позади осталась, уже половина круга. Сергеем все больше овладевало желание выкосить, во что бы то ни стало выкосить не меньше двадцати гектаров, словно в звене ничего и не случилось.
Лобогрейка завернула на второй круг.
Обычно на этом месте Сергей начинал подумывать о том, что осталось уже меньше круга и что скоро его сменит Павел Иванович, что можно будет, наконец, лечь в траву, расправить руки и ноги и целый час лежать не двигаясь. Сейчас нечего было даже думать о смене.
Как никогда, желанными стали казаться Сергею повороты на углах делянки, когда Таня чуть придерживала лошадей. В это время коса почти прекращала свою работу и Сергей мог на несколько мгновений оставить навильник и дать мускулам недолгий отдых.
К концу второго круга Сергеем овладело странное состояние: усталости он не чувствовал и находился словно в полусне. Лошади, Таня, крылья лобогрейки - все это отодвинулось куда-то далеко-далеко. Казалось, что рокот машины стал тише и доносится откуда-то издали.
Таня оглянулась и, увидев полузакрытые глаза и заметно побледневшее лицо Сергея, натянула вожжи.
- Сережа, может, немного отдохнешь?
- Гони давай. Некогда отдыхать, - обронил он, даже не взглянув на нее.
Закончили второй круг. Таня остановила лошадей.
- Зачем встала? Повертывай.
Но Таня привязала к сиденью вожжи и сошла на землю.
- Как зачем? Два круга прошли, наверное, машину пора смазать. Или позабыл? А потом, Павла Ивановича наведать нужно. Если с ним трясучка прошла, то теперь, может быть, в жар бросило, нужно холодок устроить да пить дать.
Сергей сошел с лобогрейки. Его слегка пошатывало.
Павел Иванович по-прежнему лежал с закрытыми глазами, он весь горел, словно в огне, губы высохли и обветрили.
Когда ребята подошли, Павел Иванович чуть приоткрыл отяжелевшие веки.
- Павел Иванович, может, вас сейчас на стан отправить? - спросила Таня.
- Нет, не нужно. Я здесь... немного полежу. Скоро пройдет. А вы косите?
- Косим. Не волнуйтесь, мы с Таней нормально косим.
- Сережка, не надрывай себя. С отдыхом косите.
- Мы и так отдыхаем.
- Павел Иванович, испейте воды, - предложила Таня.
Она ловко приподняла одной рукой голову Павла Ивановича, а другой поднесла к его запекшимся губам ковш с водой.
Павел Иванович жадно припал к нему.
- Спасибо.
- Давайте мы вам поможем перебраться в тень, под щавельник, предложила Таня.
Павел Иванович согласился. Но тени оказалось мало. Тогда Сергей снял с себя рубашку и брюки и остался в трусиках.
Брюки и рубашку растянул на стеблях куста - тень закрыла почти всего Павла Ивановича.
Таня и Сергей сделали еще два круга.
К этому времени на своей тройке подъехал Витя Петров.
Обычно Сергей помогал перепрягать лошадей, но сейчас, как только сошел с машины, тут же лег.
Таня и Витя перепрягли, смазали лобогрейку.
Таня забралась на одну из своих лошадей, немного отъехала в сторону и пальцем поманила Петрова. Когда Витя подошел к ней, она что-то таинственно зашептала ему, поглядывая в сторону Сергея.
Витя кивнул головой в знак согласия и пошел к машине, а Таня пустила лошадей в галоп и умчалась в сторону стана.
Сергей забрался на лобогрейку.
- Трогай, Витька.
- Успеем. Отдохни немного.
- Что?
- Отдохни, говорю. Таня сказала, что ты совсем надорвался.
- Врет она. Давай садись.
- Не сяду.
- Ты понимаешь, что делаешь, или не понимаешь? - закричал Сергей. - Я в нитку вытянусь, а дневную норму выполню. Садись, не тяни время.
- Один поезжай, если хочешь.
Сергей пришел в ярость.
- Срывщик, симулянт. Вот ты кто - срывщик! - сердито выкрикивал Сергей.
Поток колючих слов, неожиданно обрушившихся на Петрова, словно ошеломил его. Он молча вспрыгнул на лобогрейку и махнул кнутом:
- Но! Пошли!..
В это время Таня уже подъехала к стану, нашла бригадира.
- Дядя Лукьян, у нас беда. Павел Иванович лежит как пласт, видно малярия, а Сережка Зотов с самого обеда работает на скидке один. Он то почернеет, то побелеет. А насчет отдыха и слушать не хочет. Надо заменить его...
Лукьян Кондратьевич хлестнул коня и помчался к навесу, где Петр Александрович Дьячков замешивал в колоде корм для лошадей.
- Петр Александрович, живо запрягайте лошадь в ходок и гоните на делянку Павла Ивановича. Вот Танюша Ломова приехала, говорит, он сильно заболел, сюда его нужно привезти. А я поскачу, Зотова сменю на лобогрейке, оказывается, с обеда один парнишка работает. Таня, поставь к корму лошадей и беги в будку. Надо кого-нибудь за врачом.
Лукьян Кондратьевич ускакал, почти вслед за ним уехал на ходке и Петр Александрович.
Врач подтвердил, что у Павла Ивановича был приступ малярии, и посоветовал ему на несколько дней уехать в поселок.
Павел Иванович послушно выпил порошок, дал сделать укол, но уехать из бригады отказался.
Начало темнеть. Павел Иванович лежал в будке. Приступ закончился, но все еще держалась головная боль. У входа сидела Наташа Огородникова и по приказу тети Груни никого не пускала, чтобы не беспокоили больного.
Ваня Пырьев принес фонарь, и внутренность будки окрасилась в мутновато-желтый цвет.
В будку торопливо вошел Сергей. Остановившись на мгновение у порога и увидев лежащего Павла Ивановича, он бросился к больному, с беспокойством вглядываясь в полуосвещенное лицо.
- Приехал, Сережка? - спросил Павел Иванович.
Лицо Сергея расплылось в радостной улыбке.
- Вам лучше, да?
- Завтра снова будем вместе работать.
- А мы с Таней, как вас увезли на стан, прямо места себе не находим. Ломова признала у вас малярию, а я думаю - вдруг что-нибудь хуже.
- Таня правильно поставила диагноз, как заправский врач. У меня действительно был приступ малярии. Ну, рассказывай, как без меня работалось, чем порадуешь?
- Двадцать гектаров и несколько соток. Мы с Лукьяном Кондратьевичем.
Наташа заглянула в будку и сказала, что тетя Груня зовет ужинать.
- Я вам сюда принесу.
Вскоре Сергей вернулся, неся в двух эмалированных чашках ужин.
- Садитесь, Павел Иванович.
- Ты, Сережка, ужинай, а я не буду. Аппетита нет, да и во рту скверное ощущение, привкус какой-то противный.
Сергей растерянно посмотрел на классного.
- Как же не есть? И не обедали, и ужинать не хотите. Так совсем отощаете. Скидывать с лобогрейки не сможете.
- Запасом проживу, - отшутился Павел Иванович. - Садись и ешь.
Сергей наработался за день, устал и очень хотел есть, но сказал Павлу Ивановичу:
- Если вы не будете, то я отнесу обе чашки. Меня тоже что-то на еду не тянет.
Павел Иванович внимательно посмотрел на Сергея, понял его хитрость и взялся за ложку.
Совсем неожиданно в будку вошла Семибратова. Поздоровались.
- Как себя чувствуете, Павел Иванович?
- Спасибо. Видите, даже за лапшу принялся. С таким напарником, как Сережка, не пропадешь.
- А я привезла вам хорошую новость. Сегодня звонил секретарь райкома Семенов и сообщил, что за ударную работу на сенокосе вы, Павел Иванович, и Сережка занесены на районную доску Почета. Так что поздравляю.
РАЗВЯЗКА
Через несколько дней, в субботу, косари уехали в поселок.
Хотя Григорий Лысенко и предупредил Зотова, что Манефа Семеновна будет относиться к нему совсем по-другому, Сергей, зная ее суровый характер, волновался. Не может она промолчать... Ну и пускай! Только бы заговорила сразу, прямо от порога. Он теперь не даст себя в обиду. Пускай хоть что!.. В крайнем случае можно совсем уйти из дому. Сейчас он знает, куда податься. Только выбирай. В ремесленное можно? Можно. И в колхоз тоже возьмут. Разве откажет Семибратова? Ни за что! Но у Сергея решение твердое - ремесленное. Будет напускаться Манефа Семеновна да принуждать к молению - ей прямо так и сказать, что он уже не маленький и нечего его носом тыкать, как слепого кутенка. Хочет она молиться - пожалуйста, это ее дело, а он больше и не подумает. И так, словно попугай, всю жизнь твердил молитвенные слова. Отец одно писал в письме, а Манефа Семеновна все по-своему повернула. Она, конечно, заботилась о нем, и здорово заботилась, но то совсем другой разговор.
Как бы там ни было, но теперь Манефе Семеновне Сергея на цепь не посадить. В случае чего - можно прямо к Павлу Ивановичу. Да разве у него защита только Павел Иванович? Можно даже в райком комсомола удариться.
Как ни взбадривал себя Сергей, все же сердце всю дорогу тревожно ныло. Была бы дома не Манефа Семеновна, а кто-нибудь из близких, скажем, мать или отец, кто ждал бы его и радовался его успехам на сенокосе... Шуточки - на районную доску Почета определили и газета напечатала... А Манефа Семеновна - что, выговаривать, чего доброго, примется да Страшным судом пугать. Едет он домой, а самому и ехать туда не хочется, будто у него и дома нет вовсе.
